Сразу чешется рука. Мина вскрикивает, в ужасе смотрит на дверь, но все тихо. Ни Яне, ни Кеннета — никого.
Сердце колотится, когда Мина волочит лестницу к контейнеру. Зуд распространяется по всему телу, от макушки до ступней, и она уже видит себя, покрытую мельчайшими невидимыми паучками, которые откладывают под ее кожу яйца.
Сразу вспоминается видео на «Ютьюбе», которое как-то показывал ей Рубен. Разновидность овода или какая-то южноамериканская муха отложила яйца под кожу человека. На глазах у зрителей из верхней части лба, почти на линии волос, вытаскивают жирную личинку.
Мину чуть не вырвало. Она не доставила Рубену такого удовольствия, сумела овладеть собой. То же пытается сделать и сейчас чудовищным волевым усилием, на какое только способна.
Осторожно, чтобы ножки как можно беззвучней царапали плитку, Мина приставляет лестницу к контейнеру. Вместе с паучками, беспокойно снующими по всем направлениям в тех местах, где рвется паутина. Теперь они заботят Мину меньше всего. Все мысли и ощущения перебивает невыносимый запах. Он ударяет в нос, из глаз брызжут слезы. Что бы это ни было, оно должно заполнить воздух бактериями и микроорганизмами до полного насыщения, и сейчас все это витает, клубится вокруг нее, на ней. И в ней.
Мина пытается сосредоточиться на цели. Оглянувшись на Винсента, видит, что тот принял сидячее положение, свесив голову между коленями. Менталиста тошнит, после чего остатки поглощенной им воды выплескиваются на пол. Мина чувствует, как рот наполняется желчью, и сглатывает — еще и еще раз.
Большего она не может себе позволить, только не сейчас. Рвота пострашней, чем оводы, — самое страшное, что она только может себе представить. Вид того, что находится внутри ее и чего она избегает всеми силами, каждым мгновением сознательной жизни, всегда повергал ее в состояние тотальной паники. Одного раза оказалось достаточно. Как-то, болея гриппом, Мина протиралась спиртом в три раза чаще, чем обычно, для верности глотая по десять горошин белого перца в день. Что такое было с этим белым перцем, науке так и осталось неизвестным, но мама Мины всегда так делала, и сама Мина за последние десять лет так и не нашла лучшего способа борьбы с болезнями желудка.
Она поднимается на три ступеньки. Теперь ее макушка на уровне края контейнера. Мина все еще не может видеть того, что внутри, но запах, насколько такое возможно, становится еще более пронизывающим и едким. Мина натягивает на нос воротник пуловера — жалкая защита. Несколько паучков пробегают по ее руке, но это ничто по сравнению с запахом.
Ступенька, еще одна — и Мина на самом верху. Смотрит в контейнер, полный тушек. Норки — их тысячи и тысячи, на разных стадиях разложения. Все это шевелится, и Мина знает почему. Туши наполнены газами, червями и трупными мухами в таком количестве, что они заставляют мертвую плоть двигаться. И Мина наклоняется в сторону, позволяя не до конца переваренным хлопьям для завтрака извергнуться наконец на бетонный пол.
Слезы текут ручьями. Сердце бьется с утроенной силой, и Мина чувствует, как взмокли от пота ладони. Паническая атака угрожает накрыть ее волной, но Мина сдерживает ее одним усилием воли, потому что иначе полностью утратит контроль над собой и ситуацией.
Она косится на Винсента. Тот как будто оправился, только щеки красные. Сидит и смотрит на нее. Сможет ли он идти? Не пора ли делать ноги, потому что Яне с Кеннетом, похоже, уже далеко? В следующий момент Мина понимает, что это не самая удачная идея. Пройдет много времени, прежде чем Винсент сможет передвигаться быстро, что уж говорить о способности к сопротивлению…
Им нужна поддержка.
Мина ставит ногу на край контейнера, стараясь игнорировать раздутые от газов, разлагающиеся звериные туши. Прогоняет мысль о миллиардах червей и трупных мух, в отчаянии вызывая в воображении картинки с единорогами под радугой, летними лугами и симпатичными котятами.
А потом прыгает.
Прибывшие из Норртелье полицейские обнаружили Мину и Винсента на полу мастерской. Мина обливалась водой из шланга, из которого наполнялся бак, но в волосах застряло несколько кусков полусгнившей плоти. Будь у Мины ножницы, она обрезала бы волосы под корень.
Одежда Мины, раз и навсегда испорченная, ворохом лежала в углу. Винсент дал ей, чем прикрыться взамен. Но липкий от крови телефон был найден, и все сработало. Сделав звонок, Мина отшвырнула его в сторону, а потом затопила водой из шланга.
Винсент ничего на это не сказал. Только протянул одежду — слишком просторную и мокрую насквозь, зато без пауков и ошметков падали. Сам остался в трусах — «Бьёрн Боргах»[46] с принтом на гавайскую тематику, как не замедлила отметить про себя Мина.
Полиция Норртелье выслала двух женщин. При виде Мины и Винсента одна из них обернулась в дверях.
— Нам нужны одеяла, — крикнула она кому-то через гравийную площадку. — Срочно!
— Нам звонили отсюда, — сказала другая, — и сразу после этого из Стокгольма. — Она с озабоченным видом опустилась на пол рядом с Миной.
