— Мы не знаем друг друга, — продолжал Винсент, — но я наблюдал за вами, слушал, как вы говорите. Ваше отношение к женщинам, Рубен… Когда она вас, собственно, оставила?
Рубен присвистнул и вывернул на обочину. Две машины, мимо которых он только что проезжал, проскочили вперед, раздраженно гудя. Еще не остановившись, он стал нащупывать в кармане наушники. Этого никто и ни в коем случае не должен был слышать. Поэтому подстраховаться не мешало даже в машине.
— Что за вопрос? — Рубен не с первого раза вставил в уши наушники. — Во‐первых, я понятия не имею, о чем вы. А во‐вторых — это личное. Кем вы себя возомнили, в конце концов?
— У меня и в мыслях не было следить за вами, — ответил Винсент. — Но разбитое сердце я чувствую на расстоянии. Говорю совершенно объективно.
Рубен не знал, что на это отвечать. Это было то, в чем он никак не хотел признаваться, будь то самому себе или кому другому. Но чертов менталист прав, при полном отсутствии и намека на деликатность. Рубену совсем не хотелось об этом думать, сейчас или позже. Женщинам нельзя доверять — больше здесь говорить не о чем.
— Извините, что так прямо, — продолжал менталист, — но я не думаю, что другое обращение понравилось бы вам больше. Что же касается меня, я скорее предпочту выглядеть полным идиотом, чем смотреть, как вы и дальше мучаетесь. При условии, конечно, что мои предположения относительно вас верны.
В его голосе не слышалось ни слащавости, ни навязчивого сочувствия.
— Вы как будто хотите на мне жениться, — пошутил Рубен и снова завел машину. — Почему вас так заботит моя судьба?
Он уже видел эту ферму. Где-то здесь должен быть съезд с главной дороги или развилка, чтобы он мог попасть на парковку перед главным зданием. Он будет там через пару минут.
— Вовсе нет. Я всего лишь…
— Значит, решили поработать моим личным психотерапевтом, — перебил менталиста Рубен.
— Да нет же… Я даже не знаю, насколько верны мои догадки. Но, Рубен, когда вы в порядке, то вы в порядке. Вам это мешает… работать, общаться с коллегами.
Рубен припарковал полицейскую машину и вышел. На других фермах он уже издали слышал множество звуков, свидетельствующих о бурной деятельности. Животным нужен корм, нужны кондиционеры, конвейерные ленты. Не говоря уж о звуках, которые издают сами животные… Здесь же было тихо. Рубен уже догадывался, что ферма закрыта. В последнее время такие случаи не редкость. Догадка подтвердилась, когда он увидел, каким заброшенным выглядит здание. В нескольких десятках метров за фермой блестела гладь водоема. Почти идиллия, если б не запах, еще более сильный, чем на других фермах. Если здесь сейчас не было животных, то они исчезли совсем недавно. Из ферм, которые Рубен успел посетить до сих пор, эта наиболее подходила на роль места убийства.
— Но главное, такое поведение мешает вашим коллегам, — снова послышался голос Винсента. — Я всего лишь говорю то, что должен сказать, без всякой оценки. Я вижу, как реагируют окружающие на ваши комментарии, взгляды. Возможно, вы находите это забавным — и в какой-то степени правы. Но я вижу, как это выводит ваших коллег из равновесия, заставляет совершать ошибки. Я не даю никаких оценок, просто объективное наблюдение.
Объективное наблюдение? Кто, черт возьми, так сейчас говорит?
— Вы имеете в виду Мину? — спросил Рубен.
Бородатый мужчина пенсионного возраста вышел из дома, похожего на жилой, в стороне от корпусов фермы. Неужели он действительно живет здесь? Бедняга… Остается надеяться, что у старика атрофировалось обоняние.
— Это не мое дело, как вы сами сказали, — продолжал Винсент. — Но мне не нравится, что группа работает не на высоте своих возможностей. Тем более сейчас, когда вы ведете такое расследование…
По крайней мере, он не сказал «мы ведем», а это уже кое-что.
На лужайке перед домом стояла садовая мебель. Белая краска отслаивалась на стульях, на одном из которых сидела женщина. Мужчина приближался к полицейской машине.
— Нужна помощь?
Рубен показал на наушники.
— Кроме того, Рубен, мне по-человечески было бы приятно видеть, что вам хорошо.
— Одну минуту, Винсент… — Рубен повернулся к бородатому мужчине: — Это ваша ферма?
— Моя и жены, — мужчина показал на женщину. — Была, во всяком случае. Теперь, боюсь, от нее немного осталось. Нагрянули активисты и «освободили» зверьков. Нам не удалось отловить их снова. Мы рассчитали Йорана и Мартина, наших работников, и закрыли ферму. На этом острове, как и на соседних, полно норок. И они хорошо плавают, мы в этом убедились. — Мужчина невесело рассмеялся. — Конечно, мы заявляли в полицию, но безрезультатно. Вы ведь здесь из-за этого? Давно пора заняться этим, хоть раз заставить активистов заплатить…
Рубен кивнул.
— А больше здесь никого не было? — спросил он. — Никаких незваных гостей? Кроме активистов, я имею в виду?
