Петр КАЛИТИН:
– В этом мультике зрителя подкупает та же реальная беззаботность. Культивируется расслабление, вечный праздник.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Но тут есть еще как бы скрытый эротический мотив, потому что Зайца и Волка можно рассматривать как пару влюбленных. Он там цветы ему дарит, танцует с ним. Там просматривается такая трактовка, хотя и без гомосексуальной подоплеки. Скорее, речь идет об эросе волчьего желудка, вернее даже волчьего охотничьего инстинкта, потому что дело не в банальном голоде. Когда кто-то влюблен, то показывать его трудовые будни не входит в интригу фильма. Интригой там является погоня и охота.
Петр КАЛИТИН:
– Тут вечный двигатель потребительский. Как у ослика за морковкой.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– В том-то и дело, что попытка поймать Зайца – это сверхпотребительский идеал для него. Это как бы высшее воплощение его природы. Ему Зайца поймать – это вопрос чести уже.
Волки всегда гоняются за зайцами, а зайцы всегда бегают от волков, так же как полицейские и воры. Расслабление в «Ну, погоди!» заключается в том, что все происходит на фоне их свободного времени, досуга, вечного отпуска или каникул?
Петр КАЛИТИН:
– Да. Насколько я помню, Котеночкина даже в этом упрекали… И единственное, что это оправдывает, – то, что мультик детский, а детям действительно свойственно много гулять и расслабляться…
В общем, если подвести предварительный итог, в 60–70-е годы через кино и телевизор в народ вошла своего рода смыслократия «расслабона» и такие, с позволения сказать, «слабительные мемы», которые оправдывают и пьянство, и паразитизм, и либерализм («С людьми сейчас надо помягше!»). Или мем «Тепленькая пошла» из «Иронии судьбы» как своего рода оправдание бытовой неустроенности, легкое к ней отношение. И тут, кстати, сразу возникает ассоциация с мультиком «Малыш и Карлсон». Помните – «Спокойствие! Только спокойствие!». Этот мем тоже пошел в народ, стал популярен. То есть здесь не героическое спокойствие, а спокойствие в ситуации, когда ты сам виноват, чего-то набедокурил, но при этом ты не должен чувствовать себя виноватым, как будто все идет так, как положено.
Самое поразительное, что эта тенденция к тотальному расслаблению просматривается даже в наших военных фильмах конца 50-х годов, не во всех, конечно. Здесь есть водораздел между воспеванием мужественной брутальности и своего рода самоотверженности, с одной стороны, – и гуманистически-либеральной интерпретации великой войны. Между тем в основе любой военной победы лежат три суворовских принципа: глазомер, быстрота и натиск.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Можно примеры?
Петр КАЛИТИН:
– Таковы персонажи по-своему замечательных фильмов «Баллада о солдате» и «Летят журавли». Там главные герои вяловаты, угловаты… Чтобы показать их живыми, их делают слабыми, мягкими. Алеша Скворцов даже пугается, и конкретно, долго бежит от немецких танков, в самом начале «Баллады…».
Западу нужен был именно такой советский солдат. Потому что европейцы тоже трусили перед нацистами. Им было приятно смотреть, что и наш русский солдат тоже трус. Тем не менее он там героем стал. Но для западного сознания, для западного менталитета все равно бальзам на душу, ибо героем он оказался как будто случайно – «с пулеметом в кустах». Думаю, отсюда международный успех этого фильма.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Но что в сухом остатке? Судьба этого солдата неясна, в принципе, ясно только, что он по-своему чудотворец, который из своей трусости способен сделать подвиг. Понимаете, «Баллада о солдате» – это в большей степени мелодрама. Это взаимоотношения с двумя женщинами – с девушкой, с которой он едет в поезде, и с его матерью. Одна из них влюблена в него, и она будет потом, видимо, ждать очень долго его, и его мать, которая будет ждать его вечно…
Петр КАЛИТИН:
– Я не отрицаю силу и необычайную талантливость этого фильма. В нем заложены великие смыслы. Но тем-то и страшнее, что такой замечательный фильм очень хорошо вписывается в общую стратегию общенационального советского расслабления, понимаете? Для меня расслабление – евангельский термин. Как известно, это синоним беснования. Христос исцеляет расслабленного, изгоняет бесов из расслабленного.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Я бы не стал путать испуг Алеши Скворцова, необстрелянного еще солдата, с расслаблением. Сюжет фильма в целом показывает, что он и энергичный, и справедливый, и чистосердечный парень. А насчет расслабления – мы ведь в 41 году отступали по всей линии фронта. Разве это расслабление? Там не быстрота и натиск были, а там как раз драпали конкретно. И эти же люди потом наступали. Увальни и валенки в начале войны превращались в героев, в опытных бойцов, мастеров войны. В этом и состоит правда русского человека на войне. Между тем в фильме Чухрая показано и боевое солдатское братство, и народные характеры весьма правдиво… Но там сама война как таковая задета лишь краешком.
