ми невероятной способности легенды заставить практически всю аудиторию поверить в чудо.
Удивительно, но большинство людей намного более восприимчивы к внушению, когда они находятся в толпе, чем один на один, и чем больше толпа, тем сильнее они поддаются внушению. Прекрасный пример этого — комедия. Если вы смотрите пьесу на Бродвее, вы можете смеяться до боли в животе, но если бы видели ее в крошечном малоизвестном театре — в том же самом составе — вы бы просто усмехнулись. Посмотрите пьесу дома по телевизору и можете даже не улыбнуться. Как знает каждый певец, актер, проповедник или политик: небольшая аудитория — самая трудная.
Отчасти это объясняется тем, что отклик толпы подтверждает наши собственные чувства. Если другие смеются, то нам кажется правильным тоже засмеяться. Если большинство людей выказывает свой гнев, то мы считаем себя вправе выразить то же самое. Критический анализ, с помощью которого мы определяем свои чувства, решения и поведение, отключается, потому что мы принимаем внушение сотен или даже тысяч членов толпы, заключающееся в том, что выражаемый ими отклик правильный и адекватный.
Иногда результат бывает забавным: люди, которые не находят ничего забавного в комедии, тем не менее до слез смеются вслед за другими в зале большого кинотеатра; а те, кто не имеет никакого намерения изменить свою жизнь к лучшему и стремиться к реальному саморазвитию, охотно присоединяются к сотням других, обращающихся к Богу.
Гипервнушаемость толпы также может привести к поразительным негативным результатам. Несколько лет назад объявление о найме на работу привело множество людей в вестибюль офиса, где должны были проводиться собеседования. В то время, когда множество претендентов сидели, ожидая разговора, а секретарь работала за своим столом, в комнату неподалеку стал просачиваться дым из воздуховода. Хотя дым был настолько очевиден, что его невозможно было игнорировать, никто не отреагировал, то есть никто не захотел противостоять массовому внушению, согласно которому неприлично указать на замеченную неисправность.
К счастью, весь этот проект был экспериментом в рамках исследования человеческой психологии.
Тем не менее, когда миллионы людей отворачиваются от толпы, которая линчует и бьет, к примеру, чернокожих в 50-х годах в Америке, — это не лабораторный эксперимент. Восторженнодоверительное отношение миллионов немцев к Адольфу Гитлеру также было трагической реальностью, а ведь они следовали за ним до конца вплоть до тотального поражения. Во всех подобных случаях внушение лидера, касается ли оно ненависти, национализма, религиозного рвения или чего-либо другого, не подвергается обычному критическому процессу, а принимается без раздумий, потому что это внушение подтверждается мнением других людей.
Если бы вы решили найти по-настоящему опасного человека в нашем обществе, не ищите безумного ученого с пальцем на запале бомбы; это также не подростковый идол, который бросает свою одежду в толпу; не писатель и не философ, который заставил бы нас плутать в лабиринте теорий, побуждая принять анархию, коммунизм или фундаментализм. Вместо этого ищите искусного оратора, того, в кого люди верят, того, кто сумел завоевать их уважение. И когда массы поднимают его и объявляют своим лидером, когда они слепо следуют за ним, вот тогда самое время начинать волноваться.
Самый опасный человек — тот, кто добился уважения и доверия других людей и сам искренне верит в то, что он должен руководить и направлять их.
С 1970 года я начал использовать мои концерты как научно-исследовательскую лабораторию, чтобы проверить свою теорию о том, что гипнотический транс был просто проявлением подчинения внушению, а не предпосылкой к этому. Я брал на себя большой риск перед моими зрителями, поскольку я включал в свои выступления «трансы» в течение приблизительно двадцати лет, и должен признаться в недостатке уверенности на первых порах, В результате поначалу у меня происходило много ошибок, но в конечном счете я научился более тщательно выбирать зрителей для показа, изменять и улучшать методы удержания их внимания, устанавливать доверие с ними при помощи иллюзий и традиционных фокусов. И вскоре под воздействием моего внушения испытуемые замирали в неуклюжих позах, видели то. чего на самом деле не было, подражали известным конферансье, с удивлением обнаруживали, что их руки летают в воздухе, неподвластные их воле. Через два года я усовершенствовал свою способность внушать настолько, что ни выбранный зритель, ни аудитория в целом даже не догадывались о самой возможности внушения — и без малейших проблем выполняли любой трюк, который ранее требовал бы глубокого «транса».
Гипноз и правосудие
Кто возразил бы против того, чтобы пожилая вдова «пообщалась» со своим покойным мужем посредством ясновидящего? Кто может сказать, что неизлечимо раковый больной не должен получить помощь от боли — и, возможно, физическое облегчение — при помощи подчинения внушению, посредством которого шарлатанский препарат облегчит его состояние или даже вылечит его? И если тысячи людей лучше спят и ведут лучший образ жизни только потому, что они верят в перевоплощение Брайди Мерфи, — что в этом плохого? Зло не в обмане, мы встречаемся с обманом каждый день — но в недобросовестном облапошивании отчаявшихся жертв. Именно это невыносимо и неправильно.
