Так же востребована сегодня – в смыслократическом понимании – «Ирония судьбы» Рязанова. Этот фильм стал образцово-показательным в плане заглядывания в замочную скважину. Это было своего рода предвосхищение сегодняшней так называемой гламурно-светской хроники из личной жизни звезд. И не важно, что это за человек, какой он талант, какой он врач или учитель (если иметь в виду главных героев фильма Рязанова), важно, что он «в неглиже», или в не совсем опрятном белье, в таком разобранном, можно даже сказать, недоличностном варианте.
Отсюда же, кстати, и некоторая гипертрофия алкогольной темы в этот период: наиболее яркий пример – мем «А что тут пить?» в исполнении Глузского с огромной бутылью в «Кавказской пленнице». Так современный человек выражает свой героизм, свой максимализм – не на полях сражения за Отечество, а в масштабах выпивки. Тут и мотив «душевности» сидения друзей в бане на Новый год в той же самой «Иронии судьбы», где пьянство оправдывается неким эталоном общения по душам, как будто без такого беспредела водочного и по душам невозможно поговорить. Здесь протягивается и нить к «Особенностям национальной охоты» в 90-е годы.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Новогоднее настроение подразумевает карнавальность, восходящую к древним сатурналиям. И в этих обстоятельствах частная жизнь раскрывает свои границы и впускает туда кого угодно. Таков карнавал. А постсоветская реальность в этом смысле продлила Святки практически на весь год, потому что гламурное раскрывание границ носит круглогодичный характер. И в этом смысле советский период и постсоветский соотносятся примерно как традиционное общество и Новое время.
Петр КАЛИТИН:
– Можно и так сказать, конечно. Советское время для нас выступило как некая система нравственных координат. И то, что было тогда в зачаточном состоянии, затем разрослось, и со знаком минус. По полной потребительской парадигме: мы достали – нас достали!
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Из современного кино здесь показателен фильм «Стиляги», он в ретроспективе живописует тему проникновения потребительства, эстетики праздника и презрения к «немодной» обыденной, будничной советской действительности. И есть очевидная связь с нынешней постсоветской квазиэлитой. Любопытно, что все музыкальные номера этого киномюзикла построены на материале девяностых и нулевых… Таким образом проецируется на конец 50 – начало 60-х та культура, которая фактически выросла из зерен, посеянных стилягами и всей «оттепелью». То есть получается, что это взгляд на советское общество с точки зрения победивших стиляг. Причем их победа в некотором смысле запрограммирована, поскольку отцом главного героя фильма является мидовский работник, которого играет Янковский, уверенный в своей эстетической и метафизической правоте. В этом смысле он обаятелен, за ним будущее, он победит все и всех.
Своего рода трагизм поздней советской эпохи в том, что, приняв в себя стилистически чужую культуру, создав некий суррогат этой культуры, советские западники постулировали ее превосходство. Как известно, центральное понятие стиляг «чувак» расшифровывается как человек, уважающий великую американскую культуру.
Петр КАЛИТИН:
– Да, ужас в том, что мы проиграли культурную войну, мы проиграли войну смыслов. Что все «так называемое новое» оказывалось задами Запада. Многие устаревшие догмы западной науки, экономики, социологии до сих пор применяются только в России.
Возвратимся к той же «Кавказской пленнице», в которой был дан гениальный феномен русской тройки, или троицы, в виде Никулина, Вицина, Моргунова. Тоже не случайно, что именно тройка пошла, а не двойка, тем более не один комик. Западное кино больше акцентировало на дуэтах – вроде Пата и Паташона. Кстати, именно в нашем кино в 20-е годы эти два персонажа были воспроизведены-спародированы в танцевальном опять же трио с Чарли Чаплиным. Это были актеры Черкасов, Чирков и Березов. Но по сравнению с ними тройка Гайдая – это высокое воплощение национального архетипа.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Наверное, троица Гайдая была взята из русского анекдота… Отчасти из сказки…
Петр КАЛИТИН:
– Да, и стало в кино народным явлением. И помимо их душевного пьянства, какой-то душевной открытости, там были зафиксированы важные смыслократические тезисы, а именно: «Жить хорошо. – А хорошо жить еще лучше!» Это, я считаю, можно вообще сделать девизом современной России. Смыслократии потребительства.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– В случае с Трусом, Балбесом и Бывалым мы имеем дело с потребительством, выраженным в формате готовности стать паразитом, пойти даже на преступление ради потребления…
Петр КАЛИТИН:
– Конечно. И главное, опять же, ради красивой жизни. В духе этой «божественной» троицы любимый олигархический тост: «Чтоб у нас все было и нам за это ничего не было». Для народа же остается: «Все уже украдено до нас!»
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– В «Бриллиантовой руке» ведь тоже тройка, только там Шеф все время за кадром, кроме финала. А фактически двоица играет.