— Здесь, на острове? — Мужчина выпучил глаза и снова рассмеялся. — Это же маленький островок, и сюда нельзя добраться иначе, кроме как на пароме, на котором вы приплыли. Если, конечно, нет своей лодки. Мы бы прослышали, если б кто-нибудь объявился. Но нет никаких незваных гостей, ни праздников в лесу, если вы это имеете в виду… Без норок мы никому не интересны, даже активистам. — Мужчина усмехнулся. — Сюда никто не ездит, разве по конкретной надобности. Нам вот тоже, наверное, придется все продать и переехать в Хэррюнгу. Родственники, знаете ли…
Рубен бормотал под нос, делая отметки в блокноте. Еще один тупик. На острове не происходит ничего, если не считать отслаивающейся краски на фасаде дома. И с запахом, конечно, тоже надо что-то делать.
— Если прослышите что-нибудь, обязательно позвоните мне. — Он протянул бородачу визитку.
Тот кивнул, развернулся и пошел обратно к садовой мебели и жене. Она помахала Рубену, который опять сел в машину и надел наушники. Поднял руку, прощаясь с пожилой парой, и вырулил на дорогу с маленькой парковки.
— Продолжим, Рубен, — вернулся в наушники голос Винсента.
— Что ты, собственно, пытаешься всем этим сказать?
Удивительно, но Рубен не услышал в этих словах и намека на раздражение. Он не знал ничего хуже навязчивой «человечности», в большинстве случаев оборачивающейся банальным копанием в грязном белье. Но менталист, похоже, действительно знал свое дело. И что-то в Рубене страшно хотело, чтобы этот разговор продолжался и дальше.
— Я‐то думал, вы пропали насовсем, — сказал Винсент. — Но у меня идея. Сейчас я перешлю вам номер человека, который действительно умеет говорить на такие темы. Он один из лучших, поверьте. Свяжитесь с ним. Или не делайте этого. Меня не интересует, что вы выберете. Коллеги любят и ценят вас, Рубен, вы должны это знать. И вы нужны им. Когда не ведете себя как идиот, конечно.
Рубен молча выруливал к парому. Мягкий голос Винсента все еще звучал в его голове.
Рубен хотел рассказать.
Всё.
— Двенадцать лет тому назад, — начал он. — Ее звали Элинор. Это был последний раз, когда я кому-то доверился, и вы здесь ни при чем.
Последняя фраза вырвалась сама собой. Уж очень не вязался весь этот разговор с обычным Рубеном, которого знали все.
С другой стороны, Рубен и не собирался заходить дальше этого разговора. Иначе что-то в нем грозило сломаться. Что-то такое, что он оберегал вот уже больше десяти лет.
Он отключился и въехал на борт парома. Голова гудела от мыслей, забытых было, но снова разбуженных Винсентом. До сих пор Рубен не решался и подступиться к ним, а теперь вот они переполняли его, как поток, сдержать который было не в его силах.
Э‐ли-нор… Его якорь, скала посреди бушующего моря. Его опора. Само совершенство. Но Рубен был слишком молод, чтобы оценить это. Потому и похоронил свои чувства в глубине пещеры, завалив ход камнем. Изабеллы, Яники, Мелиссы — он нанизывал их, как жемчужины на нитку. А после Санны разуверился в женщинах окончательно. И правильно сделал. Какими бы разными они ни были, всех интересовала одна вещь, а именно доступ к его банковскому счету. Но банковский счет — не то, чем может похвастать среднестатистический полицейский, а Рубен был именно таким. В конечном итоге он расстался со всеми ними — и постепенно стал замечать, что женщинам нужен совсем другой Рубен. Так он превратился в наглого, жизнелюбивого шута. Никто не спрашивал его, с чего он вдруг стал таким, пока он смешил и развлекал, платил и ублажал в постели — лучше, чем их законные мужья. Никто не интересовался, что он прячет за этим фасадом.
Элинор…
Пока не появился этот Винсент Вальдер. Рубен скосил глаза на зеркальце заднего вида и на какое-то мгновение поймал свое отражение — улыбающееся, к его собственному удивлению. Чуть заметная, но все-таки улыбка. Ему полегчало. Мобильник снова засигналил. Рубен понял, что это, и решил пока не удалять сообщение от Винсента.
Мина сняла белые хлопковые перчатки, бросила их в мусорную корзину и достала новую пару из картонной коробки. Она весь день просидела на работе за компьютером и ни разу не сменила перчаток. О бактериях, копошившихся сейчас среди прочего мусора, лучше не думать. Мина не выносила мусор с десяти утра и сейчас охотнее всего подожгла бы его. Она уже представляла, как огонь стерилизует содержимое корзины. Но тогда наверняка сработает пожарная сигнализация.
Мина натянула новые перчатки и села, подперев голову рукой, прежде чем успела осознать, что контакт с кожей делает перчатки непригодными к дальнейшему использованию.
Выбросив и эту пару, Мина взяла следующую. Потянулась за баллончиком чистящего спрея. Прошла неделя с тех пор, как она последний раз мыла стены в этой комнате. Пора. Тем более что работа по дому помогает сосредоточиться.
Но на этот раз запах чистящего спрея пробудил в Мине воспоминания о бабушке Элен. Ее «двушка» возле площади Мариаторгет всегда сияла чистотой. Там пахло зеленым мылом и бисквитом только что из духовки. Сюда, а не в пустой родительский дом возвращалась Мина после школы. Она выросла в объятиях бабушки. Иногда казалось, что скатывание к полному одиночеству началось именно с ее смертью. Мине было пятнадцать лет, когда это случилось, и с тех пор она так и не сошлась ни с одним человеком, включая мужчину, с которым одно время жила. Что же касается Винсента… Мина посмотрела на спрей в своей руке, вздохнула и положила его обратно в ящик.