Петр КАЛИТИН:
– Действие происходит в 1942 году. Там, между прочим, есть эпизод сильный с часовым в поезде, перевозящем сено. Который называет своего командира «зверем», а потом оказывается, что он никакой не зверь…
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Да, оказывается, что это такой интеллигент, гуманный человек… То есть элемент гуманизма в фильме, может быть, и зашкаливает, здесь я соглашусь. Также и генерал гуманный, и сам Скворцов – гуманист. Это подкупило, наверное, жюри иностранных конкурсов и английскую королеву, которая называла его лучшим фильмом.
Петр КАЛИТИН:
– Да-да, и на Западе это сразу почувствовали, и наши западники-киноведы тоже в голос заговорили про Чухрая: «О, это наш неореалист!» То есть опять впереди у них итальянцы, причем опять же нация, в войне проигравшая.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Сейчас это уже до пародийных доходит форм, когда, допустим, Тарковский был действительно неким на Западе признанным киношным авторитетом. А сейчас вот этот Звягинцев в принципе является эпигоном Тарковского, причем плохим, слабым во всех смыслах эпигоном. Они же по инерции продолжают давать ему премии – видимо, для того, чтобы лишний раз продемонстрировать России, что она ничтожество.
Что же касается «Баллады о солдате», даже если вынести этот гуманизм и некоторое давление на нервы за скобки, фильм обладает потрясающей магией, захватывает зрителя.
Петр КАЛИТИН:
– Это, безусловно, так. Но были у нас и фильмы, которые аутентично показали психологию советского победителя. Это, конечно, Леонид Быков – «В бой идут одни старики» и потом «Аты-баты, шли солдаты». Там особо мемов я не нашел. Единственное исключение – его присказка: «Будем жить, пехота!» Его капитан Титоренко начисто лишен той расслабительности, которая распространялась в мирное время «шестидесятников», той дегероизации, культа душевности, да еще с выходом на потребительский «рай».
Другой пример кино ясного, нерасслабленного и без надрывной чудесно-героической патетики – культовый «Белое солнце пустыни». В 1970-е годы у нас не уставали говорить о том, что это был любимый фильм космонавтов. И именно перед каждым полетом космонавты где-то уже на Байконуре его смотрели.
Федор Сухов у нас, во-первых, немногословный, неторопливый вроде бы. Причем я понимаю, что это и среднеазиатская жара, там действительно от жары никто не суетится. Но когда он попадает в западню, то на вопрос, сразу его прикончить или он желает помучиться, Сухов выдает гениальный мем: «Лучше, конечно, помучиться…» И далее он становится уже стремительным, внезапным – сыграв на том, что противник потребительски(!) ведется на часы, как сорока или олигарх – на блестящее. И он в этот же момент, буквально доля секунды, убивает врагов!
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Безусловно, это уже классический боевик, причем я бы сказал, в предельно экспрессивном выражении, когда одним движением он уничтожает троих.
Петр КАЛИТИН:
– Тем не менее это сделано очень достоверно. И наряду с опытным солдатом Суховым в фильме дан и юный совсем Петруха. Кстати, его можно сравнить с Алешей Скворцовым из «Баллады о солдате». Чем отличается Петруха от Алеши? Тем, что он бы на месте Скворцова не убежал.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– А он и не убежал – на своем месте, когда был зарезан Абдуллой…
Петр КАЛИТИН:
– Его бы раздавили танками.
Виталий АВЕРЬЯНОВ:
– Так и произошло. Но по стилю, безусловно, фильм Чухрая – это все-таки социалистический реализм. Это один из канонических фильмов. А «Белое солнце пустыни» – в значительной степени фольклор, кинематографическое воплощение фольклора о русском солдате. Потому что кто такой Сухов? Сухов – это солдат из сказок, в общем-то, который и кашу из топора может сварить… И он выручает кого-то, в сказках – зверей, встречных. И здесь то же самое. В «Белом солнце» все герои немножко сказочные. Петруха является, как это ни странно, в фильме фокусом отцовской любви. Потому что его любит и Сухов, его любит и Верещагин, видящий в нем своего сына погибшего.
Петр КАЛИТИН:
– В данном случае и для меня Петруха – дорогой образ, поскольку не содержит никакого посыла на расслабление массового сознания. И мы понимаем, что настоящие герои когда-то такими же были… Если помните, даже Сухов в одном эпизоде говорит, что «я таким же, как ты, ушел». Речь идет не только о возрасте, а о том, что вот таким же недотепой в чем-то он ушел, когда в любой момент мог бы по-глупому погибнуть.
Нет, не случайно фильм этот дал рекордное число мемов. Тут и Верещагин, безусловно, «виноват»: «Посмотрим, какой это Сухов». Очень простой мем, и в то же время очень сильный. А как его фраза насчет обрыдлой икры: «Хоть бы хлеба достала»?! Вот, я бы сказал, совершенно потрясающий антипотребительский мем.
Виталий АВЕРЬЯНОВ