День вроде бы не располагал ко всем этим мыслям. Презентация прошла блестяще. Ее не смутило ни большое количество коллег, ни пришедший на выступление Лис с охапкой роз, которые она после фуршета, оставила в вазе на своем рабочем столе, а не понесла домой. Ни многочисленная комиссия во главе с Могучим и Ужасным Борисом Алексеевичем Зимовским, который придирчиво разглядывал Татьяну, стоящую за трибуной на маленькой сцене. Она ошиблась только один раз, назвав Курчумский хребет Нарымским, в то время как на белый экран вообще вышло изображение Листвяги.
Торопливо извинившись, она улыбнулась, глядя почему-то на шефа, а не на комиссию, но тот лишь добродушно хихикнул и кивнул головой, мол, ничего страшного. Она победила, прошла отбор. Ее проект ляжет в основу зимних маршрутов и направлений. Она уже видела, как люди бронируют места в предвкушении добраться до красивейших мест на вертолете. И надо радоваться и идти вприпрыжку, но внутри только душа звенела пустым стаканом.
Она не пошла на остановку, решив свернуть в другую сторону и пройтись пешком. И пусть прогулка затянется, дома всё равно её ждали только компьютер и сводящие с ума мысли. В парке гремела хриплая музыка, доносившаяся из дешёвых динамиков, дети визжали и тянули родителей к лоткам с мороженым, продавцы воздушных шаров с охапкой лент в руке предлагали купить своему чаду Микки Мауса или Русалочку. Парк догуливал свои последние тёплые деньки, перед тем как отправиться на зимний сон. Она решила обогнуть шумную центральную площадь и пробраться к озеру, у которого находились пляж и лодочный причал. Время года уже не располагало к купанию, и она надеялась, что и то и другое окажется пустым. Мимо неё иногда проезжали велосипедисты либо шёл случайный прохожий, который так же принёс свои тяжёлые мысли сюда. Пройдя заброшенную детскую железную дорогу с проржавелыми как будто кукольными вагончиками, она свернула с асфальтной дороги на тропинку. Её конец должен был как раз вывести к озеру. Шагая между огромными дубами, которые тянули свои корявые руки к последним лучам тепла, она смотрела себе под ноги и радовалась, что грохот музыки почти не проникал сюда. Шум она никогда не переносила, предпочитая прогулку в тихом месте или чтение, вместо клубов и тусовок. Пиная листья носком ботинка, она немного изменила свой маршрут, взяв чуть левее. Так ближе до озера. Она уже видела небольшой подъем, по которому нужно будет взобраться, чтобы оказаться на дороге, от которой начинался спуск к лодочной станции. От земли поднимался запах потревоженной листвы, ее шуршание напоминало Тане звук сыплющихся овсяных хлопьев в молоко.
Подняв ногу на небольшую возвышенность и, перешагнув через полоску мягкого дерна, она замерла. Сердце набатом ударило ей в уши. Наверное, она глупо сейчас выглядела, стоя у самого края дороги, с распахнутыми глазами, которые превратились в огромные блюдца. Одно неловкое движение назад и она, оступившись, полетела бы вниз. Она каким-то чудом оказалась опять в прошлом сне. На нее глядело небо в разводах, но теперь оно было не нарисовано гуашью и сказочные вихри не закручивались вокруг огромных звезд. Но оно было таким же бездонным и завораживающим. Под ним так же блестела полоска воды, по которой шла мелкая рябь от ветра. На берегу полу боком одиноко стояла старая скамейка. Но теперь она была пуста. Сбросив с себя оцепенение, она осмотрелась и с облегчением отметила, что вокруг ни души. Ступая осторожно, будто водолаз, идущий по дну водоема против течения, она двинулась вперед. Она не отрывала взгляда от скамейки, мечтая поскорее коснуться ее затертых досок. Ей показалось, что она шла до неё вечность. Приблизившись, она осторожно опустила ладонь на ребро спинки и нежно ее погладила. Одернув руку, опять посмотрела по сторонам, убедиться, что никто не наблюдает за ее странными ритуалами. Расстегнув пиджак и скинув верхнюю петельку с маленькой пуговки блузки, дышать вроде стало полегче. После некоторых колебаний она медленно села на лавочку. Подняв руку, она щелкнула заколкой, освобождая волосы из тугого пучка и те, уставшие и уже доставляющие головную боль, рассыпались по ее плечам. Проведя пальцами по деревяшкам, которые служили сидением, она замечала и сравнивала каждую зазубрину и скол, каждый рисунок сучка, который окаймлялся и обрастал другими похожими по форме разводами. Она боялась повернуть голову и посмотреть за правое плечо. Боялась увидеть коряво вырезанное ножом сердечко, проткнутое стрелой. Может сначала провести рукой по тому месту и убедиться, что там ничего нет? Но рука, будто парализованная не слушалась. Шумно выдохнув и заведя волосы за уши, она скосила глаза вправо и стала медленно поворачивать голову. Ей показалось даже, что шея скрипит, как давно нуждающиеся в смазке петли ржавой двери. Заметив острие вырезанной стрелки, она сжала глаза. Сейчас она откроет их и увидит, что там ничего нет. Как в лучших традициях мистических фильмов. Но сердечко никуда не делось и, открыв глаза, она еще раз задалась вопросом, зачем люди берут с собой на прогулку нож? И зачем люди ложатся спать? Чтоб сойти с ума на утро? Всё еще не веря до конца в увиденное, она поднесла руку к рисунку и погладила его шероховатую поверхность. Она подняла глаза к небу в надежде найти ответ хотя бы там, но небо оставалось безучастным. Оно лишь запускало в сторону заката подсвеченные розовым цветом корабли. Завтра будет ветрено.
