Девушка заметила в небе среди чёрных точек, одну с красным всплеском, резко остановилась:
— Ле-е-е-ель! Я здесь …. Я здесь… — Поля принялась раскручивать над головой сумку, как вентилятор лопасти. — Я з-з-з-з-з….
Над парашютистом появился белый язык. Поля прищурилась, разглядывая, увидела, как купол наполнился воздухом и сразу обмяк, будто проткнутый мяч. В стороны полетели обрывки шелка и красная косынка. Они разноцветными пятнами держались в небе. Купол запасного парашюта вышел, но раскрыться, не успел — не хватило высоты. Парашютист, кувыркаясь, приближался к земле, стремительно, неудержимо. Верхушка холма скрыла его.
— Я зд-е-е-е…а-а-а
Поля бежала. Там, за бугорком… Резкая боль в лёгких подогнула колени, и она перестала махать руками, прижала их к груди. Парашют… спутанные стропы… распластанный человек. Этот человек Игнат. Поля приподняла ему голову, ладонью стёрла с лица красную землю, пошевелила мягкую, как резина, руку. Его лицо покойно смотрело в небо открытыми голубыми, как распустившиеся цветы цикория, глазами.
За спиной послышался звук приближающейся машины. Девушка не обернулась. Она застыла, окаменела, только зубы отбивали друг о друга частую дробь. Очнулась, когда в ушах зазвенел нестерпимый, выворачивающий нутро вой Славки, братишки Игната. Мальчишка упал на колени, пытался поднять тяжёлое тело, тянул его за руку.
— Вста-а-а-вай, Гнатка! Вста-а-а-вай! — охрипнув, он обхватил голову брата и затих изредка вздрагивая.
Припадая на ногу и, помогая себе бадиком, к месту падения быстрым шагом приближался высокий совершенно седой мужчина. За его спиной маячил, боясь обогнать парень. Оба они были одеты в тёмно-синие комбинезоны сотрудников аэродромной службы. Подбежав, старший опустился на колени, расстегнул и снял с головы парашютиста шлем, погладил взъерошенные степным ветром льняные волосы. Согнул спину, пытался услышать дыхание, приблизил своё лицо к лицу Игната. Не услышал и от этого сквозь его грубое, будто вырубленное топором лицо, пробилось другое удивлённое, беззащитное поверженное безнадёжным горем.
— Прости меня, мальчик. Не уследил! — не поднимая головы, бросил, прибежавшему с ним парню — Передай по рации выпускающему, чтобы никто больше не отделялся10. Софью, Софью задержи!
— Поздно, Николаич! Она пошла…
Чёрная точка отделилась от самолёта и стремительно близилась к земле.
Тот, кого назвали «Николаичем» поднял голову:
— Высота отделения? Какая задержка?
— Высота 1200, задержка 1011…
— … что ж ты дура делаешь? Тяни кольцо-о-о… Тяни-и-и-и… — простонал, едва шевеля губами старший инструктор. — Неужто решила воткнуться? Десять… одиннадцать… двенадцать…
В это мгновение в небе расцвёл жёлто-оранжевый бутон купола.
— Отчислить! Чтобы близко к клубу не подходила, зараза… — рыкнул Николаич и повернулся к Поле, попросил, — девушка, милая, отойдите в сторону… и брата отведите… Сейчас здесь будет полиция.
Он вынул из кармана комбинезона специальный нож с изогнутым лезвиями и принялся обрезать спутанные стропы парашюта.
Исайчев принял из рук Романа чашку с парящим чаем.
— Ясно, самоубийство Сони, как-то связано с гибелью Леля. — Михаил осторожно отхлебнул терпкий пахнувший чабрецом напиток. — Не с призраком Игната, прыгающего с подоконника, а именно с его настоящей гибелью. Приходи сегодня вечером к нам. Ольга утром поехала беседовать с супругами Соколовыми. Надо обсудить план дальнейших действий, сложить в кучку всё что удалось выгрести… Времени осталось всего ничего… скоро Корячок розгами начнёт подгонять… Кстати, Копилка сделала «голубцы» из виноградных листьев.
Васенко вскинул обе руки вверх, щёлкнул пальцами:
— Ай-вай-вай! Какой ты, Исайчев, глухой кулинарный невежда! — Роман укоризненно поцокал языком, — твоя жена готовит не голубцы, а «долму». Приду, конечно, у неё «долма» пальчики оближешь. Моя жёнка до поры до времени даже не подозревала о таком блюде. Однажды я рассказал об Олином кулинарном шедевре, вечером прихожу она с победным видом мне целую тарелку навалила. Листья виноградные на даче у соседа нарвала. Красивые — красные, розовые, жёлтые с дикого винограда, даже кипятком не обварила. Фарш на сковородке зажарила, риса добавила, в листья завернула и сверху майонезом с чесноком припорошила. Я начинку в тарелку вытряхнул, перемешал, съел… Так, она целую неделю злилась… Ворчала: «для тебя, Ромка, у чужих баб и огурцы зеленее, и сиськи больше, и попа толще».
— Смешно… — серьёзно обронил Исайчев, поставил на стол пустую чашку, пошёл на выход, у двери обернулся, — прибывай обязательно…
— Ты сейчас куда? — поинтересовался Роман.
— … по делам побежал, не могу одно «мизгирёвское дело» мусолить… других невпроворот…
По возвращении из Хвалыни Ольга позвонила Татьяне Соколовой, назвала тему её интереса, сразу получила твёрдое, процеженное сквозь зубы «Нет» и потом долго уговаривала женщину встретиться.
