Ну а вглядитесь в фактуру живописи Винсента Ван Гога: это клубление, вихри мазков, кривые, закручивающиеся линии, словно живчики-сперматозоиды, что стремятся по пространству с нервно-бешеной скоростью, – да ведь таковы опять же частицы Декартова «первого элемента», имеющие «желобчатую» (cannelures) структуру. Каждое тело, предмет у Ван Гога – поле, небо, лицо человека, одежда – предстает как тело внутреннего вращения, словно из вихрей-монад в каждой точке. Вращение – взволнованное у Ван Гога, предстает как плавное и магическое в «Болеро» Равеля. Вихрь оцепенел в заколдованный круг. Музыкальный орнамент может варьировать шествие по нему, но не прорвать и развить. Жанр рондо излюблен и французским народным танцем, и поэзией – и средневековой, и у Франсуа Вийона, и у Беранже, и у нынешних шансонье: куплеты (совокупления парочек стихов), рефрены (возвраты на круги своя).
Rondeau ведь буквально – «круг», цикл, цирк. Читая рондель Франсуа Вийона «Диспут сердца с телом», я воспринимаю его как диалог солнца-сердца со всем протяжением – телом своего вихря, как красноречивый разговор (con-versation = «со-вращение») между Стеллой и Вортексом.
Внутренняя жизнь французского Общества видится мне в модели СОЦИАЛЬНОГО РОНДО, где все индивидуумы-частицы вращаются в тесном соприкосновении (социабельность и коммуникабельность прославленная и пресловутая французов!) и в ходе общений-трений полируют (politesse – вежливость, социальная воспитанность!) острые грани друг друга, так формируя из себя граждан (citoyens!). Механизм этого процесса хорошо описан в «Общественном договоре» Руссо. Как я хорошо помню, он там применяет следующий образ: как речной поток полирует-обтачивает камешки угловатые в гальку, таким же манером общество воспитывает граждан из вилланов. Но подобным же образом Декартов жидкостный вихрь своим вращением-ротацией, как токарный станок, фрезерует и обтачивает частицы трех элементов, формируя из них порядочных членов соответствующих сословий Космоса.
Но я еще недостаточно промедитировал СТРАХ ПУСТОТЫ во французском миросозерцании, точнее – миро-ощущении, сенсуалистическом, чувственном здесь, на всекасании основанном. Вот германский Логос и мировозЗРЕНИЕ (тут на месте этот корень для их термина Weltanschauung) не боятся пустоты, но предполагают бытие диск-ретным, с оппозицией Haus – Raum (дом – пространство): этимология последнего – от корня, означающего «пустое», «чистое». И от точки-тверди-формы к такой же протягивается пунктир-тире-луч зрения. Декарт же даже луч света уподобляет палке – трубке, в которой кишат частицы мельчайшие первого элемента и которым мы касаемся отдаленных предметов, передавая им так давление глаза. И если нам кажется, что вот она – пустота, вакуум, то мы заблуждаемся: просто наши чувства и приборы не улавливают населенности этого места еще более мелкими частичками и энергиями. Любой зазор-интервал полон кишением частиц, которые движут, толкают более грубые куски вещества, и так повсюду разливается и передается единое движение вихря в целом.
Так работает СРЕДА (Milieu) – важнейшая идея во французском Космо-Психо-Логосе. В Германстве есть – «опосредование», «посредство» – нечто, происходящее в промежутке, в зазоре между субъектами бытия. Но во французском мировоззрении Среда есть в полном смысле то, что Гегель называл «субстанция-субъект». Она – активный перводеятель, в отношении которого частицы и индивиды – объекты приложения сил и энергий Среды: они – пассивнее ее, страдательны. «Среда заела» – оттуда это выражение. Социальное окружение – решающий фактор в формировании человеческих интересов, целей, страстей, мотивов и эмоций – все, кстати, кинематические идеи (от латинского motus – «движение», откуда и «мотор»), не статические, что и характерно для французского Космоса и социума вращения. Люди здесь мыслятся не как АВТО-мобили = САМО-движимые (как это врождено себя чувствовать человеку в английском Космосе self-made men = самосделанных человеков), но АЛЬТЕРО-мобили = друг другом движимые, а еще точнее – Целым-движимые, внутри него.
