<…> Человечество в небе искало Божественное царство». «…До горизонта под снегом лежал народ, дожидаясь, когда сбудутся предсказания космиста Федорова, и все это множество воскреснет и на ракетах Циолковского улетит на другие планеты».
В романе описывается, как космический корабль «Буран», возвратившись из космоса, пахнул хлебом, как будто «он прилетел из небесной пекарни, где пекут хлеб не земной, а небесный. Мы тогда понимали, что не только хлебом земным сыт человек!».
Коды не просто перетекают один в другой, они спаяны друг с другом какой-то невидимой таинственной спайкой, и энергия одних кодов, как по ленте Мебиуса, перетекает в другие коды и обнаруживает себя в них. Так, космос-код другим своим концом соединяется с первым кодом мифологического ядра – Пасхой-кодом, а космизм отсылает нас к воскресительному Общему делу.
Мы прошли еще один виток спирали нашей духовной ДНК.
Семь кодов защиты от мировой тьмы
Однако мифологическое ядро существует под постоянными атаками других цивилизаций. Историческая судьба России преисполнена войнами и отражениями внешних атак. Поэтому особое значение имеет следующая семерка кодов.
15. Оборонное-сознание-код (код святого оружия) – «Русским постоянно приходится сражаться за свою Победу, испытывая огромное напряжение внешнего враждебного мира. И поэтому оборонное сознание является одним из важнейших русских кодов. <…> Оборона Небесного царства от тьмы побуждает народ к жертвенности и героизму, делает русское оружие святым оружием Победы».
16. Жертвенность-код – «Сражаясь за свою Победу, сражаясь за Царствие Небесное, русские в этом сражении демонстрируют величайшую жертвенность, величайшую непобедимость, делающую из них героев и мучеников. И это еще один русский код». Данный код является своего рода стволом для множества кодов, из которых в поле нашего зрения пока попадают лишь некоторые.
17. Пересвет-код – этот код в «Таблице Агеева» является собирательным именем. Он подразумевает особый способ одоления противника при невозможности победить его в прямом столкновении, а именно: запредельное самопожертвование. Земная жизнь и тело становятся инструментами для решения почти невозможной задачи. Об этом коде в романе читаем: «Копье Челубея было длинней и тяжелей копья Пересвета. Он убивал соперников прежде, чем те успевали дотянуться своими копьями. Пересвет снял с себя монашескую рясу, кольчугу, голый по пояс вскочил на коня. Понесся навстречу сопернику. Он подставил грудь под копье Челубея, насадил себя на копье и тем самым приблизил себя к врагу. Уже мертвый, с пробитым сердцем, дотянулся копьем до татарина и убил его. Тем самым предрешил победу русских на Куликовом поле. <…> Русские – это народ Пересвет. Иван Сусанин, заманивший поляков в чащобу и погибший от польской сабли, был Пересвет. Александр Матросов, закрывший грудью амбразуру немецкого дота, был Пересвет. Народный святой Евгений Родионов, которому отсекли голову чеченские боевики, но он не отрекся от Родины, – он был Пересвет. “Русский код”, который живет в каждом русском, я называю “код Пересвет”».
18. Партизан-код (народ-партизан) – «Во время войн, когда в Россию приходит враг и сокрушает государство, русский народ уходит в леса. Точит топоры, поет: “Шумел сурово брянский лес”, выходит с отточенными топорами на опушку и прогоняет врага. Иван Сусанин, заманивший поляков в дебри, был партизан. Денис Давыдов, гулявший по французским тылам, был партизан. Минин и Пожарский, пришедшие спасать Москву, были партизанами. Все сегодняшние русские люди, которые, против воли проклятой власти, сберегли обороне заводы, военные секреты, бесценные технологии, – это партизаны. Русские – это “народ-партизан”». Как видим, код партизана имеет и расширительное толкование, он указывает на особую национальную черту – склонность к самоорганизации и спасению важнейших основ бытия в критических условиях и в отсутствие привычной организации со стороны государства.
19. Пушкин-код – «Перед войной Сталин повелел сделать Пушкина самым великим и известным советским поэтом. Пушкина издавали миллионными тиражами, его стихи читали по радио, декламировали в школах, в рабочих коллективах, на приграничных заставах. <…> Пушкин был тем колодцем, из которого пил перед боем советский народ. Пушкин будил в русском человеке потаенные коды, которые сделали русского человека самым трудолюбивым, возвышенным, верящим и бесстрашным. Позволили русскому народу создать невиданное государство между трех океанов. Эти пушкинские коды соединили народ с глубинными силами, сделавшими народ неодолимым. (…) Русский народ – пушкинист. Пушкин сражался вместе с советскими солдатами. (…) Пушкин победил Зигфрида. “Медный всадник” победил Аненербе!» Интересно, что в данном коде, казалось бы исторически обусловленном, налицо фокусировка едва ли не всех русских кодов в одном ярком зеркале – творчестве национального поэта[50].
