Однако сейчас мне снова понадобилась его помощь по профилю. Не цветочки во время отъезда полить, и не кота покормить, а именно что помощь тайника. И потому, — пусть мы с Захаром пока что не ахти какие великие друзья, — мне хотелось бы быть честным с этим человеком.
— Да, — ответил я. — Ты правильно догадывался…
Тут Гачин-Мучинский истерично хохотнул, от навалившегося стресса присосался к коктейлю и бахнул его чуть ли не залпом. Шумно втягивал молочную жижу до тех пор, пока один из мишек героически не заткнул собой соломинку.
— А можно ещё?
— Конечно, — я взял со стола рацию и нажал на кнопку. — Серёж, сделай ещё один «Ультра-Радужный Хохотунчик», — а затем ещё разок оценил состояние Захара и попросил принести сразу же два.
Так…
Человек переживает. Человека можно понять. Человек всю жизнь силился попасть в Тайную Канцелярию, попал и тут же узнал, что его положение под угрозой. Никто там, у него наверху, не будет разбираться в деталях. За связь с подпольным менталистом сотрудника не просто выпнут, его ещё и судить будут. А даже если не придумают что конкретно Захару инкриминировать, то о дальнейшей службе он может забыть наверняка.
И выхода из ситуации я вижу два. Первый: просто обо всём забыть и больше никогда, нигде и никак не контактировать, — что грустно. Ну а второй…
— Послушай, — вздохнул я. — Я же не просто так решил тебе открыться, понимаешь? Учитывая твой новый статус, это самая большая глупость, на которую я вообще мог бы пойти. Я же сейчас как мышара, которая добровольно полезла в мышеловку.
Захар Палыч облизнул молочные усы и поднял на меня взгляд. А во взгляде том… как бы так описать, а? Вот эта вот тоскливая надежда, которая и не надежда вовсе, а решимость обманываться. Так же жёны смотрят на мужей, когда те втирают им что больше никогда не будут ночью по пьяни рвать тюльпаны с клумбы возле здания городской администрации… ну или о чём-то подобном.
Но! У нас всё-таки расклад совсем другой. У нас об обмане речи не идёт.
— Послушай, Захар, — продолжил я. — Я всегда был с тобой честен. И я клянусь, что никогда не использовал свой дар в корыстных целях. Каждое моё воздействие было… ну почти безвредным. Однако всё, что я делал, я делал лишь для того, чтобы добраться до Орловых. Ни больше и ни меньше. По-другому я бы просто не смог, понимаешь?
— Понимаю.
— Спасибо…
«Спасибо» прозвучало одновременно и в адрес Захара, и в адрес официантки, которая принесла «Хохотунчиков». Дрожащей рукой, тайник тут же потянулся к одному из коктейлей, а я тем временем потихонечку подходил к самому главному:
— И сейчас, когда я снова прошу тебя о помощи, я прошу не просто так. Ты нужен мне, чтобы восстановить справедливость. Помнишь тот теплоход, который мы выиграли в суде? Так вот. Дело в том, что меня собираются кинуть на…
Далее я максимально кратко обрисовал ситуацию вокруг «Ржевского». Про свалку, про общее состояние теплохода, про старого владельца, про «Советника министра по музейным проектам», и про наглую, едва ли прикрытую схему распиливания бюджета.
Захар Палыч выслушал. Захар Палыч понял. Захар Палыч наловчился управляться с трубочкой, насадил на неё мармеладного медведя, отправил бедолагу в рот и спросил:
— А что требуется от меня?
— Почти ничего, — ответил я. — Просто присутствовать и как можно дороже торговать лицом. Но погоди! Я ещё не договорил. Прежде, чем втягивать тебя в свои дела, я хотел бы сделать кое-что ещё. Чисто по-человечески мне нужно тебя обезопасить, чтобы в случае чего к тебе не было никаких претензий.
— Та-а-а-ак, — Гачин-Мучинский напрягся и отодвинул второго пустого «Хохотунчика». — И как же ты собираешься это сделать? Хочешь стереть мне память?
— Нет, — улыбнулся я. — Помимо прочего, я хотел бы чтобы ты и сам был спокоен на мой счёт. Скажи, Захар Палыч, знаешь ли ты, что такое «замок»?
Что ж…
Вот так и появился в этом мире первый человек, на которого я не могу воздействовать ментально. Зато я могу и буду воздействовать на него по-другому. Например, взывать к здравому смыслу и чувству прекрасного. Не понимаю только, почему это приходится делать мне! Неужели дядя Лёша не провёл с племянником разъяснительную беседу насчёт внешнего вида?
— Ну вот, — сказал я, дождавшись Захара из примерочной. — А то в этом своём плаще ты был похож на извращенца.
— Ничего не похож.
— Похож-похож! Вот вы как считаете?
— Ну не на извращенца, конечно, — смутилась девушка-консультант, чуть замешкалась и в конце концов сдалась: — Хотя ладно, да, на извращенца.
— Во-о-о-от! Я бы ему в таком видел запретил приближаться к школам и детским садикам как минимум на расстояние…
— Да хватит уже! — крикнул тайник, взглянул на себя в зеркало и скривился. — По мне как-то не очень.
Только вот чего кривиться? Не пойму. Серый в клетку костюм-тройка, — благородный твид, все дела. Белая рубашечка, чёрный галстук, выглядывающая из кармана цепочка золотых часов и вот, перед нами совершенно другой человек.
