– Вы понимаете, во-первых, в девятом классе уже нет мест, а во-вторых, мальчик слабый, второгодник и…
Она не дала ему договорить:
– Гоша, – обернулась ко мне, – выйди, пожалуйста, за дверь.
Через десять минут разговора с Виолеттой наедине директор вышел из кабинета с такими же круглыми глазами, с какими до этого выходили руководители приюта и детского дома.
– Поздравляю, – он даже протянул мне руку, – вы приняты в нашу школу!
До сих пор не знаю, что она им всем говорила, наверное, одно и то же. Проделывала какой-то одной ей известный трюк. То ли грозила чем-то, то ли запугивала, но выходили все с одинаковыми лицами и на все соглашались.
И вот, первого сентября я пошел в новую школу. Виолетта утром предупредила:
– Так, Гоша, перед школой не кури! Потому что за курение там выгоняют.
– Окай, окай, – я, конечно, пообещал.
Покурил, выходя из подъезда, и побежал. Пришел на первое сентября с огромным букетом. Все дети, кстати, были с цветами. Правда, со скромными – три розочки или садовые какие-то цветочки. Один я притащился с дорогущим веником, его даже держать было тяжело, и ничего из-за него не видел. Стою, такой, нервничаю: «Что там происходит? Я даже не вижу свою учительницу!» Реально как первоклашка. Потом вручил букет своей новой классной, и мы познакомились. Вера Николаевна сразу мне понравилась: добрые глаза такие, милая, симпатичная старушенька. Очень приятный голос, как будто ласкает. Потом, когда я заметил у нее айфон, подумал: «Пипец, старушенька офигенная!» Она преподавала русский язык и литературу. И, кстати, Вера Николаевна с самого начала нормально ко мне отнеслась, безо всякой опаски. Хотя она прекрасно знала, что я из батора. Больше того. Она весь класс настроила так, что меня сразу приняли. Как-то собрала их и рассказала, что я из детского дома, что у меня никогда в жизни не было семьи, вот только теперь появилась. И меня надо поддержать. Некоторые родители, узнав об этом от своих детей, настроились против меня. Но в основном весь класс благодаря Вере Николаевне отнесся хорошо – дети уж точно. Я стал в классе самой обсуждаемой персоной. Всегда родители моих одноклассников спрашивали обо мне, как я живу, что делаю, чем дышу, что ем и так далее. Дети им рассказывали, ну и дальше уже я понравился всем родителям. Стал всеобщим любимчиком. И быстро подружился с детьми, буквально за неделю стал в классе душой компании. Проделал, как всегда, свой обычный трюк: начал общаться с самым слабым, таким тихоней. Пока общался с ним, приглядывался ко всем остальным. И после того как уже со всеми наладил контакт, этого бедного тихоню послал.
С учителями, как и в прошлый раз, отношения сложились по-разному. Была учительница по информатике, Ольга Сергеевна, мы с ней быстро подружились. Она всегда говорила:
– Так, Гынжу, вот ты ни фига не учишься, и мне стыдно ставить тебе даже тройку.
– Ну Оооольга Сергеееееевна… – я смотрел на нее жалобными глазами, и это срабатывало.
С русским и литературой все было терпимо, я что-то писал, какие-то диктанты сдавал, сочинения. Мне казалось, вроде норм, даже вообще шикардос. Но это мне так казалось, а для Веры Николаевны я был «тихий ужас». Ну а по математике было все кошмарно со всех сторон, как ни посмотри. Училка к тому же оказалась симпатичная, и я не мог сосредоточиться на заданиях. Все смотрел на нее. На ее походочку, на ее грудь. У нее был ребенок, и ей, наверное, было лет двадцать пять – это я позже выяснил. И, если честно, это все, что я из ее уроков математики запомнил. Была еще историчка, которая в итоге ушла из школы вместе со мной – я ушел, и она ушла. Ей было лет семьдесят с чем-то, может, даже перешагнуло за планку восемьдесят. Вот ее я один раз страшно довел, это уже позже было, после Нового года. Она хромала. У нее был порок сердца, и как-то зимой ей стало плохо, она неудачно упала прямо на улице – поскользнулась, отбила себе копчик. После чего у нее и осталась хромота. Но об этом мне потом Вера Николаевна рассказала, а так я не знал. И вот на одном из уроков истории я тихонько взял костыль училки и, пока она что-то писала в классном журнале, сделал страшную рожу и погрозил классу этим костылем. Но в тот самый момент она обернулась и все увидела, естественно, начала на меня орать. А я ей нахамил в ответ: «Че вы на меня орете! Не имеете права!» Только потом мне стало стыдно, я подумал: «Блин, жалко старушку». Хотя ничего плохого я не хотел. А меня почему-то обвинили в том, что я ее изображал, хотя ничего подобного не имел в виду. Просто дурачился. На уроках истории я сначала сидел на задней парте, что-то там рисовал. Но потом Вера Николаевна издала указ: «Вот как у меня в кабинете сидим, так и сидим на всех уроках!» Потому что ей не нравилось, что мы где-то болтаем, где-то парочками по интересам сидим. Меня пересадили на вторую парту и на истории тоже. Но я и там продолжал лоботрясничать. Со мной сидела самая красивая девочка нашего класса. Звали ее Лера. Боже, какая она была волшебная! Аккуратненькая такая, как в средние века, с длинной шейкой, кукольным личиком. Подбородочек треугольничком, носик осторожненький, глазки голубые маленькие. И одевалась она просто супер! Родители у нее были, конечно же, богатые. Я с ней сидел и сходил с ума. Так и говорил учителям:
– Простите, я не могу учиться! Со мной Лера сидит.