20. Непокорность-код – на этот код, не сговариваясь, выбрели многие из наших авторов. Здесь и свойство «устойчивой пехоты», о котором писал С. Переслегин, и постоянно воспроизводимая твердость, несгибаемость в отстаивании своей идентичности, о чем говорят Р. Соколова и П. Калитин. Русских людей их цивилизационные противники, русофобы всех мастей, нередко упрекают в «рабской психологии», а также указывают на несамостоятельность, зависимость от внешних заимствований и источников высшей культуры (хотя в этом пункте сами отечественные русофобы, как правило, могут дать огромную фору усредненному русскому). В том-то и парадокс, что русская культура действительно восприимчива к чужому, из чего иногда в дегенеративных типах возникают самоотрицание, смердяковщина. Русский любит усваивать чужие новинки, словечки, приемчики. Но в конечном счете обустраивает все это «чужое добро» в своем мире, в своем хозяйстве, по свои правилам. В этом смысле мы народ-исследователь, искатель. Но где-то у нас проходит красная линия, за которую внешнему, чужаку лучше не соваться. А если кто сунется – включается код непокорности, превращаясь затем – по нарастающей – и в код воинствующей справедливости, сражения за правду.
21. Ковчег-код, общее-дело-код (всечеловечность, «храм на холме») – хотя этого кода и нет в «Таблице Агеева», он постоянно присутствует в нашем национальном самосознании. Код Ковчега как общего дела является высшим в цепочке кодов защиты от мирового зла. И в этом коде наш национальный тезаурус уже выходит за границы собственно защиты, приобретая иное качество. В своей обращенности к внешнему миру, опираясь на коды Правды и Души Мира, русские предлагают другим народам не просто дружбу и эмпатию, а предлагают общее дело, обаяние которого очень велико. Вокруг этого общего дела мы потенциально способны объединить человечество. В отличие от американцев с их «американским образом жизни» или западных европейцев с их «мировым порядком», рекламирующим большие возможности и большой комфорт, мы предлагаем «общее дело». И в этом есть залог глубинной симфоничности, открытости русского тезауруса, принимающего других людей и другие культуры такими, как они есть, признающего их равными, а их правду – достойной внимания и места в общем хоре. Во многих произведениях Проханова звучит мотив России как «храма на холме» – который светит миру, призывает к себе мир, подобно тому как мать может призывать своих детей.
Мы видим, что перечисленные нами коды, которых набралось как минимум 21, в большинстве своем были взяты из романа «Таблица Агеева». Конечно же, они далеко не исчерпывают русский социокультурный тезаурус. Многие другие коды были найдены и нащупаны нашими авторами, публикации которых помещены в 9-м и 10-м номерах журнала «Изборский клуб». Среди них такие коды, как Чудотворец-код, Воля-код, Юродство-код, Лобачевский-код, Циолковский-код и многие другие. И это только начало работы.
Впереди еще такие темы, как Совесть-код, Миротворчество-код, Милосердие-код, Общая-Польза-код (его не следует путать с кодом Общего дела), Общение-код, Изобретатель-код (например, код Калашникова или Кулибина), из космического кода у нас вырастают такие ветви, как «Спутник-код», «Королев-код», «Гагарин-код», «Луноход-код». Родственный, но не идентичный Пересвету – уже упоминавшийся выше Код Евпатия Коловрата. А за ним поднимаются и код Александра Невского, код Ивана Грозного, а также Суворов-код, Ломоносов-код, Менделеев-код, Беллинсгаузен-код, Даль-код (последний символизирует гений самопознания русского языка) и т. д., и т. д.
Наконец, могут быть рассмотрены и исследованы такие черты нашего тезауруса, как Иван-дурак-код, Удаль-код, Ничего-код, «Была-не-была»-код, Правда-матка-код, «Зри-в-корень»-код, «Русские-не-сдаются»-код и многие другие[51].
Так что мы лишь подступаемся к тезаурусу в его ключевых понятиях. А ведь есть еще и «спящие коды», которые могут проснуться, до поры ожидая в толщах нашей культуры своего часа.
Антикоды ухода из истории
Мы создали уже целый ряд работ, раскрывающих сущность складывающейся в последние сто лет глобальной антисистемы. Сегодня, в этом докладе, мне бы хотелось сказать о том, что данная транснациональная антисистема стремится описать живую систему культуры мертвым языком. Потому всегда у нее получается лишь гримасничанье, более или менее изощренное, достойное поведения главного отца-основателя всех антисистем, которого богословы называют «обезьяной Бога».
Обезьяна Бога не способна превзойти Бога. Но она стремится взрастить на открывающейся ей ниве антикультуры образ некоего «обезьянобога», «зверобога», сила которого в том, что он сумеет совратить и повести за собой большинство людей. И если он преуспеет в этом, это и будет его относительная победа над Богом, сотворившим людей и ангелов как существ, призванных к богообщению