лег спать нормально, не болтал с соседом, по палате не шатался.
– О! Андрюша вчера первый уснул, – сообщал он, – Андрюша, ты получаешь бутерброд с колбасой.
Андрюша тут же счастливо чавкал.
– А кто вчера выиграл в плейстейшен в гонки? – он обводил нас взглядом. – Точно, Серега! Серега, ты получаешь печенье.
Я не выдерживал, начинал канючить:
– А мне когда-то хоть что-нибудь достанется?
– Нет, Гынжу, ты сиди! Вот научишься себя хорошо вести, тогда будет и тебе угощение.
Ну что тут скажешь? Справедливо. Я не обижался.
Меня, кстати, в психушке поначалу ничем не лечили. Я там просто лежал. Официально в медкарте вроде значилось обследование головы после травмы, потому что должны же они были официальный повод для госпитализации иметь. А так я отдыхал, как в летнем лагере. А заодно снова влюбился. Но на этот раз не в девочку.
У нас там была молодая заведующая отделением. Такая шикаперная – умная, симпатичная. Оооо! Я был от нее без ума. И, наверное, у всех пацанов такая фишка: когда влюбляются в теток постарше – начинают сильно баловаться, выводить их из себя, привлекать к себе внимание любыми средствами. Чтобы они подошли, поговорили, дотронулись. Как же я хотел, чтобы она меня потрогала! И поэтому изо всех сил закатывал ей истерики.
– Гоша, Гоша, успокойся, – она подходила ко мне и звала медсестру, – таблеточки дайте мальчику.
И я про себя: «Аааа! Какие еще таблеточки?! Мне надо, чтобы ты подошла ко мне, погладила, потрогала!»
Но иногда она все-таки делала так, как надо – начинала меня успокаивать, гладить по голове. У меня это было с самого детства – не знаю уж почему, наверное, психологи скажут, что это такая травма, типа никто меня не гладил в младенчестве и на руках не носил. Но я всегда, с малых лет, обожал, когда меня тетки гладят по голове. Лежу, и на седьмом небе от счастья. И вот она тоже так делала. Садилась рядом со мной и долго-долго гладила по голове.
– Гоша, все будет хорошо!
Я лежал, закатив глаза от счастья, и молил ее про себя: «Ооооо, гладь меня, гладь побольше! Я еще не сплю, не уходи, пожалуйста, гладь еще!»
Когда она оставалась дежурной и ночевала на работе, то всегда приходила ко мне перед отбоем, садилась рядом на кровать и меня гладила. До сих пор у меня перед глазами стоит эта картина, просто офигенная! Все лежат сами по себе, кто как может успокаивается, засыпает. И только рядом со мной сидит заведующая отделением. Устроилась на моей кровати и гладит меня по голове. Так я и балдел. Правда, продлилось это счастье не очень долго, всего-то чуть больше недели.
А потом мне сообщили, что если дальше все будет идти так же хорошо, то меня через пять дней выпишут. Я, конечно, обрадовался. И тут меня страшно понесло. До этого я вел себя практически как паинька, только для заведующей персонально немного истерил, чтобы она обращала внимание на меня. А так, во-первых, хотелось получать вознаграждения в виде угощений, а во-вторых, там реально надо было вести себя как паинька, чтобы не залечили всякими таблетками. Но когда я узнал, что меня выписывают, то потерял всякий страх. Сопли пузырем, пальцы веером, всех посылал. И взрослых, и детей.
– Идите на хер, меня скоро выпишут! А вы все лохи.
Дней пять я так ходил, звездил изо всех сил. Забил на правила, на режим. Ночью не спал, разговаривал со своими соседями, им спать не давал. На уроках совсем перестал заниматься – а уже сентябрь наступил, к нам стали учителя приходить, – творил всякую ерунду. Швырялся тетрадками, орал: «Мне это не надо, меня скоро выписывают!» С ребятами тоже вел себя как последний козел – стал драчливым, всех задирал, постоянно устраивал драки. Потом еще на аукционе права качал, когда всем что-то давали, а мне нет, орал: «А почему мне, блядь, нет подарка?» Медсестры только головами качали: «Ну и ну…».
И вот, проходят эти пять дней, а меня не выписывают. И я такой пошел на пост к медсестрам:
– Че, блин, за фигня? Меня сегодня выписать должны!
А они мне спокойно так говорят:
– Гоша, ты себя плохо ведешь. Тебе позапрошлой ночью ставили красные кубики. Какая выписка?
А красные кубики – это такой жутко болезненный укол, который делают в ягодицу, чтобы человек не скакал и не прыгал, а лежал как овощ. И вот я на такой укол нарвался.
Конечно, сопротивлялся, когда понял, к чему все идет, старался не даться. Но меня заломала медсестра. Обманом затащила в процедурный кабинет.
– Пойдем со мной, я тебе дам таблеточку, чтобы ты заснул.
А там уж как-то уложила на эту их кушетку, я не помню как. Потом позвала на помощь заведующую отделением, ту самую молодую, которую я любил. Они вместе меня держали, и медсестра – пффф! – всадила мне этот укол в задницу. И я моментально обмяк. Вообще не мог пошевелиться. После него очень долго зверски болит задница. Я не мог ни встать, ни шаг сделать, ни что-то еще.
– Я вот так буду сидеть, – бормотал непослушным языком. – Не надо меня дергать!