— Да, это я звонила, — ответила Мина, хлюпнув носом. — Вы быстро приехали.
— Вы? — удивилась женщина. — Я представляла себе женщину постарше. Стокгольмская полиция сбита с толку, но, по словам того, с кем я разговаривала, здесь должно было быть два трупа. Что-то о преступлениях на почве расовой ненависти и самоубийстве… И еще речь шла о каком-то письме. Вы что-нибудь об этом знаете?
Мина оглянулась на Винсента.
— Яне и Кеннет позвонили в полицию и ушли, — извиняющимся тоном пояснил тот. — Я не успел сказать…
Они миновали поворот на Арланду и поехали дальше на север. После Арланды движение стало менее оживленным, одно время они были на дороге почти одни. Но Юлия знала, что ситуация будет меняться по мере приближения к Уппсале. Кристер уже звонил, и теперь Юлия рассказывала Торкелю, что Винсент в розыске, но это дело отделения архипелага Норртелье, а не стокгольмской полиции. Поэтому быть на работе не так уж обязательно.
Кристер сказал, что понятия не имеет, почему Юлия в такой день осталась дома. «Вне сомнения, — со значением добавил он, — у нее есть на это веские причины». Она позвонила Торкелю и немедленно вернулась, благодарная коллегам за неумение держать язык за зубами.
Юлия сжала руку Торкеля на руле. Тот ответил тем же, не сводя глаз с дороги.
— Спасибо, что терпишь меня, — сказала Юлия, — невзирая ни на какие гормональные расстройства.
— Перед тобой стоял трудный выбор. — Торкель улыбнулся в ответ. — Мне жаль, что я не сумел сделать его проще, но ты должна знать одну вещь.
На какое-то мгновение он оторвал взгляд от дороги, чтобы видеть ее глаза.
— Я люблю тебя и рад, что ты сделала правильный выбор. Мы с тобой уже предприняли много попыток. И что я был бы за отец, если б не позволил тебе защитить человека, у которого, конечно, тоже есть родители. Прости мою глупость.
— Всё в порядке. — Она положила руку ему на бедро. — Я ведь люблю тебя не за интеллект, чтоб ты знал.
Торкель расхохотался, и она засмеялась вместе с ним. И тут как будто прорвало плотину. Напряжение, не отпускавшее несколько месяцев, с тех самых пор, как началась гормонотерапия, улетучилось в один момент. Торкель, похоже, почувствовал то же. Они мчались по дороге навстречу счастливым переменам, их общему будущему. Юлия опустила окно, и в салоне повеяло сентябрьской прохладой. Волосы растрепались, заслезились глаза. Юлия улыбнулась и прикрыла веки. Этот ветер был полон жизни.
Октябрь
Винсент так и не появился на пресс-конференции, и Мина прекрасно его понимала. СМИ набросились на последние новости расследования, словно пираньи на упавшую в реку коровью тушу. На месте Винсента она тоже не рискнула бы показаться на глаза журналистам.
Юлия взошла на сцену. Кое-какая информация уже просочилась в газеты, и воображение газетчиков работало вовсю, дополняя недостающие фрагменты действительной картины. «Возможные сценарии» — так это у них называлось.
Шум медленно стих, и все взгляды устремились на Юлию. Мина стояла в стороне, скрытая драпировкой. Она тоже стала героиней последних репортажей и не понимала только, где им удалось раздобыть фотографии. За годы работы в полиции Мина наловчилась держаться подальше от прессы и прятаться от камер. Тем не менее каким-то непостижимым образом журналисты вышли на один черно-белый снимок, на котором она выглядела ужасно. Он был сделан во время экстренного рейда, в тот момент, когда Мина даже не подозревала, что ее снимают.
— Нам еще не удалось выйти на преступников, но, судя по всему, это Яне Боман и Кеннет Бенгтсон. Яне приходится сестрой Винсенту Вальдеру, как об этом уже писали газеты.
— Когда он узнал, что убийца — его сестра? — выкрикнул репортер из «Экспрессен».
— Я просила вас поднимать руки и спрашивать только после того, как я предоставлю слово, — строго заметила Юлия. — Иначе у нас будет хаос.
Только теперь Мина заметила отца Юлии, шефа стокгольмской полиции, наблюдающего за дочерью из задних рядов публики. Его лицо светилось гордостью. Мина понимала, как трудно ему работать с их группой и как приходится выкладываться Юлии, чтобы доказать свою самостоятельность. Поэтому Мина и радовалась так и за отца, и за дочь.
— Что же касается вашего вопроса, — продолжала Юлия, обращаясь к репортеру «Экспрессен», — Винсент не знал о том, что убийца — его сестра, пока не был схвачен ею вместе с Миной Дабири.
— Причина? Каковы мотивы?
Новый вопрос от того же репортера, и опять без разрешения.
Мина видела, что терпение Юлии на исходе.
— Еще раз прошу вас поднимать руки. Это связано с событиями, которые широко обсуждались в прессе в последние дни. Я имею в виду ту давнюю трагедию. Мать Винсента и Яне, Габриэла Боман, погибла при трагических обстоятельствах, и Яне обвиняла Винсента в том, как это событие в дальнейшем повлияло на ее жизнь.