— Анна! — укоризненно покачал головой профессор, — сделай лицо попроще. Ты же не сваи на стройке забиваешь…
Анна окинула тяжёлым взглядом присутствующих, отчего присутствующие подумали, что сваи на стройке ей забивать было бы приятнее.
— Открыточку сегодня принесли на ваше имя, — процедила она, едва расщепляя губы. Не глядя, сунула бумажный прямоугольник прямо в лицо профессора. Петр едва успел отслониться. На открытке была изображена Снегурочка. Запись на обороте гласила: «Пока удовлетворён! Ты живи дальше».
— Вот… вот… а вы говорите… — Пётр протянул открытку Михаилу, Исайчев прочитал и передал её Ольге. — Разве можно вот так жить дальше. Это убивает.
Пётр вынул из кармана брюк белоснежный платок и, вытерев им сухие глаза, высморкался:
— Даже не стыдно сказать, я попросту боюсь…
Анна, недовольно передёрнула плечами, выпрямилась, слегка откинула голову назад, посмотрела на профессора сверху вниз, всем видом выказывая превосходство и не дожидаясь разрешения хозяина, пошла на выход. Ольга едва успела крикнуть ей вслед:
— Спасибо за кофе, когда можно с вами побеседовать?
— Да хоть сейчас. Я всегда здесь, — буркнула она не оборачиваясь.
— Вы разрешите нам взять открытку с собой? — попросил Михаил.
Хозяин утвердительно кивнул и, ухватив бутылку исландского напитка, стал пить прямо из горла.
— Фу, мерзость! — бросил он, — давайте отведаем настоящий вкуснейший кофе, — Мизгирёв потянулся к подносу. — Попробуйте он по Сониному рецепту. Она им гордилась…
Профессор налил из молочника каждому в чашку, что-то напоминающее густое какао с молоком и только затем влил туда горячий парящий кофе из кофейника.
— Попробуйте, — предложил он Ольге, переведя взгляд на Михаила, повторил. — Попробуйте. Соня называла этот напиток «Кофе на подушке». В варёное на огне какао с молоком и сахаром, добавляем немного соли, доводим до кипения, а потом доливаем горячий кофе.
Ольга пригубила и восторженно произнесла:
— Класс! Действительно, яркий напиток.
— Соня, вообще, была яркой женщиной! — с упоением чуть выпятив вперёд грудь, заметил Мизгирёв, — Самой яркой, какую я встречал. В нашей компании в Рейкьявике она многих обескураживала. Когда на праздники научное сообщество собиралось с жёнами, Соня затмевала всех. Её наряд интриговал, соблазнял и очаровывал. Она гнала прочь правила и запреты. Выбирала всё, что душе угодно блёстки, пайетки, парчу, золото и меха самых неожиданных расцветок.
— Почему вы уехали из Исландии? — спросил Михаил.
Петр Владиславович поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая во все стороны кофе, начал судорожно махать руками. Ольга резко встала, подскочив к креслу профессора, принялась короткими, но частыми ударами бить Мизгирёва по спине, осуждающе поглядывая на мужа.
— Ух ты! Ух ты — вскрикивал Петр содрогаясь телом. Но кашель усиливался и, Мизгирёв кивком поблагодарив Ольгу за помощь, рванулся к двери, повторяя на ходу, — ух ты! Ух ты!
Вернулся он как раз к тому времени, как Ольга с Михаилом допили кофе.
— Извините, бога ради. Поперхнулся, — виновато произнёс профессор.
Сейчас на нём был элегантный тёмно-синий костюм, голубая рубашка и шлёпанцы на босу ногу.
— Скажите Пётр Владиславович, это наваждение, которое случилось с Софьей единственное или было что-то ещё? — спросил Михаил, дождавшись, когда профессор усядется на своё место.
— Да, что вы! — воскликнул Мизгирёв, — каждую неделю появлялось нечто. Правда, в разные дни и разные весточки: то венок из ромашек, то берёзовые серёжки, а уж ветки ивы постоянно, однажды на пороге прямо у входной двери стояли лапти их пеньковой верёвки, было ещё вытяжное кольцо от парашюта и обрывок купола. Соня плохо реагировала на сюрпризы. Плакала. Ночами не спала.
— Но вы то, понимали, что эти дрянные шутки с вами проделывает недоброжелатель? Пытались, искать кто? — невесело усмехнулась Ольга.
— Сначала пробовали, три комплекта прислуги сменили. Увольняли без выходного пособия. Избавились от двух водителей, службу охраны Софья поменяла местами — тех кто был в доме перевела в офис, а офисных сюда и все равно весточки приходили…
— Видеонаблюдение? Оно у вас есть? — поинтересовался Михаил.
— А то! Везде камеры понатыканы. Мы их регулярно переставляли с места на место ракурс меняли, но весточки появлялись ровно там, где камеры не могли их ухватить.
— Записи с них сохранились? — Михаил обратил внимание как задрожали пальцы у профессора.
— Конечно, сохранились. У меня в сейфе заперты. — Мизгирёв закрыл ладонями лицо. — Как я опоздал… Отец давно предлагал обратиться к его другу, вашему начальнику, но я всё думал слухи пойдут, сплетни, засмеют. И вот финал… — Пётр опустил руки и влажными пьяненькими глазами посмотрел на Ольгу, затем на Михаила, — Вы-то, надеюсь, никому, ни-и-икому? У нас беседа без протокола? Или как? Я ещё одного скандала не перенесу…
Михаил боковым зрением заметил, как дрогнули ресницы у Ольги и вспомнил про включённый в её сумочке диктофон.