Час не мог в себя прийти, а потом еще целую неделю ходил как кисель. У меня так ныло тело, так болела каждая мышца, что это просто невозможно передать. И еще мне стали перед сном давать какие-то зеленые таблеточки. Иногда я их пил, иногда втихаря выплевывал. А в остальном шла обычная больничная жизнь. Днем – занятия. После них нас выводили гулять в «решетку». Это такая площадка для прогулок, своя у каждого отделения. Там все было как на обычной детской площадке – качельки, каруселька, песочница, – только обнесено решеткой. Еще в больнице был зоопарк, но вот это вообще непонятно зачем. Животных мы ни разу не видели. Нас строили парами и вели в нашу клетку, никаких вам зверей.
Я просидел в психушке еще месяц. Только в октябре вернулся в свой детский дом. Вместо пары недель «переждать ремонт» провел в психушке целых два месяца. Приезжаю, а воспитатель мне говорит:
– Гоша, к тебе тут приходили.
– Кто? – я замер, меня холодный пот прошиб от плохого предчувствия.
– Женщина такая приятная. Спрашивала про тебя, хотела увидеть.
– А вы что? – я уже понял, кто это был. Сердце упало в пятки.
– Как что? Сказали, чтобы через пару месяцев пришла. Что пока ты лежишь в больнице, в 6-й Донской.
Так она больше и не пришла, мама Гоши…
А на память о той истории у меня осталось заикание. Никогда раньше такого не было, а тут я начал зависать на каждом слове и потом больше года не мог от этой проблемы избавиться. Скорее всего, от Гоши «заразился» – он был заикой. Я его наслушался, и вот, пожалуйста. Конечно, я делал это не специально и не из-за того, что хотел быть на него похожим. Просто так само получалось. Злился и ничего поделать не мог.
– П-п-подайте с-с-с-с-с-стакан.
– Оооо, – питалка покачала головой, – что, психушка тебя испортила?
– Н-н-нет, – я давай отнекиваться, – это н-н-не из-за п-п-психушки.
– Гош, ты понимаешь, что тебя к сентябрю должны были выписать?
– Д-д-да, п-п-понимаю.
– А ты – что? Плохо себя вел. И просидел там больше двух месяцев. Вот и заикаешься теперь!
Я все понимал. А главное, понимал, что реально упустил свое счастье, свою семью.
Кстати, из-за того, что я тогда вернулся в батор позже начала учебного года, у меня со школой все как-то окончательно посыпалось. Начало английского я пропустил, по математике, русскому, биологии тоже потерялся и потом не мог ничего понять. По всем предметам у меня начались проблемы. Математика стала адом. Классно отдохнул, называется, летом. Семья Гоши Яйцука меня бросила. Сам я стал заикой и психом. С учебой полный капец. И зачем тогда вообще стараться? Для кого пытаться быть послушным и хорошим? У меня словно пелена с глаз упала – смысла нет. Все равно больше никто и никогда за мной не придет. Я же псих.
Глава 14Добрый мальчик
На уроках мне стало окончательно скучно, просто нечего делать. Зато я нашел себе другое развлечение – все чаще и чаще воровал. Как будто тренировался на будущее.
Один раз, в четвертом классе, я своровал у воспитательницы деньги. В тот день, как обычно, после подъема, умывания и уборки мы перед завтраком пошли в учебный корпус. Учительнице, Додоновой Валентине Ивановне, в какой-то момент надоело, что мы либо не делаем домашнее задание, либо делаем его неправильно, плохо. А надо, чтобы мы делали правильно. Валентина Ивановна всегда говорила, что у нас есть мозги, но мы просто ленимся. И вот она нас решила оставлять без завтрака, пока не сделаем все как надо – с самого утра мы садились в классе и переделывали домашнее задание. А после этого она отпускала нас на завтрак. Мы, кстати, даже и не думали на нее обижаться – реально нормальная была училка, на самом деле святая.
И вот однажды я быстрее всех домашнее задание переделал.
– Все, – говорю, – я пошел в столовую.
Она посмотрела в мою тетрадь и кивнула:
– Хорошо. Иди, Гоша.
Спускаюсь я и вдруг вижу – опаньки! – лежит сумочка. Как потом оказалось, это была сумка Галины Ивановы, нашего ночного воспитателя. Я, кстати, к ней никаких чувств не испытывал – ни хороших, ни плохих. А про сумку подумал, что кто-то из гостей оставил. И я, такой: «Ну-ка, ну-ка, интересно!» Заглянул в сумку, нашел кошелек, достал оттуда 3 000 рублей, кажется, а остальные деньги оставил на месте – чтобы незаметно было. Засунул эти три тысячи себе в карман и пошел на завтрак. Сижу в столовке как на гвоздях, деньги мне карман жгут: «Аааа, деньги, деньги! Надо срочно кому-то рассказать, какой я богатый!». В переходе между корпусами по дороге обратно встречаю Некита с Тимиком.
– Пацаны, пацаны, – шепчу им, – давайте в туалет зайдем. Я вам кое-что покажу.
– Окай, окай, Гошан! – они сразу согласились, даже спрашивать ни о чем не стали – видели, какой я перевозбужденный.
Мы поднялись на свой этаж, зашли в туалет, и я такой:
– Пацаны, смотрите! Три тысячи!
– Откуда ты их взял? – Некит нахмурился.
– Не скажу.
– Ну, Гошан, откуда ты их взял? Колись! – Тимик тоже давай давить.