Когда Тара Фарлаг спустилась, на ее лице легко читались и тревога, и недоумение. Ее взгляд быстро метнулся к пузатой вазе, плотно закрытой крышкой, перескочил на гостей, а потом остановился на муже.
– Найт, что происходит?
Фарлаг взял ее руки в свои, отвел в сторону и принялся что-то тихо объяснять. Лане удавалось разобрать лишь обрывки слов, но не объяснения интересовали ее сейчас больше всего. Куда занимательнее было наблюдать за госпожой Фарлаг. Сначала ее глаза удивленно округлились, потом между бровей пролегла трагическая складка, а к концу рассказа глаза едва заметно заблестели, и она зажала себе рот рукой, словно боялась, что оттуда вырвется неуместное рыдание.
Лана решила, что она очень впечатлительная, но это не объясняло того, что именно ей, судя по всему, Фарлаг решил доверить почетную обязанность вылить воды бассейна в море.
Супруги как будто забыли о том, что они не одни. Теперь уже Тара подхватила левитацией артефакт и направилась к выходу из дома, а потом и на пляж. Муж последовал за ней, но дошел только до кромки песка и остановился.
Лана и Братт переглянулись, пожали плечами и присоединились к нему, наблюдая за его женой с расстояния.
Тара тем временем скинула обувь и шагнула на мокрый песок, навстречу набегающей на берег волне. Прошла еще немного, погрузившись в воду примерно до середины икр. Только тогда открыла вазу и наклонила, продолжая удерживать ее силой своего магического потока.
Вода бассейна хлынула в море, и Лана почувствовала, как ее сердце непроизвольно ускорилось. Образы сна все еще были ярки в ее сознании, как и ощущение отчаяния, переданное русалкой. Наблюдать за тем, как ее дух обретает столь желанную свободу, оказалось крайне волнительно.
И не только для нее. Как только поток воды из вазы иссяк, та рухнула в море, словно Тара устала ее держать. Сама госпожа Фарлаг все же издала звук, похожий на рыдание. Ее плечи вздрогнули, ссутулились, она обхватила себя руками, а потом и вовсе упала на колени. Море тем временем не на шутку разволновалось.
Фарлаг не выдержал. Водобоязнь уступила тревоге за жену, и он сорвался с места, пересекая невидимую черту, державшую его на почтительном от моря расстоянии много лет. Прямо в обуви он ступил в разбушевавшиеся волны и опустился на колени рядом с женой, обнимая и зовя ее по имени.
Лана и сама не заметила, как тоже оказалась у кромки воды, Братт не отставал. Оба замерли на месте, услышав голос Тары:
– Она здесь, она действительно здесь, Найт! Я чувствую ее! – говорила она сквозь рыдания. – Она наконец свободна… она наконец спокойна…
Тара протянула вперед руки, и волна неожиданно повела себя ненормально: потянулась к ним, обвивая по локоть, как необычная конечность неведомого существа.
– Найт, мне нужно… Я должна… – снова заговорила Тара уже без рыданий, но в крайнем волнении.
И принялась стягивать с себя платье. Лана охнула, а застывший было Братт резко отвернулся, когда госпожа Фарлаг обнажилась по пояс.
– Мне нужно побыть с ней, нужно услышать ее голос, – бормотала Тара, освобождаясь от одежды.
Как ни странно, муж помогал ей, лишь бросив мимолетный взгляд на гостей.
Наконец на Таре остался только замысловатый браслет. Она поднялась на ноги и торопливо устремилась вперед, на глубину. Оказавшись в воде по пояс, переодела браслет с одной руки на другую и нырнула. Лане показалось, что она явственно увидела ударивший по пенящейся поверхности хвост.
– Ну и дела, – выдохнула она.
Привлеченный ее комментарием Братт позволил себе бросить любопытный взгляд через плечо, но уже ничего не увидел.
Фарлаг торопливо шел к берегу, держа в руках промокшую насквозь одежду жены.
– Она что, русалка? – спросила Лана, как только он оказался рядом.
И буквально почувствовала на себе ошеломленный взгляд Братта.
Фарлаг же только кивнул.
– Наполовину, – уточнил он, оглядываясь на море, словно пытаясь разглядеть в нем жену. – Русалка, которую держали в том подвали, была ее матерью.
– Так она и есть тот ребенок? – уточнил Братт, вспоминая пересказанную Ланой историю. – Которого русалка родила и наконец заплакала?
Фарлаг снова кивнул и наконец перевел серьезный взгляд на них.
– Только это большая тайна. Надеюсь, вы ее сохраните, как я буду хранить тайну о способностях Ланы.
Оба наперебой заверили его, что не расскажут об этом никому и никогда.
– Тогда приглашаю вас остаться у нас на ужин, – продолжил Фарлаг, слабо улыбаясь. – Думаю, Тара захочет поблагодарить вас лично, когда вернется… Надеюсь, что к ужину она вернется.
Братт покосился на успокаивающиеся волны, перевел взгляд на горизонт.
– А когда она вот так уплывает, у вас никогда не возникает опасений, что она не вернется? – поинтересовался он.
Фарлаг тоже посмотрел на воду, на садящееся в него солнце и на раскрашенное во все оттенки красного небо. Долго молчал и наконец тихо выдохнул:
– Каждый раз.
