— Этот мистер Эббот, — сказал он, — стоящий человек.
— На вывеске его фамилия Даркус, — сказал я, — Эббот — его имя.
— Имя там или фамилия, не знаю, — сказал Джо, — одно точно, что человек он стоящий.
— И судья тоже, — сказал мой кузен Мурад.
— Образованный, видно, — сказал Джо. — Я бы и сам выучился французскому, да только с кем потом говорить?
Мы молча продолжали путь. Через несколько минут черные тучи расступились, проглянуло солнце, и вдали на востоке над Сьерра-Невадой мы увидели радугу.
— Мы и правда показали той старой реке, — сказал Джо. — А он был сумасшедший?
— Не знаю, — сказал мой кузен Мурад.
Мы добрались до дому только через час.
Мы всё думали о тех двоих и еще о том, был ли бакалейщик сумасшедшим. Лично я был уверен, что нет, но в то же время мне казалось, что он вел себя как чокнутый.
— Пока, — оказал Джо.
Он пошел вниз по улице, но, пройдя метров двадцать, обернулся и сказал что-то словно сам себе.
— Что? — крикнул Мурад.
— Именно! — сказал Джо.
— Что — именно? — крикнул я.
— Он сумасшедший!
— Откуда ты знаешь?
— Как же можно, чтоб тебя сорвала с лозы и съела по ягодке молоденькая девушка?
— А хоть бы и сумасшедший, — сказал мой кузен Мурад. — Ну и что же?
Джо сжал подбородок рукой и задумался. Теперь солнце светило вовсю, стало тепло, и мир наполнился светом.
— Нет, все-таки, не сумасшедший! — прокричал Джо.
И двинулся дальше своей дорогой.
— Самый что ни на есть сумасшедший, — сказал кузен Мурад.
— А может быть, — сказал я, — он не всегда бывает такой.
Мы решили больше не говорить об этом до тех пор, пока снова не отправимся купаться, а тогда заглянем еще раз в лавочку и посмотрим, как там идут дела.
Когда через месяц мы снова пришли в лавку после того, как выкупались в канаве, вместо Эббота Даркуса там хозяйничал другой мужчина. Он тоже был не иностранец.
— Чего вам? — спросил он.
— Колбасы на десять центов и одну французскую булку, — сказал Джо.
— А где мистер Даркус? — спросил мой кузен Мурад.
— Уехал к себе домой.
— А где его дом?
— По-моему, где-то в Коннектикуте.
Мы сделали себе бутерброды с колбасой и стали есть.
Под конец Джо не выдержал:
— Он был сумасшедший?
— Ну, — сказал молодой человек, — трудно сказать. Сначала я думал, что он псих. А потом решил, что нет. Способ, каким он вел дела в своей лавке, наводил на мысль, что он не в себе. Он больше отдавал даром, чем продавал. В остальном с ним все было в порядке.
— Благодарю вас, — ответил Джо.
Лавка была теперь в полном порядке и стала довольно скучным местом. Мы вышли оттуда и отправились домой.
— Он сам ненормальный, — сказал Джо.
— Кто? — спросил я.
— Этот парень, что стоит сейчас за прилавком.
— Тот малый?
— Угу… тот парень, у которого нет никакого образования.
— По-моему, ты прав, — сказал мой кузен Мурад.
Всю дорогу мы вспоминали образованного бакалейщика.
— Пусть меня возделают, — сказал Джо, расставаясь с нами и уходя вниз по улице.
— Пусть меня сорвут с дерева и бросят в ящик, — сказал мой кузен Мурад.
— Пусть меня срежет с лозы и съест по ягодке молоденькая девушка, — сказал я.
Несомненно, то был замечательный человек. Спустя двадцать лет я решил, что он, наверное, был поэтом и держал бакалейную лавку в этом маленьком захудалом поселке ряди поэзии, которая нет-нет да и попадалась там, а вовсе не ради презренных денег.
Локомотив 38, оджибвей
Однажды к нам в город приехал человек верхом на осле и стал являться что ни день в публичную библиотеку, где я тогда проводил почти все свое время. Это был высокий молодой индеец из племени оджибвеев. Он сказал что его зовут Локомотив 38. В городе все считали, что он сбежал из сумасшедшего дома.
Через шесть дней после того, как он к нам прибыл, на Туларе-стрит троллейбус сбил и серьезно ранил его осла. На другой день на углу улиц Марипоза и Фултон животное подохло, вероятнее всего от внутренних повреждений. Осел упал на тротуар, придавил индейцу ногу, застонал и сдох. Индеец высвободил ногу, поднялся, прохромал в аптеку на углу и заказал телефонный разговор на дальнее расстояние. Он звонил своему брату в Оклахому. Вызов стоил ему больших денег, которые он по требованию телефонистки опустил в щель аппарата так, словно для него это было обычное дело.
Я сидел в это время в аптеке и ел банановое мороженое с толчеными орехами.
Выйдя из телефонной будки, он увидел, что я сижу у стойки с газированной водой и ем это фантастическое кушанье.
— Хелло, Вилли, — оказал он.
Он знал, что мое имя не Билли — просто ему нравилось называть меня так.
Он прохромал к буфету, где продавалась жевательная резинка, и купил три пакета с фруктовыми соками. Потом вернулся и спросил:
— Что ты ешь? Это выглядит довольно привлекательно.
— Особое банановое. С толчеными орехами.
Индеец взобрался на соседний стул.
