— Вон, на скамье, — сказал мальчик. — Помнишь? «Мы то, что мы делаем постоянно», — так говорила мама. Я делал это все время. И старался быть точным. Поэтому мама там.
У Яне вверх по затылку будто поползли мерзкие насекомые. Она вскочила и, попятившись от брата, который все еще глядел в пол, закричала в прихожую:
— Мама?
Тишина.
Яне побежала вверх по лестнице, заглянула во все спальни. Мамы нигде не было.
Она снова спустилась к входной двери. Брат плакал на кухонной скамье. Яне надо бы присесть рядом, утешить его, сказать, что все хорошо, но времени оставалось совсем мало. Да и хорошего ничего не было.
Она должна все выяснить.
На дворе успело стемнеть. Электрическое освещение было только на крыльце и возле хлева. В свете звезд, которые уже начинали проступать на небе, лужайка перед домом выглядела призрачной и безлюдной. Примыкающий к ее дальнему краю лес был и вовсе запретной территорией, куда Яне не могла решиться ступить до наступления утра.
— Мама!
Конечно же, она у Аллана. Мама так любит бывать у него, что напрочь забыла о приезде дочери. Только вот почему брат ничего об этом не говорит? И зачем он отключил телефон?
Что здесь происходит, в конце концов?
В худшем случае у мамы паническая атака, и тогда она лежит где-нибудь там, в темноте, не находя в себе силы самостоятельно добраться до дома. Маме нужна помощь. Понятно, что брат напуган, если у мамы паническая атака. Он в шоке, и это объясняет его поведение. Он ведь еще совсем маленький…
Яне побежала к хлеву. Остановилась под лампой у входа перевести дух и почувствовала запах — сладковатый, удушающий. Такой стоял здесь прошлым летом, когда брат забыл в хлеву бутерброды и те медленно протухали на жаре. Но на этот раз запах был более сильным. И более удушающим.
Яне открыла дверь, зажимая рукой нос и рот. Но запах — мочи, пота и смерти — ударил в глаза, и они заслезились. Фонарь освещал лишь небольшой участок у входа, остальное лежало в темноте. Яне заморгала, прогоняя слезы, и увидела, что темнота движется. И поет. То, что она приняла за темноту, оказалось огромным скоплением мух. Тысячи и тысячи сверкающих черных и зеленоватых мух возбужденно жужжали, кружили и ползали друг по другу.
Кислый желудочный сок заполнил рот. Яне бросилась обратно в дверь, успев различить краем глаза контуры предмета, который облепили мухи.
Это был ящик — голубой, с висячим замком и нарисованными звездами.
Град ударил по брезенту над их головами. Это Мина предложила встретиться в «Таке»[45] — ресторане под открытым небом на крыше «Галеры». На такой высоте и дышится легче. Может, потому, что вся содержащаяся в городском воздухе грязь остается внизу. Но только они успели получить по порции лапши в картонной коробке, как разразился град. Оставалось вместе с другими посетителями укрыться под брезентовым навесом, защищающим кухонные помещения и бар.
Крупные белые зерна обрушились на город с такой яростью, будто долго дожидались своего часа. Мина дрожала, глядя на свои голые руки, ставшие узловатыми от холода. Она знала, что Винсент не предложит ей пиджак. Только не теперь, когда отношения между ними натянулись подобно вот-вот готовой разорваться струне. Она ведь не встала на его сторону во время последнего совещания следственной группы, поскольку все еще не оправилась от шока.
— И все-таки я должна это знать, Винсент.
Менталист, восхищенно любовавшийся летним градом, перевел взгляд на нее.
— Обещаю, что спрашиваю об этом в первый и последний раз, но будь со мной честен. Ты причастен к этому? Просто скажи, да или нет.
Мина увидела, как ранили Винсента эти слова. Как сразу поникли плечи и пропал блеск в глазах. Но она не могла не спросить — раз и навсегда. Винсент отвернулся и долго молчал, а потом шагнул вперед, под градины. Прочь от нее.
— Если б это было так, — ответил он, — как считаешь, согласился бы я на твое предложение принять участие в расследовании? Или думаешь, одного твоего появления в Евле оказалось достаточно, чтобы я переметнулся на другую сторону? Ясное дело, я тут ни при чем.
Градины застревали в его светлых волосах, сыпались на плечи и за воротник и таяли, стекая по спине холодными ручейками.
— Прости, — смутилась Мина. — Я должна была спросить.
Винсент повернулся и посмотрел ей в глаза:
— Должна, правда? Я‐то надеялся, что мы достаточно узнали друг друга, чтобы…
Мина кивнула в знак того, что слушает, но менталист замолчал.
Тогда она тоже вышла на град и встала рядом с ним. Немного холодной воды — это ведь не смертельно. Вместе они смотрели на мокрые крыши. Не успев сообразить, что делает, Мина взяла руку Винсента, так что их пальцы сплелись, и замерла в ожидании его реакции. Но менталист не отстранился, а лишь крепче сжал ее ладонь.
— Ты думал, мы лучше знаем друг друга, — повторила она его фразу.
Винсент кивнул, потом прищурился на град и вздрогнул.