Мы всегда подчиняемся внушению, особенно тогда, когда оно приносит нам пользу. Разумеется, до тех пор, пока «плата» кажется нам разумной.
Когда подобное происходит в отправлении правосудия, терпимости должно быть еще меньше. Я уверен, что «гипнотический транс», заменивший собой «ложное воспоминание» Фрейда, не может быть допущен в качестве доказательства в суде. Я убежден, что надо прекратить случаи, когда подобные показания могут привести к осуждению. И я также полагаю, что некоторые из методов, используемых для подготовки свидетеля к внушению, могут вполне безопасно использоваться для того, чтобы помочь свидетелю вспомнить детали. Приведу примеры.
Однажды я помогал полицейскому отделу в опросе свидетеля. Молодая женщина оказалась свидетельницей ограбления банка в Нью-Джерси, но она настолько тяжело переживала это событие, что у нее возникла защитная амнезия. Моя работа была похожа на то, чем занимались врачи, лечившие контуженных взрывом снаряда солдат во время мировых войн, — отделить эмоцию от события. Я принудил ее рассматривать весь инцидент как кино, отстраниться от него эмоционально и просто наблюдать за тем, что происходит. Я помог ей расслабиться — но не предлагал никаких деталей.
Она увидела, как человек сел в автомобиль и уехал. Она видела номерной знак и сообщила полиции номер. Автомобиль был найден несколько часов спустя, подозреваемые позднее были арестованы.
В Калифорнии произошел другой случай. Был похищен автобус с детьми и спрятан в подземном хранилище. Позже водитель автобуса вывел детей в безопасное место, но он не смог описать полиции фургон, использованный для похищения. Под гипнозом он не только описал фургон, но и вспомнил его номерной знак, что привело к аресту похитителей. Однако их осуждение базировалось на других свидетельствах.
23 июля 1980 года посреди исполнения «Жар-птицы» Стравинского в Центре Линкольна молодая скрипачка встретила немецкую балерину Лауру Катлер в лифте и попросила подсказать ей, где находятся раздевалки. Когда Катлер не смогла ей ответить, человек, стоявший позади нее, предложил показать скрипачке дорогу.
Скрипачка не вернулась на исполнение второй части концерта и двенадцать часов спустя была найдена мертвой. Очевидно, она стала жертвой человека, который предложил показать ей дорогу. Пока полицейский гипнотизер не поработал с Катлер, она могла дать только очень неопределенное описание. Затем она ярко описала полицейскому художнику человека, который, как выяснилось позднее, был рабочим сцены в театре. Месяц спустя он был найден и арестован. Его осуждение основывалось не на доказательстве под гипнозом, но на независимо найденных свидетельствах.
Ни в одном из этих случаев осуждение подозреваемого не опиралось на информацию, полученную от свидетеля, находившегося под гипнозом, хотя эти свидетельства позволили полиции сделать первые крупные достижения в расследовании. Это очень важно, потому что в состоянии полного доверия, которое приводит к необходимой реакции, вопрос типа: «У подозреваемого были карие глаза?» — может интерпретироваться свидетелем под гипнозом как утверждение: «У подозреваемого действительно были карие глаза».
«Действительно ли это был человек, которого вы видели?» может означать для сотрудничающего свидетеля, стремящегося понравиться гипнотизеру: «Это ведь тот самый человек, не так ли?» Нетерпеливый следователь мог бы сказать свидетельнице, что она видела автомобиль, и свидетельница будет сотрудничать с ним, в деталях описывая эту несуществующую машину. Вполне возможно, что человек, который всегда «знал», что его сосед нечестен, подсознательно убедит себя, что он видел, как сосед совершил преступление.
Некоторых из этих проблем можно избежать, если исследователь просто прекратит думать о себе как о гипнотизере, в задачу которого входит вызывать состояние транса или полусна, и вместо этого будет выполнять функцию интервьюера. Используя основные методы расслабления и концентрации, он должен постараться освободить свидетеля от напряженных реакций, связанных с произошедшим событием. Как только расслабление наступит, он должен помочь человеку визуализировать интересующую его сцену. Но он ни в коем случае не должен внести ни единой посторонней детали и искажения.
Например, он не должен говорить: «Вы слышите сигнал машины?» Вместо этого он должен сказать: «Прислушайтесь, какие звуки вы слышите?»
На данный момент во многих государствах раз и навсегда пресечены попытки использовать гипноз как улику в ходе расследования. Верховные суды всех ведущих стран постановили, что загипнотизированные люди часто создают «псевдовоспоминания или фантазии», на истинности которых они впоследствии настаивают,