Да, именно так его и подкинули под дверь областного РОВД — в качестве подарка.
— Что происходит? — спросил он, кое-как возвращая себе дар речи.
Во рту пересохло, язык еле ворочался, да и всё тело болело. А что было-то? Что случилось? Что последнее из того, что он помнит? Как рванул в атаку на грёбаного грузина? Или как проделал дыру в бетонной стене? Или же… точно! В последнем воспоминании над ним склонился сопляк Каннеллони, ну а дальше туман забвения.
— Ха, — хохотнул Сидельцев, потешаясь над человеческой глупостью.
Идиоты. Они зачем-то дали ему шанс, а вот он взаимностью не отплатит. Ну разве влиятельные друзья, которых с прошлой его отсидки стало лишь больше, не вытащат его снова? Ну разве Цепь не поможет главному кандидату в Звенья? Разве удержат теперь Сидельцева какие-то стены? Ведь он уже не тот, что был раньше. Теперь он человек совершенно другого масштаба, для которого закон не писан.
К тому же, его люди обязательно свяжутся с ним и продолжат дело. Да те же головастые гики-хакеры, что помогали отслеживать отлёт-прилёт Каннелони. Ребята пускай мягкотелые, но умные и что-нибудь придумают.
Так что это всё лишь вопрос времени. Он вернётся. Он отомстит; но на сей раз будет мстить вообще всем. И жене, и Гио, и сопляку Каннеллони, и каждому, кто посмел встать на их сторону. Он вырежет их семьи у них же на глазах, и всем в мире станет понятно, как опасно перечить Павлу Геннадьевичу.
— Стой, — рявкнул один из тюремщиков и резко развернул Сидельцева на себя. — Тебе и без этого насыпят, — а затем сорвал с него бант. — И так перебор уже…
Затем открыл дверь и втолкнул его в камеру. Внезапно… не в одиночную.
— Оп-па! — расплылся в улыбке Сидельцев, покуда ему расстёгивали руки. — Знакомые все лица! — и ему улыбнулись в ответ.
Нет, ну это уже совсем глупость. И даже связываться ни с кем не надо, его подручные уже здесь. Раз, два, три… десять человек. Чёрт! Да этого ведь вполне хватит для побега, надо лишь немного пораскинуть мозгами и составить план.
Но вот, вертухай закончил с наручниками, дверь за спиной Павла Геннадьевича закрылась, и он шагнул вглубь камеры, потирая запястья. Никаких «вечеров в хату», и даже приветствий не надо. Пускай черти помнят, кто в доме хозяин.
— Х**и радостные такие? — спросил он и решил шутки ради взъерошить волосы ближайшему зэку, но внезапно…
— Отошёл!
Мало того, что мужик шлёпнул его по рукам. Он ведь ещё и с нар дерзнул подняться. И набычиться; с явным вызовом, чуть ли не лоб в лоб.
— О****л совсем, белоснежка? — спросил зэк.
А Павел Геннадьевич не сразу нашёлся, что ответить. Вместо разговоров опять отпустил свой характер, опять начал свирепеть и уже чуть было не двинул мерзавцу в ухо, как ему самому прилетел удар. Хотя… если бы удар! Поджопник. Хлёсткий такой, обидный.
Обернувшись, он увидел, как щерится другой его сокамерник, — весело ему, суке. Двое одного, значит? Ну… сами виноваты.
— Вы чо, твари, совсем страх потеряли? — задыхаясь от ярости спросил Сидельцев.
— Ой, боюсь-боюсь, — послышался голос из-под шконки. — Какую смелую белоснежку к нам подсадили!
— Да вы… Да я…
— Привыкай, белоснежка, — ещё один голос. — Сидеть тебе с нами долго и мучительно.
Ну всё. Месить. Всех месить, и будь что будет. Если изобьют — оправиться и месить заново, до тех пор, пока картина не изменится, другого выхода нет. Кто-то из этих ублюдков слишком поверил в себя и подначил остальных. А кто именно выяснится со временем, и тогда-то он точно не жилец.
Резко обернувшись, Павел Геннадьевич отвёл руку на удар и тут…
— Вот, — протянул ему какую-то бумажку сокамерник. — Дай автограф, что ли? Звезда как-никак.
— Чего?
Трясущимися руками, Сидельцев взял бумажку, которая на поверку оказалась постером. А там…
Ранее.
— Я всё по тому же вопросу, — сказал Джордано ди Козимо. — Но на сей раз буду краток.
Без помощи мадам Сидельцевой, он лично сумел встретиться с питерскими Звеньями. Добрался на Сапсане к полуночи того же дня, ну а пока ехал его… м-м-м… сотрудник как раз закончил всю подготовительную работу и теперь на руках у Джоржано были… м-м-м… материалы.
— Признаться, я думал, что в Российской Империи такое не поощряется, — сказал дон Каннеллони и раскатал по столу постер. — Не мне вас учить и делайте что хотите, но что до всей Цепи… тут я вынужден вмешаться. Случай беспрецедентный и я думаю, что нужно поинтересоваться у других Звеньев, как быть в таком случае.
Господа бандиты-душегубы чуть привстали со своих мест, чтобы получше рассмотреть картинку, а там… там было нечто действительно интересное:
В центре кадра диван. На нём в позе лотоса сидит Павел Геннадьевич Сидельцев в розовой ночнушке и белобрысом парике с двумя игривыми косичками. Внезапно, Сидельцев улыбается, а во рту у него блестят брекеты. Но это всё, как бы, не самое главное. Главное вот в чём:
За спинкой дивана стоят люди.
Много.