Огонь умирал. Его огромный рот дожирал остатки, слизывая крошки. Ветер ворошил золу, перелистывая обгорелые страницы сотни папок, на которых она узнала свой почерк. Речь с презентации, которою она все-таки выучила и узнает ее теперь из миллиона писанин. Не смотря на близость огня, она ужасно замерзла и, закутавшись в свой теплый халат плотнее, туго затянула его поясом.
– Я всегда буду рядом, – безобразно растягивая гласные, проскулил кто-то за ее спиной. Звук был похож на голос, записанный на кассетную ленту, которую теперь жевало металлическое нутро магнитофона. Пугающий и мертвый. – Всегда.
Она осторожно повернула голову туда, боясь даже представить то, что могло говорить таким голосом. С замирающим сердцем она увидела в нескольких метрах от себя на пустой парковке двух парней-азиатов, тех самых, что вытащили её из пожара. Но страх не переставал её сковывать. Они сейчас показались ей гораздо страшнее всех чудищ на земле. Они стояли, почти прислонившись, друг к другу, их глаза, которые сверлили её неподдельной ненавистью, сдавливали ей живот. Отвернувшись и стараясь не думать о том, что они пожирают её спину, она шагнула вперёд, осторожно ступая и чувствуя, как под босыми ногами рушатся хрупкие угольки.
– Его нет, – протяжным воем плывёт по воздуху голос сзади, пробирающий до костей. – Ты вина.
Потревоженное пепелище поднимается вверх клубьями черной пыли и оседает на халате, её голых ногах, измазывая их до неузнаваемости. Присев на корточки она запускает в седой пепел руки, пытаясь найти хоть что-то. Горечь, осевшая в глотке и носу, душит, и она начинает кашлять до хрипоты. Она схватилась рукой за горло, которое готово было разорваться от кашля. Немного отдышавшись и потерев его, она заскользила рукой дальше к шее и коснулась места, где должны были начинаться её локоны. Испачканными руками она схватилась за голову и с криком отчаяния одёрнула их, когда они дотронулись до сбритых под машинку волос. В ужасе она вновь положила ладони на затылок. Елозя по щекочущим остаткам и, измазывая кожу головы угольными руками, она повернулась туда, где стояли те двое. Их фигуры теперь неестественно вытянулись, глаза провалились, из растянутых горловин их футболок тянулись худые шеи, а ноги, обутые в дешёвые сланцы, теперь были изъедены язвами.
– Я всё равно его найду, слышите?! – заорала она, начиная плакать. Вскочив, она резко подняла камень с земли и швырнула его в них. Но он упал скомканной старой пачкой её сигарет, так и не долетев до цели.
– Проваливайте! Не смотрите на меня! – она размазывала слезы грязными поцарапанными руками по лицу. – Он жив! Я видела уже это всё! И я не верю вам, уроды!
Пустые глазницы чернели тёмными дырами на их лицах. Рты были сжаты, они больше ничего не пытались ей сказать. Она сорвала с тела отяжелевший проклятый халат и бросила его под ноги. Неловко ступив вперёд, она хотела его перешагнуть, но, зацепившись, упала, больно ударившись грудью. Правое колено пронизала резкая боль, когда в него воткнулся кусочек разбитого стекла и, опустив лицо вниз, она завыла страшным воплем раненного зверя. Боль была невыносима, была всем миром. Кое-как, поднявшись на ноги и выпрямив ноющее тело, она вновь двинулась по краю пепелища, прихрамывая на больную ногу. Должно было остаться хоть что-то. С колена начали капать крупные и густые капли, которые тяжёлым стуком ударялись о землю. Завершая свой круг и не найдя ничего, кроме горевших тетрадей на пружинке с перечёркнутыми словами и сгоревших скелетов камней, она, с повисшей головой двинулась к двум застывшим фигурам. Они терпеливо ждали. Знали, что она всё равно приползет рано или поздно.
– Пожалуйста, – опускаясь на колени перед ногами в струпьях, взмолилась она хриплым голосом. – Пожалуйста! Скажите мне его имя. Мне больше ничего не нужно. Пожалуйста, скажите…
Её безумный бубнёж развеселил ее. Она будто видела себя со стороны чумазую с обритой головой и разодранной в клочья сорочке до колен, с окрашенной черной кровью голенью. Задрав грязное лицо вверх, она захохотала. Смех рвал ей рот, но она не могла остановиться. Она посмотрела вновь на стоящих перед ней, и смех застрял костью в горле. Куски их сгнившей плоти стали осыпаться вниз, как труха со старого пня. Сначала челюсть, отвисшая и обнажившая кривые черные зубы, оторвалась и неестественно повисла, потянув за собой щеку и висок. Не долетая до земли всё превращалось в пыль, вонь которой вызывала тошноту.
– Я всегда буду рядом, слышишь? – искаженным передразниванием послышались слова из глотки пустоглазого человека. Он мурлыкал голосом дряхлой старухи с нескрываемым издевательством.