зябать в одиночестве. А там, в Исландии она была интересна многим, потому что не такая как они. Исландцы большие люди во всём, а она миниатюрная с грацией кошки и манящим возбуждающим взором притягивала к себе. Как она управляла их вечно сопливыми мужиками! Смех! Ей нравилось зажигать отрешённые, равнодушные взгляды молодых исландцев. Тормошить, одерживать победы над высокими блондинами с фарфоровой кожей и персиковым румянцем. Потом и это надоело, но всё же иногда она выходила пощипать их за бока. Искала похожего на Игната. Знакомилась. На несколько недель забывалась с молодым викингом в новой влюблённости. Они помогали ей вспоминать прикосновения Леля и забывать близость с пресным скучным Петром.
Мизгирь! Восемнадцать лет они трутся друг о друга. Говорят, он красивый, брутальный. Анька Долгова Петьку любит. Она слышит, как по ночам компаньонка стонет в его постели. А для неё Пётр кто? Если бы не тот случай в лесу на рыбалке, вероятно, жизнь побежала по другому руслу и Пётр со временем стал ей мил. Какой у неё жуткий, неуживчивый и злопамятный характер! В кого она такая? Всю жизнь первое, что она вспоминает, натыкаясь утром на заспанного Петра, тот день, когда они, как всегда, летом с рассветом уплыли на рыбалку. Лель по обыкновению после сытного обеда заснул в шалаше. Она с Мизгирём пошла в лес за ягодами. Стояла малиновая пора. Ни одна ягода не может сравниться с лесной малиной. Софье хотелось порадовать Леля, подсластить, чтобы размяк и подобрел к ней. Под кустом она натолкнулась на мешок с новорождёнными котятами. Мизгирь ткнул их палкой и запретил приближаться.
— Не тронь, пусть сдохнут! Они никому не нужны. Ненужные не должны жить!
Она испугалась, от страха замёрзла, и неожиданно поняла, что нынешний Петр это не просто тень Леля, не просто очертание. Оказалось, он незаметно для её глаз вырос. Превратился в пацана с крупной рыжей головой, с упрямым чуть выгнутым лбом и совершенно нелепыми не идущими к зелёным цепким глазам веснушками. Она разглядела мускулистые с накаченными икрами длинные ноги, узкий торс и переплетение мышц на руках у предплечий. Петька стал настоящим Мизгирём, злым, непреклонным, готовым на жестокость. И ещё в эту минуту она осознала, что в мире нет чар способных заставить её полюбить его.
В палатке, Софья расплакалась, рассказала обалдевшему Лелю о находке. Он недослушал, встал, ушёл искать злополучный мешок. В лагерь Игнат не вернулся. Уплыл с попутными рыбаками назад в Хвалынь. Пошёл по дворам пристраивать котят. К вечеру пристроил всех, а когда она возмутилась и спросила почему он не набил Мизгирю рожу, он объяснил — каждый проживает жизнь по своим правилам. Но с этого момента дружбу двух мальчишек скрепляла только она. Зачем?!Чувствовала, ей будет нужен Петька. Пригодится ещё! В Исландии понимала, что именно тогда свернула на не ту дорогу. Сначала надеялась, на родине можно начать жить по-другому. Её всё больше и больше тянуло домой. Домом она считала вовсе не Россию, даже не Сартов. Домом была Хвалынь. Ехать туда боялась. Вдруг и там не получится…
Софья вздрогнула от скрипа двери. Вошла женщина, не поздоровалась, не спросила разрешения. Просто вошла, сняла с головы бейсболку, рассыпала по плечам густые русые волосы.
— Кто вас пустил?! — взъярилась Софья, она не любила непрошенных гостей. — Рабочий день закончился. Приходите завтра.
Женщина не попятилась, а, наоборот, сделала несколько шагов вперёд.
— Не надо гневиться. Я не уйду. Помнишь меня?
Софья прищурила веки, всмотрелась в лицо нежданной гостьи, узнала её. Снегурочка! Сейчас пыталась понять, что в ней изменилось.
Ведь она надеялась, что эта девка давно растаяла, превратилась в мутную лужу, а она вот, стоит перед ней и смотрит дерзким высокомерным взглядом и тоже изучает её.
— Постарела? — Софья спросила просто так. Её мало интересовало мнение других.
— Постарела! — ответила женщина, не отводя взгляда.
— Ну, ты тоже не свеженькая, пообтрепалась малость, хотя всё такая же жилистая.
Гостья не смутилась. Её губы чуть тронула снисходительная улыбка.
— Купава, обороты убавь. Язык придержи. Не советую сразу нарываться.
Софья, села в рабочее кресло, гостью не пригласила. Много чести! Развернулась, положила ноги на стол, скрестила стопы, обутые в яркие красно-чёрные туфли на высоких каблуках.
— Снегурочкой я звать тебя не буду. Напомни, как мамка нарекла. Чего пришла? Бизнесом занялась? Поставки горючего требуются? Так, я не подаю и, ты не на паперти стоишь. Приходи завтра. В порядке очереди. Поговорим. Мы вроде не так хорошо знакомы для предпочтений.
Гостья взяла от стены стул, поставила в центр кабинета, села глубоко основательно:
— Бензин меня не интересует, я всё больше по воде специализируюсь. Афиши в городе видела «Пелагея Татищева и группа летающих ихтиандров». Это я и мои ребята.
Софья вздёрнула подбородок, усмехнулась:
— Пелагея, значит. Вроде в молодости Полей была? Цирк! Ну да… ну да… Погоди. Цирк?! — Софья резко спустила ноги и, сжав кулаки до белых костяшек, выкрикнула, — Так это ты, курва, меня кошмарила?
