Альбер Камю однажды сказал:
«Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворенной. Она творится на земле, в течение всей жизни».
По большому счету мы обречены встречаться с трудностями. И вопрос не в том, может ли жизнь быть спокойной или почему мир так жесток к нам. Он в том, что происходит после того, как трудность уже появилась на пороге нашей реальности.
Как только человек сталкивается с ситуацией, в которой средства его совладания недостаточны, его накрывает жесточайшая тревога. Находиться в ней невыносимо. Он не знает, что делать. Общество, которое хочет «спокойной жизни», предоставляет ему набор определенных знаний и моделей поведения. Среди них редко встречаются полноценные и обстоятельные ответы; чаще всего – усредненные и типизированные варианты причин, отрицание фактов, избегание тем. Потому что по закону физики все тела стремятся к состоянию покоя.
Когда я столкнулась с заболеванием мамы, тревога накрывала меня с головой так, что я захлебывалась в ней, тонула и не могла дышать. Но те готовые ответы, которые мне предоставляло общество, были совершенно бесполезными. По его мнению, проблемы не существовало. Деточка, не надо говорить об этом. Во всем виноваты плохие условия жизни. Не было плохих? Значит, наследственность. Не переживай.
Я сама не знаю, как мне хватило сил не поверить в это. Я упорно искала свои ответы. Мне было сложно, но сейчас я благодарна себе за это упорство.
Предустановленные шаблоны ведут к риску потери собственной силы человека. Она замещается этими алгоритмами. По словам философа Мартина Хайдеггера, современный человек такую силу теряет. Он встречается лишь с типизированными алгоритмами совладания со сложными ситуациями.
Это приводит к сужению переживаний в тех ситуациях, с которыми человек сталкивается. Упование только на инструменты совладания ведет, по словам Медарда Босса [8], к опустошенности и к ощущению, что все кругом ненастоящее. Ненастоящая болезнь, ненастоящая проблема, ненастоящее горе, ненастоящая жизнь, ведь настоящая – это жизнь спокойная.
Эта суженность проживается как определенный вид страданий. Она уменьшает возможность прямого взаимодействия с миром. Человек боится оказаться в ситуации, для которой шаблон пока не придумали.
А еще он не доверяет миру.
Но можно пойти другим путем и исследовать свою тревогу. Увидеть, что у нас атрофирована сила самостоятельной реакции, готовность напрямую встретиться с неподвластными ситуациями. Как правило, мы просто беспомощно жаждем инструкций. Помните Андрея Викторовича, военного, который привык жить по методичкам?
Для возвращения этой силы требуется не выстраивать жизнь по готовым лекалам, а искать собственные реакции и ответы. Хоть это может быть очень непросто.
Эта сила – в смелости верить, что перед вами белое, хотя все вокруг говорят: «Черное».
Эта сила – в таких откликах на события мира, которые не повторит ни один человек на свете. Кроме вас.
Я тоже долгое время желала спокойной жизни. Так хотелось забыть многие эпизоды, стереть из памяти сам факт маминого заболевания! А уж как хотелось поверить взрослым, которые говорили: «Все образуется!» Но ничего не образовывалось. Наоборот, становилось только хуже. Рядом со мной не было никого, кто сказал бы, что это можно вместить в мою реальность. И что с этим можно жить.
Не спокойно, а просто, обычно.
Беспокойная жизнь – не враг, которого нужно избегать. На самом деле, это просто жизнь, в которой одно приходит, а другое уходит. В нашей власти выбрать, как откликаться на каждую ситуацию.
Из нашей биографии ничего не пропадает. Бывает, мы подавляем, вытесняем или отрицаем факты и ситуации, и тогда словно начинаем смотреть на мир сквозь узкую бойницу замка, который построили между нами и миром, ограничивая обзор и сужая перспективу. Я смотрела из такого окошка всю юность и часть зрелости. Но любые типы избегания не работают. Они приводят к частичному ощущению жизни.
Мой учитель, уже знакомый вам Александр Ефимович Алексейчик, парадоксально и доходчиво описывает этот феномен:
Самой страшной тюрьмой бывает маленькая душа. Самым страшным тюремщиком – собственное маленькое «Я» [9].
Можно сколько угодно пытаться не замечать болезнь близкого и обходить эту тему стороной. Можно гневаться на судьбу за то, что она послала нам такое испытание. Можно вопрошать у неба: «Когда я наконец смогу пожить спокойно?» Можно злиться на дорогого человека за то, что он своей болезнью оставляет вас наедине со всем этим ужасом.
Но ничто из этого не принесет вам успокоения. Кроме одного – понимания, что это и есть жизнь, которую – несмотря на все терзания – можно умудриться прожить счастливо.
Я все-таки смогла пойти другим путем. Желая адекватных ответов на вопросы про заболевание мамы поступила на один психфак, а потом и на другой – потому что ответов на первом мне не хватило. Стала клиническим психологом, начала работать по специальности, узнала, что шизофрения никак не связана с условиями жизни (ну кто бы мог подумать?).