Национальный образ ДВИЖЕНИЯ – эта проблема вырисовывается теперь перед нами. Ньютон в английском Космосе, постулируя абсолютное пространство и время, полагая пустоту и отвлекаясь от механизма действия сил всемирного тяготения: КАК это совершается, – может брать два или несколько изолированных тел и высчитывать прилагаемые к ним силы и их траектории в уравнениях, усматривая причины и импульсы в самих телах, их движения как бы «самосделанные», как и англосакс-джентльмен. В Декартовой картине Вселенной такое невозможно: существует одно тотальное общее движение внутри данного Вихря, а уж частицы передают его друг другу, трогая соседа. Декарт определяет движение – как смену соседства, ближайшего окружения (соприкасался с частицами А и В, а вот теперь – с О и Р), а не по шкале расстояния, дистанции. Его Космос – близкодействия, тогда как дальнодействие в Космосах Англии (Ньютон) и Италии (Галилей) предполагает пустоту и дискретность, диалог твердых тел (или математических точек) в вакууме, как свободных атомов = индивидуумов, самостоящих сами по себе. Как кот, что ходит сам по себе. Француз же – не атомарный человек, индивидуалист, самостоящий вертикально, но прежде всего социальный человек, не вертикальный, но приклоненный туда или сюда: к даме в реверансе или к цели. И мышление его – не абстрактное, но ориентированное. Французский Логос – ситуационный, векторный, считающийся с обстояниями. Он – ум Среды, из ее воли. Именно во французских социологических теориях, столь влиятельных в европейском гуманистическом XIX веке, человек объясняется как функция обстоятельств, продукт окружающих условий и воспитания. В таком же направлении работал и французский реалистический роман (Бальзак, Золя…), описывая обстановку, условия и быт, землю и климат-природу как предопределяющие поведение персонажа субстанции и силы, с чем он сцеплен и чем пропитан, так что по обстановке жилища можно прочитать характер человека. В этом плане Стендаль, тяготевший к Италии, где Космос дискретности атома и пустоты, более налегает на свободу воли и индивидуализм личности, которая мотивируется своими страстями и вламывается в обстоятельства со своей кинематикой (Жюльен Сорель в «Красном и черном», Фабрицио в «Пармской обители». Кстати, еще и в романе «Красное и белое» из цветов константен «красный» – цвет крови, первосубстанции во Французском мире). И он – не бытописатель, но психолог-рационалист, картезианец…
Социализм, взгляд на человека прежде всего как на члена общества, – детище прежде всего французского Логоса: Руссо, Сен-Симон, Фурье, Конт и проч. Недаром и Ленин в исследовании «Три источника и три составных части марксизма» наряду с «английской политэкономией», «немецкой философией» перечислил и «ФРАНЦУЗСКИЙ социализм». И его известная формула «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» – вполне французска по интуиции и интенции.
Русской Психее и уму социализм и близок, и отталкивающ. Патриархальный «мир» и деревенская община склоняют полагать человека малым сим, мальчиком, не вполне ответственным за поступки и вменяемым: за него в ответе коллектив, все… Но оторвавшиеся от земли горожане – и Достоевский-петербуржец, и даже люмпен-пролетарий Горький, – антиподы во многом прочем, сходились в неприятии этой теории всевластия Среды: «Среда, мол, заела! Я не виноват, что есмь такое дерьмо и гад-подлец!» И Горький даже так красиво сформулировал: «Человека создает его сопротивление окружающей среде».
Но не так-то просто с этим и у французов. ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ и СВОБОДА ВОЛИ – постоянная тема и проблема ума здесь, начиная со споров схоластов в средневековой Сорбонне; продолжая янсенизмом в XVII веке в монастыре Пор-Руаяль, в «Письмах к провинциалу» и в «Мыслях» Блеза Паскаля и т. д. Семя проблемы посеяно еще Августином в трактате «О ГОСУДАРСТВЕ Божием» (De CIVITATE Dei – у нас традиция переводить это как «О ГРАДЕ Божием», и при этом теряется важнейшая идея романского Логоса – Общество, Государство, Целое, «социальное рондо»). Карфагенец, в Космосе, сходном с Италией, где жесткая твердь и самость земли – камня-человека и сияние Света-Духа-Неба вокруг, он чуял этот сюжет именно как нелегкую разрешаемость, как проблему. Сам французский Космо-Психо-Логос, который есть клубление теплого влаго-воздуха, континуум, лиение-влияние климата и Среды, тут бы склонялся к Предопределению из Целого, тотальности (католицизм – из греч.: «кат – холос» = «при Целом»), однако соседство Рима-Италии с юга и германских Космосов с востока и севера надоумливало на другое: акцентировать самость «я», самодеятельность и самоответственность личности. И во французский католицизм вторглась из германства ересь Реформации, и вот – гугеноты тут, и тот же янсенизм. Да и Декартово cogito ergo sum «я мыслю = следовательно, я существую» – навеяно, как еще увидим, не без содействия и сотрудничества Германского пространства.
Итак, Двоица начал: или все предопределено волей и разумом Бога, или все во мне, я – источник. Эллинский Логос развил тут виение ДИА-лектики в философском гедонизме-игре мышления. Германский дух переживает это как антиномию, кричащее противоречие и ищет выхода, трансцензуса – переступить через противоречие к синтезу (Кант, Гегель…). А французская душа не выносит взаимоисключаемости («крайности – сходятся» – их девиз: les extrémités se touchent – опять же КАСАЮТСЯ в чувственном сенсуализме, обнимаются!), и ей по душе – БАЛАНС, РАВНОВЕСИЕ, СИММЕТРИЯ противоположностей. Повсюду это видим: в приятии КАК Предопределения Бога, ТАК И Свободной воли человека, в дуализме субстанций Декарта (протяжение и мышление), в его же «психофизическом ПАРАЛЛЕЛИЗМЕ» – между душой и телом: в сенсуализме и рационализме в его же философии; в симметрии как эстетическом принципе французского классицизма, в статических антитезах Гюго: Гуинплэн («Человек, который смеется») безобразен лицом, но ангел душой; то же и слепая Деа, монах-демон Клод Фролло и цыганка Эсмеральда («Собор…») и т. п.