— Не кошмара, а напоминала о содеянном. Я знаю точно — это ты и Мизгирь убили Леля. Хочу понять за что?
Софья вскинула руку, будто заслонилась от удара.
— Уходи! Вон! Вон! — зашлась криком, — что ты об этом знаешь?
— Не ори. Не уйду пока не пойму. Говори! Ты знаешь и я хочу знать!
Аэродром в Сартове семнадцать лет назад. Вечер накануне прыжка
Солозобов смотрел вслед убегающему Игнату Островскому и улыбался всё-таки не пропала романтика в нашей молодёжи — это радует! Отвлекло его от мыслей лёгкое покашливание за спиной. Виктор Николаевич обернулся, обнаружил прямо перед собой неизвестно откуда появившуюся девчонку. У неё были такие же голубые глаза, как у Игната, только ещё голубее…
— Полушкина, ты откуда? Испугала старика… Что хочешь?
Софья сложила руки у груди лодочкой, подпрыгивала, как резиновый мячик на обеих ногах, жалобно причитала:
— Виктор Николаевич, Виктор Николаевич, миленький разрешите мне завтра прыгнуть не в своей группе, а в группе с Игнатом Островским!
— Ты что участвуешь в его свадебных выкрутасах?
Софья замерла:
— Свадебных?
— Эх тоже мне закадычный друг называется?! Не знаешь, что Игнат завтра собирается прыгнуть с обручальным кольцом и одеть его на пальчик гимнастке из цирка. Как вы там его прозвали, Лель? Так вот докладываю: Лель нашёл-таки свою Снегурочку… Хотя… — Солозобов разочарованно, почесал указательным пальцем нос, — я, верно, не должен был этого говорить, раз Игнат сам тебе не сказал? Правда, он не просил молчать… Ну беги я перенесу твою фамилию в список группы Островского.
— С какой высоты назначен выброс? — спросила Софья глухим голосом.
— Завтра все прыжки с тысячи двухсот метров… Тысячники для вашей группы в этом месяце закончились…
Солозобов повернулся и пошёл в сторону здания аэроклуба широкими размашистыми шагами, припадая на неправильно сросшуюся после неудачного приземления ногу. В середине пути остановился посмотреть насколько отстала Софья. Он забывал, что за ним мало кто мог угнаться. Но Софья так и осталась стоять на месте, опустив голову. Ей казалось, что она вросла в землю, ноги налились тяжестью, грудная клетка закаменела и не давала вздохнуть. Не отрывая ступни от земли, она тащила, волокла, казалось, рвала сухожилия, но вытаскивала себя с этого проклятого места сгибаясь под тяжестью камнепадом обрушившихся на неё слов инструктора: «обручальное кольцо… свадебный купол… невеста Игната…» Она опрокинула голову назад, выискала глазами последний оранжево-жёлтый купол, опускающийся на зелёный ковёр дропзоны. Завтра в этом небе будет белый купол. Он принесёт её Леля к другой женщине.
Она еле дотащилась до общежития, с трудом поднялась на мужской этаж, открыла незапертую дверь комнаты Мизгирёва. Вошла. Петр готовился к завтрашнему отчёту на рабочей планёрке. Её трясло. Она закрыла за собой дверь и зарычала взвизгивая:
— Подонок! Сволочь! Я отомщу! — умоляюще уставилась на Петра, заревела, — Петька, милый помоги… Мы должны испортить ему праздник…
Петр попытался её успокоить, обнял, прижал к себе, принялся гладить плечи, целовать волосы, шептал в ухо:
— Успокойся! Я помогу… конечно, помогу… расскажи… выпей воды… успокойся!
Софья оттолкнула его, схватила с тумбочки графин, стуча зубами о кромку, урча горлом, обливаясь, выпила несколько глотков. Вернула сосуд на место, обхватила себя руками, пыталась унять дрожь.
— Он собирается прыгнуть на белом куполе и положить к её ногам букет лилий, сволочь! Он собирается одеть ей обручальное кольцо, подонок! Все остальные на оранжевых куполах будут декорацией на его празднике! В том числе я! В том числе я! Он женится, Петька! Жениться-а-а-а…
Петр набросил на дрожащую Софью пиджак, усадил на диван. Нежно погладил по колену:
— Он не сделает этого, я поговорю с ним…
Софья оскалила зубы:
— Он сделает! Лель решил удивить её и унизить меня! Ты поможешь испортить ему праздник, поможешь?
— Я жду! Говори! — Пелагея перекинула одну ногу на другую, откинулась на спинку стула.
Софья поняла — эта не уйдёт! Она, перебирая пальцами с длинными искусно нарисованными ногтями, постучала дробью по стеклу рабочего стола, спросила:
— Ты любила его?
Пелагея не удостоила её ответом.
— Хотя зачем спрашиваю, наверное, любила. И что? Что стоила твоя шестимесячная любовь? Как бабская шестимесячная завивка. Пшик! Пшик и изрослась! Я любила его с детского сада, как только вошла в группу и увидела. Двадцать лет! Вопреки всему! У меня осталась память, а у тебя что? Что помнишь за то время пока он трахал тебя? Я знаю, как это сладко. Так что? Ощущения? Эмоции? Слова? Много ли их за эти деньки накопилась? Думаешь, я его убила? Нет! Я его просто не отдала. Он был мой и остался мой! Я сделала его мужчиной для себя! Ты поняла? Для себя! А у тебя, дура, что осталось кроме его ночного бормотания на ушко?