Прошло много лет. Но даже сейчас, когда пишу эту книгу, я все еще не завершила свой путь поиска ответов. Я встречаюсь лицом к лицу с тревогой и беспокойством, и через это обретаю силу личного отклика, нахожу собственные решения, а не использую стандартные заготовки. Вы тоже можете сделать этот шаг и поделиться своей историей в соцсетях, поставив хештег #ментальные_расстройства_это_не_стыдно. Живой отклик всегда ведет к открытию чего-то нового.
Очень надеюсь, что и эта книга расчистит вам горизонт, подарит надежду и покажет, что можно по-другому взаимодействовать с миром. Смелость, ежедневное мужество и вера в то, что болезнь не мешает любить наших близких – это и есть то прекрасное, что мы можем построить из камней, стеной из которых мы так долго отгораживались. А еще поможет поддержка друг друга на этом пути – безоценочно, без нравоучений и морализаторства, без того, чтобы мериться своей болью. Без избегания, без «Все образуется» и без «Зачем говорить об этом».
Человеку необходимо быть увиденным. Нам всем нужно, чтобы кто-то смотрел на нас любящим взглядом, не осуждал за бессилие, за жалость к себе, за слезы в подушку, раздражительность, увеличивающиеся дозы спиртного, за наше высокомерие и наше отчаяние. Осуждение еще ни разу никого не поддержало и никому не помогло. Лишь сочувствие является противоядием от того стыда, в котором находятся многие из нас. Сочувствие и сострадание помогут нам найти дорогу домой – к собственным силе и свободе.
Выход на волю труден. Речь идет об экзистенциальном усилии – отказаться от предустановленных ответов на каждую ситуацию. У такого усилия нет инерции, его невозможно прокачать раз и навсегда, но возможно обзавестись опытом хотя бы нахождения в этой силе, пусть и недолгого, и опытом отпадения от нее. Мы можем наблюдать себя выпавшими из этой свободы. Мы можем отслеживать нашу внутреннюю инерцию, типизированное поведение, шаблонные действия.
И искать формат личного ответа – того, который и сделает нас свободными.
Глава 9Вы должны сделать меня счастливой!
Закон природы гласит, что дети, которые жили с близким с ментальным расстройством, однажды вырастают – так же как и все прочие дети на свете. И продолжают следовать другим законам природы: влюбляются, женятся, выходят замуж. И уже у них самих появляются потомки.
А вот когда вырастают и эти дети, происходит то, о чем будет идти речь в девятой главе.
Елена, менеджер гостиничного комплекса, выросла с мамой, у которой диагностировали маниакально-депрессивный психоз. Ее детство проходило так, словно она крутила «солнышко» на качелях: то ногами к земле, то далеко вперед, то вниз головой – и все это на огромной скорости. Затишье сменялось бессонными ночами и импульсивными тратами на абсурдные покупки: бетономешалку для изготовления тротуарной плитки (в квартиру!) или десяток почтовых голубей, чтобы их дрессировать. Как только очередной приступ активности подходил к концу, у мамы возникали апатичность, убеждение в бессмысленности существования и отсутствие сил для элементарных повседневных дел.
Жизнь на таких эмоциональных качелях никогда не проходит бесследно для психики. Так вышло и у Елены: высокая тревожность, неумение опираться на себя, желание все время отслеживать состояние другого человека сопровождали ее постоянно. Мир казался опасным. Постоянное напряжение выливалось в аффективные реакции, слезы, самообвинения, что она не справилась с ситуацией и не подстроилась под другого – больного, но очень близкого человека. Лене потребовались колоссальные усилия, чтобы воссоздать саму себя, понять, что у нее есть собственные ритм и темп, что жизнь не обязательно должна быть похожа на «солнышко».
Вновь и вновь она пыталась с уважением и сочувствием относиться к себе и своему опыту, невзирая на ощущение собственного ничтожества и тотальной пустоты в центре груди. Лена рисковала идти по новому для нее пути, несмотря на то что каждый шаг давался нелегко. Но она делала его, потом – еще один, дальше – еще полшага.
К сорока пяти годам у нее была семья: любящий муж и дочь Варвара, уже студентка пятого курса института.
Но оказалось, что все ее усилия можно обесценить одним-единственным разговором. Даже предложением.
За день до нашей встречи Варвара бросила в телефонную трубку Елене горький упрек:
– Лучше бы ты сделала аборт, чем рожать меня! Ты не давала мне того внимания, в котором я так всегда нуждалась!
Этот случай и привел Лену ко мне на консультацию.
У всех есть определенные ожидания. Родители должны детям безусловную любовь, удовлетворение базовых потребностей: в принятии, безопасности, заботе. Родители должны учить свое дитя взаимодействовать с окружением, преодолевать конфликты, владеть своими эмоциями, прививать им нормы поведения и общения.