Сейчас Лана как никогда раньше хотела бы иметь душу. Тогда она смогла бы продать ее первому попавшемуся дьяволу за возможность забыть «сон», увиденный сегодня в подвале сгоревшего дома Блэков. Только некому было предложить ей такую сделку.
Поэтому она сидела в гостиной Фарлагов у камина прямо на полу, смотрела на танцующий по дровам огонь и пыталась сосредоточиться на воспоминаниях о печальной девушке с прозрачными глазами. Пыталась представить, как она улыбается.
Тихие шаги Братта Лана услышала лишь тогда, когда куратор подошел и остановился рядом, возвышаясь над ней, держа руки в карманах брюк и не торопясь начать разговор. Лана тоже не торопилась, полагая, что знает, о чем этот разговор будет. Наверное, стоило все-таки отправиться к Фарлагу одной, чтобы не выдавать своих новых знаний и навыков, но она побоялась. После всего, что Арант сказал о нижнем уровне, она поначалу вообще собиралась проигнорировать ответное письмо Фарлага, но потом не удержалась. Вместе с опасениями Арант поселил в ее голове новые вопросы, на которые теперь предстояло найти ответы.
– Чем тебя не устраивает диван? – поинтересовался Братт.
Такого начала разговора Лана не ожидала. Подняла на него удивленный взгляд и пожала плечами.
– Люблю смотреть на огонь, а диван стоит слишком далеко.
– Странно, что он горит, – хмыкнул Братт. – Топить камин летом в таком климате…
– Его растопили по моей просьбе, – перебила Лана. – В Лексе у нас в камине всегда горел огонь. Там прохладнее, а старый каменный замок не прогревается даже в самую дикую жару. Мне не хватает этого в СКА.
Братт помолчал, как будто признание его шокировало, но Лана не смогла бы сказать наверняка: уже снова перевела взгляд на камин, положив подбородок на согнутое колено. После небольшой паузы Братт сел рядом, плечом к плечу, тоже уставившись на огонь.
– Могу понять твои чувства, – тихо признался он. – Ты поэтому так загадочно улыбаешься?
Лана снова удивилась: она и не осознавала, что улыбается, пока он не сказал. Прислушалась к себе и поняла, что дело не в камине, отчего ее улыбка стала шире.
– Нет. Просто… кажется, я впервые сделала что-то… – она замялась, пытаясь подобрать правильные слова. – Что-то, что имеет значение, понимаете?
Она вопросительно покосилась на куратора, не зная, сможет ли он понять ее чувства. Его губы дрогнули в ответной улыбке, но взгляд почему-то стал печальным.
– Думаю, что понимаю.
Лана удовлетворенно кивнула, вновь отдавая все внимание огню. Помолчала, но не удержалась от развития темы:
– Оказывается, это так приятно. Словно этот день… искупает, если не все, то очень многое в моей жизни. Почти двадцать лет я наслаждалась своим положением, особенно с тех пор, как отец стал канцлером. Смотрела, как окружающие трепещут и приседают передо мной, как будто я какая-то большая шишка. Мне нравилось это. Нравилось чувствовать себя выше других. Видеть страх в их глазах. Понимать, что имею над людьми власть, даже над преподавателями. Ни разу мне не пришло в голову воспользоваться положением, чтобы кому-то помочь. А все оказалось таким шатким. Щелчок пальцев короля, – она изобразила этот щелчок, отчего Братт непроизвольно вздрогнул, – и все рухнуло, а я стала никем. Даже больше, чем никем. Точнее, меньше.
Она горько рассмеялась странному каламбуру, но смех этот быстро оборвался, Лана посерьезнела.
– А этого у меня никто не отнимет. Это мое, понимаете?
Она снова повернулась к куратору, прижимая ладонь к груди.
– Моя собственная способность, мой дар. Мой риск и мое достижение. Эта русалка томилась там три десятилетия, а никто даже не знал об этом. Она страдала, и так продолжалось бы дальше, если бы я не уснула тогда в том подвале. И если бы у меня не открылись столь редкие способности. Погружение в ее сознание, в ее воспоминания было ужасным. Она столько пережила… В голове не укладывается, как жестоки бывают люди. Но теперь я знаю, что она свободна и спокойна. Я представляю, как она улыбается, и мне… так хорошо. Мне никогда не было так хорошо.
Лана почувствовала, как от волнения у нее сдавило горло, и закусила губу, чтобы не дать волю чувствам. И так сказала слишком много, ему, наверное, смешно слушать.
Братт не смеялся. Грусть ушла из его взгляда, но улыбка стала не насмешливой, а просто теплой.
– Я рад, что тебе довелось это пережить. Такие моменты… разворачивают жизнь на сто восемьдесят градусов. И меняют тебя раз и навсегда. Может быть, это поможет тебе найти себя и свое настоящее место в мире. Не знаю, где и как ты развила свои способности, и не буду спрашивать. Потому что в конечном итоге это, пожалуй, хорошо.
Лана кивнула, окрыленная его одобрением еще больше, нежели самим фактом маленькой победы. Вспомнился вопрос Аранта: «Ты действительно так жаждешь отомстить или тобою движет что-то еще?» Может быть, он прав в своем сомнении? Может быть, именно желание уметь что-то уникальное двигало ею все это время? Чтобы иметь значение?