— Она написала в предсмертной письме, что её убил Лель. Сами вы Леля не видели, поэтому будем считать, что это Сонины… — договорить Михаилу не дал истеричный крик Мизгирёва:
— В том то и дело, что видел. Целых два раза. Один раз его тень, а второй, за день до Сониной смерти, в кафе… живого… весёлого и молодого… как тогда… — профессор в подробностях рассказал эпизоды, когда ему самому приходилось видеть живого Игната Островского.
Глава 6
Михаил с Ольгой вышли за калитку усадьбы семьи Мизирёвых и, не сговариваясь, сделали глубокий вдох.
— Не надо ничего сейчас говорить Мцыри, давай разъедимся по своим работам, а вечером, если будет чем, поделимся впечатлениями. Думаю тебе надо привлекать Романа Васенко.
— Да. Придётся. — Подтвердил Исайчев, — не хотелось бы, у каждого из нас завал на работе по уже отписанным делам, но думаю без него за тот месяц, что дал на следствие Корячок, не успею даже с твоей помощью. Садись подвезу к работе…
— Не надо, тебе совсем в другую сторону. Я вызвала машину. Пока жду, подышу, осмотрюсь, красиво здесь…
— Кстати, Копилка, — озорно подмигнул жене Исайчев, — а чем для тебя пахнут эмоции Романа Васенко?
Ольга на секундочку серьёзно задумалась:
— Иногда, когда он расслаблен и добродушен он пахнет яблочным вареньем. А когда зол мокрой пылью, я даже пугаюсь…
Михаил чмокнул жену в щёку и быстрым шагом направился к машине. Надо было ухватить капитана Васенко и озадачит его новыми проблемами.
— Слушай, Копилка! — не доходя до машины крикнул Михаил, — я утром уже видел Романа, знаешь, чем он пах сегодня?
— Пыльными архивными делами он пах, — махнула на прощание рукой Ольга, — поезжай уже! Посылай его в архив поднять «дело Игната Островского», он рыться в старых делах очень не любит, поэтому управиться быстро.
— Управиться, конечно? — ворчал, садясь в машину Михаил, — сначала весь мозг мне выпьет, а потом управиться… Интересно какие же эмоции у него были, когда он пах яблочным вареньем? При каких обстоятельствах Копилка их унюхала? А? — Исайчев обернулся, увидел, как Ольга внимательно рассматривает усадьбу Мизгирёвых. — Сволочь ты, Мцыри! И думать так не смей о своей жене. — Михаил резко козырнул двумя пальцами, поднеся их к виску, — Есть, товарищ майор! Сволочь!
Исайчев иногда работал в паре с Васенко. Они по темпераменту, логике мышления и отношению к жизни были совсем разные и все же, именно это помогало сослуживцам успешно распутывать сложные заковыристые «дела». Михаил завидовал способности Романа переключаться от рабочих вопросов на бытовые. При этом Исайчев замечал, как ловко капитан успевает высказаться и там и там, не теряя первоначальной нити разговора. Сам Михаил старается не принимать опрометчивых, поспешных решений в экстренных ситуациях «берёт паузу» и тщательно обдумывает предстоящие действия. Это происходит у него без каких-либо усилий — он такой от природы. Роман же не терпит медлительности. Васенко энергичный, работоспособный, с богатой мимикой болтун. Может разговорить любого даже совсем мутного собеседника и выудить из него то, что он не поведал бы никогда. Сейчас именно эта способность Васенко интересовала Исайчева более всего. Михаил, напротив, мог смотать добытую коллегой информацию в один клубок и сделать неожиданный и чаще всего правильный вывод.
Ольга проводила взглядом удаляющуюся машину мужа, обернулась и с удивлением заметила, как утреннее солнце причудливо высветило территорию усадьбы. Оно разделило пейзаж на две части. Одну, ту что была за домом, укутало мглистой дымкой, спрятав деревья, кустарники и мелкие хозяйственные постройки, оставила только намёки на них в виде тёмных выступающих кое-где фрагментов.
«Вероятно, там вода, — подумала Ольга, — туман густой и кажется в нём плывут горы»
Часть территории перед домом, наоборот, казалась высвеченной мощным прожектором. В его свете влажная листва деревьев и газонная трава посверкивали неестественно ярким изумрудным цветом. Растения на клумбах и вдоль идеально вымощенных природным камнем дорожек, выглядели только что нарисованными блестящей пока ещё не высохшей краской.
Ольга оценила ухоженность усадьбы, сделала выводы: у профессора есть садовник. Не сам же он скачет по деревьям? Немаленький бассейн тоже требует заботы. Вслух произнесла:
— Бо-о-ольшое хозяйство у профессора, много подручных людей… И всех надо опросить О-ё-ёй!
— Большое! — подтвердил кто-то за её спиной.
Ольга обернулась. Её взгляд упёрся в улыбающееся лицо с большими серыми глазами.
«Это Верочка», — вспомнила Ольга, спросила:
— Вы по мою душу? Я что-то забыла в доме?
— Нет, нет! — поспешила ответить девушка, — я не к вам. На почту бегу, бандероль получать…
— Давно здесь обитаете, — поинтересовалась Ольга.
— Пять месяцев. Угол снимаю и работаю.
— Угол снимаете? Это как? — округлив удивлённо глаза, спросила Ольга.