— Я вся внимание, — послышался голос Мины.
Винсент почувствовал, что снова краснеет.
— Подожди, я только включу запись. — Мина щелкнула чем-то на компьютере. — За тобой трудно записывать от руки. Скажем прямо — невозможно.
— Хорошо, я начинаю, — предупредил Винсент. — То, что меня смущало в нем больше всего, если ты помнишь, это сочетание холодной расчетливости с невероятной эмоциональной агрессивностью. Поэтому поначалу я думал, что мы ищем человека с нарциссическим расстройством личности. Того, кто ставит себя выше окружающих. Для кого другие просто не имеют ценности. Что-то вроде неодушевленных предметов, с которыми можно делать все, что вздумается.
На светофоре зажегся зеленый свет, и мужчина с «хвостом» пошел через улицу, напоследок все-таки показав Винсенту выставленный вверх большой палец. Винсент улыбнулся, когда их взгляды встретились. Вот она, популярность. Большой палец — это так просто. Тем не менее люди не всегда готовы расщедриться даже на это.
— В картину нарциссического расстройства хорошо вписывается скрупулезное планирование убийств, — продолжал Винсент. — Конструирование ящиков, похищение жертв, их нумерация, разбитые часы и то, что он оставлял тела на открытых, людных местах. Для нарцисса все это не проблемы, поскольку речь не идет об убийстве «полноценного человека». В его мире такой только один, и это он сам.
Винсент перешел на солнечную сторону улицы, надел очки и посторонился, уступая дорогу женщине средних лет на скейборде с мотором. Люди доставляют на улицах некоторые неудобства, но без них, что ни говори, было бы скучно. Винсент продолжил путь по Гётгатан в направлении площади Медборгарплатс.
— И это всё? — спросила Мина.
— Можно добавить расстройство эмпатии, — ответил Винсент. — Иногда оно вызывается физическими деформациями в мозге, уменьшенными миндалинами, к примеру, или нарушением связи между кортексом и гиппокампусом. В этом возможное объяснение агрессии. Не исключено также, что он создал вокруг убийств свой собственный мир. Соко Асахара, погубивший массу народа при помощи газа сарин в токийском метро, утверждал, что таким образом спасает людей, потому что берет их грехи на себя. То есть согласно его собственным представлениям он помогал своим жертвам. С такими мыслями убивать, конечно, проще.
— Случай, похоже, исключительный, — заметила Мина после долгой паузы.
Между тем Винсент достиг метро на площади Медборгарплатс и теперь размышлял над тем, стоит ли ему повернуть к Данвикстюллу или продолжить движение к Шлюзу. Пожалуй, имело смысл навестить магазин пластинок в Мосебакене. Мария, конечно, глубоко вздохнет при виде его очередного винилового приобретения, но нужен же хоть какой-то противовес вечным коммерческим радиоканалам. Вдобавок он только что заплатил за отдельный телеканал, транслирующий исключительно «Отчаянных домохозяек из Нью-Джерси» и тому подобную чушь. Итак, Винсент выбрал Шлюз.
— Ты права, — сказал он Мине. — Это и в самом деле не совсем обычно. Меткое замечание. Ты сообразительна, как всегда.
Винсент говорил чистую правду, и похвала произвела ожидаемый эффект. Он почувствовал сквозь трубку, как Мина улыбается. Как все просто… А вот мужчина с двумя мальчиками лет шести, оказавшийся вдруг на тротуаре рядом с Винсентом, не улыбался. Один ребенок выглядел мрачнее тучи, другой плакал.
— Не хочу… — протестовал он. — Не хочу в метро…
Мужчина как будто хотел подойти к Винсенту, и тот ускорил шаг.
— Однако все это не объясняет эмоциональной компоненты, которая здесь, безусловно, присутствует, — продолжал менталист, понизив голос и опасливо озираясь по сторонам. — Если б он был героем фильма, то непременно страдал бы раздвоением личности. Но на самом деле это крайне маловероятно. На том этапе, где я сейчас нахожусь, по крайней мере.
— Хорошо, это уже действительно кое-что, — сказала Мина. — То есть ты все-таки полагаешь, что все это подходит Даниэлю?
Винсент встал посреди тротуара. Вышедшие из книжного магазина мужчина и женщина едва на него не налетели. Винсент сделал виноватое лицо, и они улыбнулись.
— Нет, нет, совсем наоборот, — поспешил возразить Винсент. — Это ведь ты с ним разговаривала. Даниэль не демонстрировал ничего подобного ни в кафе, ни на допросе в полиции. Мы говорим о той степени нарциссизма, которая непременно должна была бы просочиться в разговор. Но уже одно то, что Даниэль употреблял слово «мы» вместо «я»… В нем, конечно, чувствуется некое самолюбование, но, черт возьми, ему двадцать лет. Кто не самолюбив в этом возрасте?
Винсент почти подошел к дверям первого магазина пластинок. Какая-то часть мозга уже озадачилась вопросом, чего не хватает в его домашней коллекции, и не находила ответа. Похоже, предстоит обыкновенный бесцельный шопинг. Что ж, иногда так даже лучше…
— Ты говорил о нарушениях эмпатии, — снова послышался голос Мины. — Это такое психическое расстройство… но ведь эмпатию можно симулировать?