Сейчас вдавив кнопку домофона, услышала вопрос: «вы кто и зачем?». Ольга представилась. В замке щёлкнуло и, калитка лениво растворилась. Перед Ольгой открылась панорама поздневесеннего сада. В нём энергично передвигались люди, одетые в серые комбинезоны с жёлтыми отделочными полосками. Они обрезали сухие ветки, поправляли формы кустарников, мазали белой краской стволы деревьев.
Ольга пошла по вымощенной камнем дорожке к дому, увидела, пробивающиеся на клумбах оранжевые звёздочки молодых бархоток остановилась полюбоваться. Атласные, вытянутые звёздочки цветов группками выглядывали тут и там, цепляли взгляд. Она присела на корточки и пальцем осторожно погладила бутон, он оставил на коже нежный запах пряности и свежести.
Ольга глубоко втянула ноздрями напоенный ароматом весны, отгремевшей грозы и затухающего костерка воздух:
— Господи, хорошо-о-о! Как не хочется тащиться в дом, в тяжёлый разговор…
Произнесённая за её спиной фраза, заставила вздрогнуть:
— Давайте побеседуем здесь. Мне тоже не хочется туда. А больше всего сердце не лежит тащить в дом скверные воспоминания.…
Ольга обернулась, перед ней стояла женщина небольшого роста в таком же, сером с жёлтыми полосами комбинезоне. В руках она держала кисть со стекающей с неё белой краской.
— Давайте побродим по саду. Вы Ольга Ленина? Не ошиблась? — Женщина воткнула кисть щетинкой вверх в землю клумбы. — Татьяна Соколова. Что вы хотели узнать о моей работе в Исландии?
— Извините, ради бога, не столько об Исландии, сколько о госпоже Софье Мизгирёвой. — и умоляюще добавила, — не гоните меня, пожалуйста, это очень важно… Вы знаете, она умерла? — Ольга внимательно посмотрела в лицо Татьяны, стараясь уловить первую эмоцию.
Женщина резко отвернулась, и застыла на мгновение задержав дыхание.
Когда хозяйка вновь взглянула на гостью, лицо её всё ещё хранило след нечаянной радости.
— Она болела?
— Нет! Она сама распорядилась своей жизнью.
Обе женщины остановились и, молча разглядывали друг друга, размышляя — Татьяна о ненужных, неприятных ей воспоминаниях, а Ольга? Ольга рассматривала собеседницу, оценивала насколько откровенной может быть эта женщина.
Татьяне, на первый взгляд, было не более тридцати. Небольшие слегка раскосые глаза, близко прикреплённые к узкой переносице, делали лицо похожим на мордочку лисицы. Сходство усугублял рот с тонкой верхней губой и понятыми уголками. Выщипанные брови в точности повторяли дуги очков и по цвету от них не отличались. Казалось, что над глазами имеются два ряда бровей. На голове Татьяны морщилась серая забрызганная белыми каплями краски полотняная шапочка.
— Она убила себя? — верхние брови женщины приподнялись.
— Да! — резко ответила Ольга, — Она вскрыла вены. Вы, действительно, не знали об этом.
— Откуда! — удивилась Татьяна, — Я не общаюсь не с кем после того, как нас вышвырнули из института в Коупавогюре городе-спутнике Рейкьявика. Не могу найти работу по профессии. Правда, и не по профессии тоже ничего приличного не предлагают. Вот, приходится ухаживать за садом, вести хозяйство в отцовской семье, — улыбка чуть тронула губы Татьяны, а зайчик в глазах мелькнул и убежал в глубину чёрного, как беда зрачка. — Она, значит, того… Поставила точку… Интересно… Ну да, ну да… Скорпион укусил свой хвост…
— Поясните про хвост, — попросила Ольга.
— Что-то пошло не так, как она хотела, — Татьяна отвернулась от Ольги и неспешно пошла вглубь сада, увлекая за собой гостью.
— Дикая была баба, необузданная… не терпела возражений. Пётр Владиславович понимал её с полувзгляда, а она с ним совершенно не считалась. Мы удивлялись, как он терпит. Чуть что истерика иногда и с мордобоем. Она всегда с улыбкой повторяла одну и ту же фразу: «Знайте, черви выбирают только лучшие плоды…». Скажет, хихикнет и уйдёт восвояси…
— Вы знали человека по имени Игнат Островский? — Ольга поморщилась, потому что сразу пожалела о заданном вопросе. Подумала, если Татьяна имеет отношение к инсценировкам с Лелем, то именно с этого вопроса она начнёт лгать.
— Игнат Островский?! — хозяйка усадьбы медленно повторила имя, помогая себе вспомнить. — Ой! Лель? Конечно, знала. Мы студентами проходили практику в институте, где он работал. В нашем учебном заведении на доске «Гордость ВУЗа» висела его фотография. Девчонки всегда оборачивались, проходя мимо. — Татьяна впервые за всю беседу улыбнулась, а потом посуровела. — Он погиб! Почему вы спрашиваете? Лель имел отношение к Софье Мизгирёвой?
Сейчас, увидев на лице собеседницы искреннее удивление, Ольга поняла — Татьяна не знает истории Софьи и Леля. Подруги не были настолько близки. Значит, к «делу призрака» Соколова не может иметь никакого отношения. Дальше её вопросы могут касаться только самой Софьи. Ольга решила продолжить разговор в надежде отыскать дополнительные чёрточки к характеру героини и может быть, может быть, причину её поступка.