— Нет, спасибо, — ответила она Мильде. — Не в этот раз. А вот на ящики я бы взглянула.
— Конечно, они в коридоре. Ожидают отправки в национальную криминалистическую лабораторию в Линчёпинг.
Нужно было срочно звонить Юлии и Винсенту.
Мильда кивнула, не глядя на Мину, и сосредоточилась на выборе инструментов.
Мина почувствовала себя лишней и направилась к выходу. Обернувшись в дверях, она заметила, как Мильда ласково погладила Роберта по щеке.
Она предпочитала работать в одиночестве, поэтому почувствовала облегчение, когда Мина ушла. Приглушенная танцевальная музыка — идеальный фон для устных комментариев. Вскрытие под музыку — почти клише. В детективных романах патологоанатомы работают под оперные арии. Но любое клише имеет реальную основу. Музыка и в самом деле успокаивает и помогает сосредоточиться. И при этом ощущается как последняя дань уважения тому, кто лежит на столе.
Мильда предпочитала песенные шлягеры или что-нибудь танцевальное. Только так и можно противостоять смерти. Иногда она подпевала. Те, кто потом слушал и документировал ее комментарии, давно к этому привыкли.
Сейчас Мильда поставила «Элоизу» группы «Наследники». Фестивальные шлягеры занимали особое место в ее сердце. Мильда не пропускала ни одной трансляции с тех пор, как достаточно повзрослела, чтобы смотреть фестивали по телевизору.
Собери, собери мои мысли, прежде чем я уйду-у…
Мильда подпевала с чувством, осторожно исследуя края срезов.
Чистые. Ровные. Нужен очень острый инструмент, чтобы сделать такие. Коллегам из лаборатории будет над чем поработать. Мильда подцепила обломок кости в плоскости разреза и опустила в миску со специальным раствором на скамье из нержавеющей стали. Вода, средство для мытья посуды, алконокс — идеальная смесь для сохранения ДНК. Термометр в миске показывал 55 градусов[21] — отлично. Остается удалить мягкие ткани, и можно идти дальше.
Ты считала меня хитрецом, потому что я покончил с э‐этим…
Мильда вернулась к Роберту — и снова эта мысль, которая будто витала в воздухе прозекторской. На столе вместо Роберта мог лежать ее Конрад. И это непременно случится, если ничего не изменится. Если ей, Мильде, не удастся ничего изменить…
Она погладила Роберта по щеке. Нужно собраться, сосредоточиться. В конце концов, это ее профессия, ее долг.
Это тоска по тебе, и теперь я снова стою у твоих дверей…
Мильда до сих пор стыдилась, что так оплошала с Агнес. Ошибки непозволительны. Каждый промах — предательство по отношению к жертве и ее родственникам. У Мильды обязательства перед ними. Она должна все делать идеально, ничего не пропускать и не путать. Все замечать. Она — мать и может ошибиться в этом качестве. Но ошибки судмедэксперта непростительны.
Мильда прикрыла глаза, прогоняя образ Конрада на металлическом столе, и продолжила.
И если я тебе сейчас позвоню, неужели ты не откро-оешь?
Слова, пустые и легкие, словно разноцветные воздушные шары, эхом отскакивали от голых стен. Голос у Мильды так себе, но публика, конечно, не станет придираться. Да и акустика работает на нее.
Так выйди же, выйди ко мне…
Мильда сделала паузу. Следовать обычному порядку вскрытия было затруднительно, поскольку вместо целого тела на столе лежали отдельные его куски. Большинство покойников, которых до сих пор приходилось препарировать Мильде, были в лучшем состоянии. Расчлененка случалась не так часто.
Элоиза! Мы ведь больше, чем друзья…
Мильда взялась за секатор. Обычно ей помогал ассистент, но на этот раз она решила работать одна. Видеокамеры, фиксирующей каждое ее движение, и устных комментариев вполне достаточно.
Так дай же мне, дай же зна-ать…
Голос Мильды накладывается на речитатив Каспера и клацанье секатора. Мильда перерезает мягкие хрящи на грудной клетке Роберта и снимает реберный каркас, освобождая мягкие ткани. В таких случаях ее коллеги обычно перепиливают ребра, но у Мильды нет никакого желания ранить руки об острые сколы костей, которых в теле Роберта и без того предостаточно.
Элоиза!..
Крови совсем мало, и та, что есть, свернулась. Все это подтверждает первоначальные подозрения Мильды: Роберт был жив, когда его резали.
Слишком много зверья в человеческом обличье.
Недостаток крови придал коже серо-зеленый оттенок. По этой же причине не наблюдается трупных пятен, что затруднит установление времени смерти. Брать глазную жидкость тоже не лучшая идея. Содержание калия увеличивается в течение нескольких часов после наступления смерти, и это могло бы стать хорошей подсказкой. Но Роберт мертв вот уже несколько дней.