— Берём, — сказал я консультанту, а потом рявкнул на самого Захара: — Не спорь!
Сотрудник Канцелярии, как по мне, должен походить не на каноничного безликого работника спецслужб, — человека в чёрном с проводом из уха, — а насколько это только возможно излучать респектабельность. Он же, сука такая, самый опасный хищник в Империи! Он же не в камеры видеонаблюдения тупит по двенадцать часов в день, а вершит человеческие судьбы!
— Мой друг уйдёт из магазина в этом, — сказал я. — Помогите ему, пожалуйста, срезать бирки, — и глянул на часы.
Время, блин, поджимало. Если хотим успеть провернуть всё сегодня, то нужно поспешить. Агафоныч с Солнцевым уже ждут нас в кафе напротив здания Министерства, все остальные тоже заряжены, только нас и ждут. А потому:
— Быстрей-быстрей, — я сгрёб обновлённого Захара чуть ли не в охапку и вывел на улицу, где уже ждало такси.
Путь до центра, встреча с командой, мучительное ожидание напротив ресепшн с усталой барышней-секретаршей, и мы наконец-то прошли в кабинет Пыльникова. Ура-ура! Быстрее начнём, быстрее закончим.
Советник сегодня вновь излучал радушие, и вновь походил на пупса. Решил, что мы пришли уладить всё на его условиях. Сдаться и предложить «что-нибудь придумать», а в идеале ещё и конверт сунуть, ага. И каково же было удивление Валерия Артемьевича, когда Солнцев чуть ли не с порога кинул ему на стол скрины из дневника Ржевского и попёр в атаку:
— Ознакомьтесь, пожалуйста. Особенно рекомендую обратить внимание на выделенный шрифт. Там, где ваш герой Отечества высказывается напрямую в адрес Императора.
— Хм-м-м…
Расстановка в кабинете была следующая: Яков Саныч плюхнулся на стул напротив советника, мы с Агафонычем встали сразу же за ним, — за левым и правым плечом соответственно, — а Захар Палыч по моей просьбе отошёл в уголок, прислонился спиной к стене и изо всех сил изображал скучающий вид.
— Вы не против, если я буду вести видеосъёмку? — спросил я, сам ответил: — Не против, — и навёл на Пыльникова объектив.
В тишине под запись прошла целая минута. Не убирая с лица дежурной улыбки, Пыльников пробежал глазами по бумаге и спросил:
— Что это?
— Это дневник Дмитрия Ивановича Ржевского, — улыбнулся Солнцев. — Человека, которого ваше ведомство решило героизировать и даже учинить в его честь музей. Смотрите-смотрите. Там всё. И про хищение золотого запаса, и про порчу городского имущества, и про неразборчивые половые связи. И про то, что Ржевский во время своих похождений использовал дар менталиста в личных целях. Настоящая гордость Империи и образец для подражания, не так ли?
— Не понимаю…
Всё. Слетело дружелюбие. Совсем ненадолго Валерия Артемьевича хватило.
— Вы что от меня хотите? — спросил он нахмурившись, скомкал бумаги и выкинул куда-то под стол. — Вы зачем пришли?
— Мой клиент, Василий Викторович Каннеллони, хочет избавиться от обузы в виде музея имени предателя, — Яков Саныч выдержал небольшую паузу и побарабанил пальцами по столу. — Однако теперь его желания не первостепенны, поскольку на вас обратили внимание люди из ведомства и речь идёт о государственной измене. Не так ли? — Солнцев обернулся к Захару Палычу.
А Захар Палыч вместо ответа изящным жестом достал из кармана жилетки канцелярскую ксиву, светанул ей на весь кабинет и спрятал обратно. Ни название ведомства, ни имя Гачина-Мучинского вслух озвучено не было. По задумке ни его внешности, ни голоса на видеозаписи быть не должно. На всякий, мало ли?
— Ха, — ухмыльнулся Пыльников, явно развеселившись. — Клоуны, — и схватился за телефон. — Вы плохо представляете, кому собрались угрожать. Я звоню отцу.
Наш выход!
Надеяться на то, что чинуша такого высокого полёта ходит-бродит по миру без защитных артефактов — как минимум наивно. А потому ещё в приёмной, чуть загодя, мы с Агафонычем пригубили из фляжки чутка эликсира № 11, оставшегося после заварухи с Безобразовым. Ну… Чтобы уж наверняка.
На наше счастье, действие эля сейчас как раз вышло на плато. Его Благородие барон Ярышкин в одно лицо сломал защиту и как будто бы приоткрыл для меня дверь в голову Пыльникова, ну а я не без резервов его источника сделал всё остальное.
Что именно?
Пришлось чуть повозиться. Рассуждаем логически: играться с мыслестрочками, переписывать память или тупо убеждать в чём-то советника может быть чревато. Рано или поздно, ментальное воздействие может развеяться. Да, совсем не факт, что это вообще случится! Взять хотя бы Франсуа Денисыча с его Мариночкой — вон как я крепко мужику голову перепахал.
Но! Рисковать совсем не хочется. Если Валерий Артемьевич вернётся к «заводским настройкам», то сразу же прикинет уд к носу, поймёт как дело было, и начнутся у нас проблемы на самом высоком уровне.
Опасно, короче говоря. И потому нахрапом тут действовать нельзя. Тут нужно осторожно, лёгкими касаниями вести господина советника к правильным выводам и решениям. Такими… незначительными детальками, которые нормальный человек по прошествии времени даже и не вспомнит.