— Дайте мне того же, — сказал он девушке, торгующей содовой.
— Нехорошо очень вышло с вашим животным, — сказал я.
— В этом мире для животных нет больше места. Какой бы мне купить автомобиль?
— Разве вы собираетесь купить автомобиль?
— Вот уже несколько минут я думаю об этом.
— Я и не подозревал, что у вас водятся деньги. Мне казалось, что вы бедны.
— Просто я произвожу на людей такое впечатление. И еще им кажется, что я сумасшедший.
— Что до моих впечатлений, то вы не показались мне ни сумасшедшим, ни богачом.
— Да, я богатый.
— Хотел бы и я быть богатым.
— Для чего?
— Да вот уже три года, как у меня мечта съездить в Мендоту на рыбалку. А для этого нужно снаряжение и хоть какая-нибудь машина.
— Ты умеешь водить машину?
— Я все умею водить.
— А ты когда-нибудь пробовал?
— Нет еще. Потому что у меня никогда еще не было автомобиля, а украсть его не позволяет наша религия.
— Ты хочешь сказать, что достаточно тебе сесть за руль, как машина у тебя поедет?
— Да, сэр.
— Вспомни, о чем я толковал тебе на днях около библиотеки.
— Это про век машин?
— Вот именно.
— Я помню.
— Индейцы рождаются на свет с инстинктом скакать на лошади, править веслом, удить рыбу, охотиться и плавать. Американцы рождаются с инстинктом гонять машину.
— Я не американец.
— Знаю. Ты армянин. Я прекрасно помню. Я спрашивал, и ты говорил мне. Ты армянин, родившийся в Америке. Тебе четырнадцать лет, и ты уже знаешь, что стоит тебе сесть за руль, и ты поведешь машину. Ты типичный американец, хотя и смуглый, как я.
— Управлять машиной проще простого. Легче, чем ехать на осле.
— Отлично. Пусть будет так. Если я сейчас выйду и куплю машину, ты согласишься ее водить?
— Еще бы!
— А за какую плату?
— Вы хотите сказать, что будете платить мне за вождение?
— Конечно.
— Это очень любезно с вашей стороны, но мне не нужно никаких денег.
— Некоторые поездки могут продлиться долго.
— Чем дольше, тем лучше.
— Тебе что, не сидится на месте?
— Я родился в этом маленьком городишке.
— Он тебе не нравится?
— Мне нравятся горы, реки и горные озера.
— А бывал ты когда-нибудь в горах?
— Пока нет. Но когда-нибудь побываю.
— Ясно. Как ты считаешь, какой мне купить автомобиль?
— Как насчет фордовского «родстера»?
— Это самый лучший?
— Вам надо непременно лучший?
— Почему бы и нет?
— Не знаю. Может потому, что лучший стоит кучу денег.
— Какой из них лучший?
— Некоторые считают, что «кадиллак». Другие предпочитают «паккард». И тот, и другой хороши. Трудно даже сказать, который лучше. «Паккард» просто великолепен на автостраде, но и «кадиллак» тоже. Я их много перевидал на шоссе — чудо что за машины.
— Сколько стоит «паккард»?
— Около трех тысяч. Или чуть побольше.
— Мы можем сейчас купить его?
Я встал со стула. Он выглядел помешанным, но я знал, что это не так.
— Послушайте, мистер Локомотив, вы и в самом деле сейчас же покупаете «паккард»?
— Ты же знаешь, мой осел только что сдох.
— Я видел, как это случилось. Они арестуют вас в любую минуту.
— Они меня не арестуют.
— Арестуют, если есть закон, запрещающий оставлять на улице дохлых ослов.
— Ничего они не сделают.
— Почему же?
— В этой стране очень уважают деньги, а их у меня много.
«Пожалуй, он все-таки чокнутый», — подумал я.
— Откуда они взялись у вас?
— У меня есть земля в Оклахоме. Около пяти тысяч акров.
— Они чего-то стоят?
— Нет. Кроме двадцати акров, остальное ничего не стоит. У меня нефтяные скважины на этих двадцати акрах. У меня и у моего брата.
— Как вы, оджибвеи, оказались в Оклахоме? Мне всегда представлялось, что вы живете на севере, вокруг Великих озер.
— Верно. Мы обычно живем у Великих озер, но мой дед был пионером. Когда всех потянуло на запад, и он туда подался.
— О! Ну тогда, я думаю, вас не станут беспокоить из-за вашего дохлого осла.
— Меня ни из-за чего не станут беспокоить. И не только потому, что у меня есть деньги. Но и потому, что меня тут принимают за сумасшедшего. В этом городе никому, кроме тебя, не известно, что у меня водятся деньги. Ты не знаешь, где бы нам сейчас же купить такую машину?
— Агентство «Паккард» находится на Бродвее, как раз через два квартала от библиотеки.
— Если ты уверен, что не откажешься водить для меня, пошли покупать этот самый «паккард». Хорошо бы яркого цвета. Ну, скажем, красный, если найдется. Куда ты предпочел бы поехать для начала?
— Вам бы не хотелось съездить половить рыбки в Мендоте?
— Охотно проедусь. Посмотрю, как ты рыбачишь. Где можно приобрести для тебя снаряжение?
— За углом, у Хомана.
Мы пошли к Хоману, и индеец купил мне рыболовное снаряжение за двадцать семь долларов. Потом мы отправились на Бродвей в агентство