Уга-Буга, Матумба и ещё пятеро студентов горного университета, — все как один сомалийцы по происхождению. Каждый одет в белую майку и каждый пристально смотрит на Сидельцева. Над их головами название фильма: «Белоснежка и семь гомов», — а чуть ниже: «Тинто Долбацца представляет».
— Это какой-то фотошоп?
— Ну почему же фотошоп? Господин Долбацца мой хороший приятель, и уже даже отправил мне тизер. Хотите посмотреть?
— Нет!
— Почему-то я так и думал. И вот я спрашиваю, господа, — сказал Джордано ди Козимо, выждав необходимую на охреневоз всех собравшихся паузу. — Стоит ли принимать в наши ряды такого человека? Ох! Вы только не подумайте! Никаких предрассудков, и не смотрите на мой возраст! Говоря «такого», я имею ввиду публичного. Актёра я имею ввиду. Всё-таки область наших интересов находится в тени и лишний раз мелькать на публике лицом и… и не только лицом, оно… м-м-м… скажем так, моё поколение себе такого не позволяло.
Сходка Звеньев не продлилась долго. Обсуждать было особо нечего.
Выйдя из душного бара, Джоржано ди Козимо вдохнул прохладный ночной воздух и побрёл в сторону отеля. Последнее дело на сегодня — снять в ближайшем банкомате деньги и рассчитаться с парнями за работу.
Не каждый день сомалийцам выпадало смотаться из одной столицы в другую и обратно. Ну… в любом случае за этот день они заработали гораздо больше, чем если бы танцевали со стрелкой-указателем на Невском. Причём за что? Пустяк! Всего-то нужно было сделать одно групповое фото.
Или… не только? Признаться, Каннеллони блефовал, когда говорил о тизере, ведь сам до сих пор не открывал файл…
Ещё ранее.
— Ну! — я аж на ноги подскочил. — НУ ЖЕ!!! ДАВАЙ!!! — и: — ДАА-АААА-АААА!!! ДА-А-АХ-ХА-ХА-ХААА!!!
Раздался судейский свисток. Я сгрёб в охапку Мишаню и Ержана, — почему-то я сидел именно между этими двумя, — а чуть ниже Оксана Стремянова, расправив руки будто птица неслась по песку и тоже орала что-то нечленораздельное. За ней бежала вся команда, а за командой нелепо семенил маскот Волчок. Правда… почему-то у Волчка на радостях хлебало было свёрнуто в сторону, но так даже веселее. Меметичней, что ли?
— ВОЛ-ЧИ-ЦЫ!!! — заорал я, и трибуны тут же подхватили. — ВОЛ-ЧИ-ЦЫ!!!
А как паршиво начинался этот день, а?
Теперь же хорошо было всё. Буквально вот всё. И Сидельцев наказан, и «Волчицы» затащили, и пляж заработал на трансляции столько, что я наконец-то могу одним махом закрыть все свои кредиты. Может, прямо сейчас это и сделать? Ай, ладно, обожду…
— Нас зовут, кажись, — толкнул меня в бок Мишаня, показывая на Стремянову.
Ну а раз зовут — отказывать невежливо, и вот, мы с бородатым и братьями-казахами погнали вниз, тискаться с высокими девчонками. Что тоже, стоит отметить, не самое противное занятие на свете.
И да простит меня Тайная Канцелярия, но я её жёстко обманул. Работать я сегодня даже не собирался. И в мыслях такой херни не было! Так… зашёл на кухню, поводил немного жалом, сказал какие все молодцы и был таков. Потому что да ну его в жопу! Такой день! Такое настроение! Такой… повод, в конце-то концов!
Солнцева с Захар Палычем повидал, со Стасей увиделся, оценил фронт проделанной работы. И, кстати, не ей одной проделанной! Возвращаясь к разговору про кухню: Санюшка реально выдрессировал поваров. Такую чистоту в последний раз я видел… м-м-м… когда? Да, точно. В кондитерском цеху, за несколько минут до того, как замороженный палтус отправил меня в это разухабистое приключение.
Ну и что, получается?
Праздник!
— За Жбана Иваныча! — крикнул я и вытянул вперёд пивной бокал… с чем? Ну да, с остатками Жбана Ивановича; не пропадать же добру.
— За Мегабира!
— Да-а-а-а!!!
Кстати, головняк. Таранов до сих пор не сознавал, что случайно создал оружие стратегического масштаба. С этой разработкой нужно к Его Величеству звиздовать, не меньше. И встанут тогда по всему периметру Руси-Матушки молчаливые пивные часовые, и устрашится враг, и затрепещет супостат говённый, и… короче, утаивать такое нельзя. Иначе опять в неприятности влипнем. С другой стороны, сдать разработку тоже нужно ухитриться правильно, а не абы как. А то попадёт в плохие руки и устроим мы случайно дворцовый переворот. Хотя ведь и в мыслях такого не было!
Короче… всё это впереди. И не хочу я пока об этом думать. Хочу пить, гулять, веселиться и орать во всю глотку. Так, чтобы проснуться с джазовой хрипотцой.
— Йэ-хэ-хээээй!
Закрывать пляж для нашего личного кутежа мы не стали, но щедрую часть пирса под свои возлияния оттяпали. И как же счастлив был Гио. Как же его корёжило от невозможности поделиться новостями со своей Ритой Огоньком, — надеюсь только, что теперь, когда его не пытается убить её муж и она стала «беспроблемной», Пацация не потеряет к возлбленной интерес.
И да! Ещё момент. Как же мне было стыдно за то, что народ на «Ржевском» до сих пор сидит без подробностей. Около пяти часов вечера, — когда подъехал Матумба со своими пацанами и начались съёмки, — я созвонился с Катей Буревой и маякнул о том, что жив, но большего сказать не мог.