Даже ветры возвращаются, а для меня лишь ты одна-а…
Мильда запускает руки в раскрытую грудь Роберта. На глаз оценивает состояние кишечника и внутренностей и делает несколько снимков. Чем больше информации, тем лучше. Все как будто в норме, если не считать увеличенного сердца. Но это обычное явление для людей с синдромом Дауна.
А любовь заслуживает при-иза, Элои-иза…
Она отбивает такт ногой. Звучит смешно, но это помогает стабилизировать движения рук, когда Мильда осторожно вынимает внутренние органы. Все должно быть тщательно измерено и взвешено, а потом возвращено на место и зашито перед отправкой тела в похоронное бюро.
Как непро-осто, как непро-осто, если мы не призна́ем своих ошибок…
Сердце, почки, печень, легкие — всё в норме. Кроме сердца.
И я как мя-ячик в твоей игре…
А вот с желудком придется повозиться. При известной доле везения его содержимое может дать достаточно точные указания на то, где Роберт провел последние часы своей жизни.
Это тоска по тебе, и теперь я снова стою у твоих дверей…
Ну вот, вместо того чтобы переключиться на следующую звуковую дорожку, плеер почему-то пустил «Элоизу» по второму кругу. Но Мильда оставила все как есть, потому что любит «Элоизу». Не говоря о Каспере Янбрике, в которого влюблена с детства. До сих пор у Мильды теплеет внутри, когда он появляется на телеэкране. Похоже, Каспер не стареет. Может, у него в подвале припрятан портрет вроде того, что был у Дориана Грея? Интересно, где такой можно купить? Может, в «Више» или на «И‐бэе»?
Содержимое желудка осторожно выкладывается в металлическую миску. Запах почти невыносимый, но Мильда давно перестала реагировать на такие вещи. Она не понимает коллег, которые мажут ментоловым кремом себе под носом. Без обоняния судмедэксперт рискует упустить важные детали. Отравление мышьяком, к примеру, можно определить по запаху горького миндаля из вскрытого желудка.
И если я сейчас позвоню, неужели ты не откроешь?
Мильда осторожно исследует содержимое желудка. Все это будет передано в национальную криминалистическую лабораторию в Линчёпинге. Желудок для них не самый желанный подарок, но ничего не поделаешь.
Мильда морщит лоб.
Так выйди же, выйди ко мне…
Мурлыча под нос, она выуживает из желудка Роберта темный комок.
Элоиза! Мы ведь больше чем друзья…
Вот так номер! У него полный желудок волос.
Он оказался прав и возненавидел себя за это. Как будто, если б ошибся, Роберт до сих пор был бы жив. Как будто это Винсент инициировал убийство своей идеей об обратном отсчете…
Чистой воды глупость, и он не мог не осознавать этого. Эффект прожектора, пусть даже в одном из самых отвратительных своих проявлений. Даже менталист не может повлиять на поступки человека, которого никогда не видел в глаза. Но мозг работает так, как он работает. И если мозг следует программе, которой не одна тысяча лет, противостоять этому почти невозможно.
Кому-то эта программа помогала выжить, а вот Винсента заставила краснеть от стыда.
Он поднимался по лестнице рядом с Миной.
— И что за ящик на этот раз?
Они остановились на нужном этаже перед закрытой дверью.
— Будет лучше, если ты сам все увидишь.
Известие об обнаружении Роберта Бергера повергло Винсента в глубокую депрессию. Как профессионал он был очарован хромосомной вариацией под названием «Трисома‐21». Тем, что дополнительной хромосомы достаточно для создания личности совершенно нового типа. Не сказать, чтобы Винсент имел богатый опыт общения с людьми с синдромом Дауна, но все они, кого он знал, были кое в чем похожи. При всех нарушениях когнитивных способностей от большинства представителей рода человеческого носителей «лишней» хромосомы отличала необыкновенная эмоциональная чувствительность. И честность.
Они умели чувствовать глубоко и серьезно. В этом была какая-то чистота, неиспорченность. Винсент понимал, что идеализация вредит профессионализму, тем не менее. Его собственная проблема носила совершенно противоположный характер. Винсенту всегда с трудом давалось выражение собственных эмоций. Как бы то ни было, он был уверен в одном. Такие, как Роберт, вызывают желание заботиться о ближнем. Служат источником вдохновения и внушают чувство сопричастности жизни. Смерть и разрушение — это не про них. И тот, кто поднял руку на Роберта, переступил все границы дозволенного и недозволенного.
— Вот. — Мина остановилась перед шкафом высотой с Винсента.
Он с первого взгляда понял, что это такое.
— О черт…
Дверцы были закрыты, но менталисту не составило труда представить себе, что за ними было. Три отделения. Два лезвия. Один шкаф. Три-два-один. Тело Роберта само по себе было обратным отсчетом.
— Лезвия вынуты и лежат отдельно, — сказала Мина.
— Подожди, дай мне собраться с мыслями. Это «Леди Зигзаг» — я имею в виду иллюзию, которую все это должно представлять.
Винсент сделал глубокий вдох и достал мобильник.
— Я покажу это Сайнсу Бергандеру. Можно мне сделать несколько снимков, как ты думаешь?