Петр КАЛИТИН:
– Причем там эта тройка действительно лишена душевно-алкогольной амбивалентности, в отличие от Никулина, Вицина, Моргунова. То есть у них все-таки народного обаяния и великого мемного потенциала уже нет…
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Нет, и там встречаются мемы очень мощные. «Чтоб ты жил на одну зарплату», например.
Петр КАЛИТИН:
– Это цитата из Шефа, кстати. И другое: «Шампанское пьют по утрам только аристократы и дегенераты». «Куй железо, не отходя от кассы». Здесь суетливая порочность подается со знаком плюс как некое чуть ли не оригинальное самовыражение. Притом что это уже не самодеятельные гастролеры, а русские мафиози-контрабандисты, и, кстати, связаны с зарубежной мафией… Под «тлетворным влиянием Запада», которое тот же управдом в шикарном исполнении Нонны Викторовны Мордюковой, как известно, связывал… и с синагогой – как раз в разгар первой арабо-израильской войны 1968 года и активизацией советской борьбы с сионизмом. Помните ее фразу: «Я не удивлюсь, если ваш муж тайно посещает…». Да, в фильме «любовницу», но в оригинале сценария было: «синагогу».
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– У Гайдая предостерегающий, сатирический, я бы сказал, взгляд просматривается везде. Так, фильм «Иван Васильевич меняет профессию» парадоксален, потому что вор-домушник, попадая в XVI век, становится в эпизоде с решением судьбы Кемской волости государственником, в отличие от управдома.
Петр КАЛИТИН:
– Я бы даже сказал, что тут своего рода логика Апокалипсиса… Но в данном случае мне хотелось бы вспомнить героя Этуша, этого Шпака. Ведь тоже чем любопытен данный образ? Во-первых, то, что он внешне выглядит холопом. По крайней мере, мы должны этому верить, что когда на него смотрит настоящий Иван Грозный, сразу ему говорит: «Ты чьих?» Он возмущается: «Что значит чьих?» – «Чьих холоп?»
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Холопская сущность написана на лице.
Петр КАЛИТИН:
– Да. А он при этом вроде у нас модно одет, богат, одно дело – стоматолог. И тем не менее он – и внешне холоп.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Заметьте, насколько Гайдай смел. Потому что он критикует целую прослойку, в данном случае советских стоматологов и дантистов с их нишевыми возможностями.
Петр КАЛИТИН:
– Конечно! А заодно и всех успешных людей, даже в чем-то и цеховиков. Ведь у них прямо пропорциональна зависимость низкопробности, пошлости от их материального благополучия и повышенного уровня потребления.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Кстати, «Иван Васильевич» по результатам наших исследований – один из самых мемных фильмов вообще в истории. Там почти сплошные мемы. А в чем здесь секрет? В гениальном тексте Михаила Булгакова или не только?
Петр КАЛИТИН:
– Там очень много добавлено в сценарии к булгаковской пьесе, многие находки идут от Гайдая.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Да, это сплав. Булгаковская сатира 30-х годов оказалась очень актуальной в 70-е… Вот булгаковские мемы, по сути театрального происхождения, потому что тогда кино сатирическое еще только зарождалось: «Я поражаюсь твоему спокойствию, тянет устроить скандал»; «Вот что крест животворящий делает!»; «Это я удачно зашел»; «Царь – не настоящий!»; «С восторгом предаюсь в руки родной милиции!»; «Три магнитофона… и все, что нажито непосильным трудом» (только у Булгакова были – патефоны); «Меня царицей соблазняли». Все это Михаил Афанасьевич…
Петр КАЛИТИН:
– Но от Гайдая там такие мемы, как «Танцуют все!». Или про «заморскую» баклажанную икру. Или такой пропагандистский мем: «Граждане, храните деньги в сберегательной кассе! Если, конечно, они у вас есть!» (пародия, между прочим, на саму идею рекламы).
При всей тонкости Гайдая его фильмы подкупают зрителя и, кстати, до сих пор – масскультовой установкой на развлекуху, на веселье, на расслабуху… И это антиномически! – бросается в глаза.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Да, можно сказать, что эта червоточина постепенно раскрывается. В особенности в поздних фильмах Гайдая про «операцию-кооперацию», «Дерибасовскую и Брайтон-Бич». И эти последние фильмы уже не пользуются такой популярностью в народе, что характерно…
Петр КАЛИТИН:
Приведу другой, менее очевидный пример – мегапопулярный мультсериал «Ну, погоди!». Там, конечно, словесных мемов нет. Но с точки зрения смыслократической, чем он уникален? Волк и Заяц оба живут как будто при коммунизме. У них никаких бытовых проблем. Другие звери трудятся, а Волк только и делает, что гоняется за Зайцем, можно сказать, круглосуточно.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Ну, Заяц, он как бы ребенок, а Волк – это как будто перезрелый подросток-хулиган, несмотря на хриплый папановский голос. Вот они и болтаются.