— Можно симулировать сострадание при осознании такой необходимости, — Винсент кивнул, забыв, что Мина не видит. — И Даниэль тщательно контролировал каждое свое слово и поведение до мельчайших деталей. Только вот увеличение зрачка, когда он заговорил о своей девушке, трудно поддается осознанному контролю. Да и вообще, не думаю, что он способен строить более сложные планы, чем меню на ближайший ужин. Судя по тому, что я видел, во всяком случае.
— То есть Даниэль не убийца? Ты не согласен с Рубеном?
— Что касается преступников, здесь я не профессионал, ты же знаешь. И твоя группа мне не доверяет. Это всего лишь частное мнение, которое может оказаться насквозь ошибочным.
Винсент взялся за ручку двери магазина и остановился на ступеньках.
— Но у Даниэля какие-то проблемы, — продолжал он. — Зачем он так тщательно себя контролирует и почему так напрягается в присутствии полицейских? Вот что мне хотелось бы сейчас знать.
— Мне тоже. Спасибо за профиль. Постараюсь в самое ближайшее время донести его до сведения Юлии.
Винсент покосился на витрину с виниловыми пластинками.
— Какую музыку ты любишь? — спросил он Мину.
— Э-э-э… музыку? О чем ты, Винсент?
— Так, ничего. Просто мысли вслух.
Он дал отбой и вошел в магазин. Хорошо, что Ребекка не слышала окончания разговора, иначе подняла бы отца на смех.
Ему опять снился старый друг. Кристер и сам не мог понять, зачем Лассе являлся ему ночами. Так давно это было… Так много людей прошло через его жизнь… Все они уходили бесследно, и ни один не снился, включая мать. Наверное, потому, что она и без того все это время оставалась рядом. И дома Кристер по-прежнему жил в окружении ее вещей. И это ее лицо смотрело на него с фотографий на стенах. Являться ему во сне для матери было бы лишнее.
Лассе как раз собирался что-то сказать, когда другой голос вернул Кристера к реальности, заставив резко выпрямиться на стуле и заспанно оглядеться.
— Что такое?
Над ним, скрестив руки и широко улыбаясь, стоял Рубен.
— Вздремнул немного?
— Нет, нет… я только… глаза зачесались. Сколько можно смотреть эти чертовы записи…
— Ну, спи, спи… Педеру, во всяком случае, это нисколько не мешает работать.
Рубен, подняв одну бровь, выглядел серьезным.
— Ты уже рассказал Юлии, кого видел возле кафе?
Он показал на монитор, где воспроизводился материал с камеры наблюдения. Кристер перевел испуганные глаза с Рубена на экран.
— Что? Где?
Рубен наклонился, взял мышь и отмотал видео назад. Потом нажал «воспроизведение» и ткнул пальцем:
— Вот здесь.
Все тот же хромающий мужчина. У Кристера упало сердце. Он чувствовал, что с этим хромцом что-то не так, и все еще не мог понять, что именно.
— Ты не должен ни в чем себя винить, — Рубен ободряюще похлопал коллегу по плечу, — но у меня хорошая память на лица. Он часто бывал там?
— По несколько часов каждый день.
Мысли заметались, как испуганные крысы в лабиринте, а потом наступило озарение. Кристер повернул побледневшее лицо к Рубену.
— Черт…
Май
Ведран потирает руки, пытаясь противостоять холоду. Перчатки остались в машине — надо же быть таким растяпой… Знает ведь, что по утрам холодно даже в мае. Солнечные лучи, словно пытаясь просочиться внутрь, золотят гофрированную крышу Тредгордсхаллена в Остре, южном пригороде Стокгольма. Наручные электронные часы показывают 4:45. Это время сегодняшнего восхода солнца согласно метеосводке. То есть сейчас самое начало дня.
Тредгордсхаллен откроется не раньше пяти, но тетя Йорданка с малолетства приучила Ведрана появляться на месте чуть раньше остальных. Это особенно важно, когда работаешь с цветами.
Небольшая пробежка по площадке, чтобы разогнать кровь. Утро выдалось по-осеннему холодное, хотя днем и обещали жару. Хорошо еще, что Ведран надел шерстяные носки. Его цветочная лавка в Ханинге, конечно, не бог весть что, но те, кто у него покупает, довольны. Даже более того, они возвращаются. Это ради них он мерзнет возле Тредгордсхаллена, чтобы иметь лучший выбор.
Ведран занимается цветами без малого сорок лет. Большинства его конкурентов не было на свете, когда он начинал. Это его цветы вручали в Белграде футбольной команде «Црвена Звезда», когда они выигрывали матчи. До беспорядков на стадионе «Максимир», естественно, — постыдная история… Но, когда все началось по-настоящему, Ведрана там уже не было. Они с Моникой встретились и полюбили друг друга. То, что он переедет в Швецию, даже не обсуждалось.
…Он все еще один на площадке перед Тредгордсхалленом. Ведран тряхнул головой. За сорок лет работы он ни разу не позволил себе понежиться в постели утром. Это удовольствие для бездельников. Ведран быстро идет вдоль фасада, разминается. Все ранние пташки знают, что он первый в очереди.
Но парковка с боковой стороны здания не совсем пустая. И то, что там стоит, издали похоже на черный шкаф. Он появился там несколько дней назад, в ту самую ночь, когда парковку перегородили из-за дорожных работ. Сегодня ограждение снято. Ведран обращал внимание на эту штуку каждый раз, когда ее видел, но только сегодня впервые получил возможность рассмотреть ее поближе.