— Боже мой, — сказал он. — Мне показалось, что там, в толпе, Анна…
Она обернулась, но лица сгрудившихся под брезентом людей были плохо различимы за стеной града.
— Это не она. — Мина тряхнула головой. — У тебя галлюцинации, поздравляю.
Град прекратился так же внезапно, как и начался. Люди начали осторожно выходить из-под брезента. Винсент с Миной разжали руки.
— И теперь, — сказала она, глядя на коробку с намокшей лапшой в другой руке, — ты хочешь переметнуться обратно?
Винсент отыскал глазами мусорную корзину, чтобы выбросить то, что осталось от их обеда, выудил из кармана пузырек со спиртом и протянул Мине.
— Я переметнусь туда, куда ты скажешь, — ответил он. — Я думал, ты уже знаешь об этом.
— Согласно версии Винсента, у нас есть дата следующего убийства. И поскольку первые три были совершены в Стокгольме, можно ожидать, что и четвертое не станет исключением.
Рубен скептически посмотрел на Юлию, лишь только та замолчала.
— Винсент, да, — начал он. — Сколько раз мне еще повторить вам, что его нужно задержать? Посадить за решетку как главного подозреваемого, ведь до двадцать второго осталась какая-нибудь пара недель. Может, у него есть сообщники, о которых мы не знаем, вы его об этом спрашивали? Вы даже не поинтересовались, знаком ли он с Раском. В результате мы всё еще там, откуда начинали. Это ведь все равно что искать иголку в стоге сена. Он — единственный, кто у нас есть, и его даже не допросили как следует… Или я один вижу, что происходит? Какие еще доказательства вам нужны?
Мина подняла на него печальные глаза. Она чувствовала себя беспомощной, и заявление Рубена лишь подливало масла в огонь. Где-то за этими окнами живет человек, погруженный в повседневные заботы и полный планов на будущее, в бесконечности которого он уверен. Живет в счастливом неведении, что через какую-нибудь пару недель все это закончится. И что самое страшное — Рубен вполне может оказаться прав.
Но Мина знала Винсента. Блистательного менталиста, которому тем не менее требовалось не меньше десяти минут, чтобы сделать идеальные бантики на шнурках. И этот Винсент поклялся ей в своей невиновности.
По крайней мере, он осознавал серьезность подозрений в отношении него. Отложил все выступления до конца месяца и обещал оставаться в городе. При том что больше не входил в состав следственной группы.
Юлия как ни в чем не бывало продолжала вести совещание. Это была черта, которую Мина больше всего ценила в своей начальнице, — оставаться спокойной в любых обстоятельствах. Вне зависимости от того, как ведет себя Рубен.
— Я уже договорилась с шефом полиции о дополнительных ресурсах на двадцать второе сентября, — сказала Юлия. — Мы не знаем, где это произойдет, но до сих пор жертв находили в открытых, многолюдных местах. Не в каких-нибудь там темных закоулках.
Педер поднял руку, и Юлия кивнула.
— Но это были разные места в каждом случае, — сказал он. — Так, может, рискнем и не станем выставлять охрану в «Грёна-Лунде», парке у Китайского театра и в Тредсгордхаллене? Эти площадки он уже использовал.
— Хорошая мысль, — согласилась Юлия. — Думаю, что ты прав. Это, конечно, риск, но вполне оправданный. Мы не будем размещать наблюдательные пункты на этих площадках. Какие еще места в Стокгольме можно отнести к открытым, посещаемым и многолюдным? — Она взяла маркер и приготовилась записывать на доске.
— Какнесттюрнет, Свамнек, Хюмлегорден, — начала Мина.
Юлия записала ее предложения на доске неразборчивым почерком.
— Платтан, Слоттет, — подхватил Рубен без энтузиазма.
— Юнибакен, Юргорден, музей корабля «Васа», — продолжил Педер. — Хорнстюлль, наконец.
Рубен фыркнул:
— Хорнстюлль? Это в Сёдермальме?
Он произнес «Сёдермальм» так, как будто это было неприличное слово.
— Хорнстюлль, — повторила Юлия, постукивая маркером по доске.
— Чем тебе не нравится Сёдер? — спросил Педер Рубена.
— Да кому он нужен, твой Сёдер? И что хорошего, скажи на милость, в Хорнстюлле?
— Потише, умник, — строго одернула Рубена Юлия.
Мина закатила глаза. Такой уж сноб этот Рубен. Который, как она недавно узнала, вырос в Римбу, а вовсе не в Васастане, как сам не раз утверждал.
— Драмтеатр, — вспомнил Кристер и кивнул, довольный. — Если б я был убийцей, то непременно положил бы труп на ступенях драмтеатра. Очень эффектно.
— Мы еще не знаем, какого эффекта добивается убийца, — сказала Мина. — Может, все эти места имеют отношение к нему лично? Или же это тоже часть кода?
— Ну, это уже слишком… — Рубен вздохнул. — Винсент показал нам часть зашифрованного сообщения, которое сам же и составил. К черту эти шифры, коды и азбуку Морзе! Проверенные временем рутинные полицейские методы — вот все, что нам сейчас нужно, а не ломать голову над его фокусами.
— Драмтеатр, — невозмутимо повторила Юлия и отступила от доски на шаг.