Короче, за полгода в новой школе я так ничего и не понял – пытался не столько учиться, сколько найти подход к учителям. С некоторыми получалось, с другими сразу было ясно, что бесполезно. С физичкой общий язык я нашел только к концу. Она, кстати, выглядела как судья. У нее были волосы накрученные, как будто парик, челка долбанская, нос такой огромный – как у вороны клюв. Еще и горбатая, с противным голосом, как у Шапокляк.
– Учи правила, тогда ты поймешь физику!
– Если я не понимаю физику, значит, я не пойму правила!
Это продолжалось бесконечно. Мы как следует помотали друг другу нервы. И я вообще удивился, когда мы с ней в третьей четверти смогли договориться о четверке. Но там были свои секреты, это потом.
В общем, поначалу все было в школе терпимо: с одноклассниками отлично, с учителями кое-как.
День у меня был такой. Утром сначала просыпалась Виолетта, открывала дверь в мою комнату, дальше меня будила Сонька. Потом я шел умываться, чистить зубы, потом приходил в столовую на завтрак – там была приготовлена яичница. Она мне ее делала почти каждый день. Я съедал яичницу, одевался. Подходил к ней попрощаться, чмокал в щеку:
– Все, я в школу!
– Да, давай, пока!
Я выходил, за мной закрывалась дверь. И я прямо там же, не отходя от квартиры, закуривал. Как раз пока дойду, должно уже не пахнуть. Школа была всего в пяти минутах. Около школы по пути встречал пацанов и девчат, мы вместе заходили в класс. После учебы я возвращался домой, там уже был обед – его тоже готовила Виолетта. То фаршированные перцы, то курица под соусом, то что-то еще. Она хорошо готовила, очень вкусно. Я ел и уходил смотреть телевизор. Или сидел у себя в комнате, копался в телефоне. Вечером приходила с работы Виолетта. Был ужин, потом просмотр фильма, если время позволяет. И все, отбой. Уроки она у меня не проверяла, вместе мы не занимались. Она, такая: «Сидит в комнате, и хорошо. Значит, учит». Но я-то, понятно, даже учебники не открывал.
Единственные дополнительные занятия, которые у меня были, это с «дедулей». Он был почти членом семьи – друг Виолы. Она меня с ним познакомила, еще когда брала меня на гостевой режим. Мы с ним сначала собирали мне диван дома – Виолетта первым делом диван мне купила. Потом на даче вместе мебель собирали. Он чуть-чуть меня приучил к такой работе, я стал немного понимать, что как устроено. И вот Виолетта почему-то называла его «дедулей». Хотя он был совсем не старый, даже младше нее на несколько лет. Но любил поворчать, что-то там повспоминать из прошлого – за это Виола его так и прозвала. И вот она сидит однажды, такая, затягивается сигареткой, и говорит:
– Дедуль, я тебе поручаю обучить Гошу английскому языку.
– Давай попробуем, – он со всем, что Виолетта предлагала, соглашался. Своего мнения у него не было.
Английский дедуля знал в совершенстве, в Америку постоянно летал, даже учился там и потом жил какое-то время. А дальше вернулся в Россию, но все равно его бизнес был связан с Америкой. И он меня начал обучать английскому языку. Правда, я его не воспринимал всерьез, потому что с самого первого дня он вел себя со мной как шутник, с которым можно похохотать и развлечься. Поэтому я на его уроках, такой, сидел и мысленно просил: «Ну давай, ну пожалуйста, начни шутить! Не могу я про английский слушать». Так наши уроки постепенно сошли на нет. В конце только и было, что смешки и насмешки. Никакой учебы. Он не смог меня заинтересовать.
А по другим предметам у меня репетиторов не было. Виолетта думала, что я и так сдам ОГЭ. Вроде как на минимум ничего сложного. Но мне еще как трудно было! Зато потом, после девятого класса, она собиралась взять меня на работу к себе в офис. Сразу мне так и сказала: «Гоша, отучись этот долбаный девятый класс, и сразу пойдешь ко мне». Поэтому я и не напрягался – она меня возьмет на работу, и прекрасно.
Но постепенно между мной и Виолеттой росло напряжение. Меня бесило, что она орет из-за каких-то капель, разводов, что у нее всегда черное должно быть черным, а белое белым. Понятно, перфекционистка. Но я же старался, как мог! Хотя, конечно, до ее стандартов все равно не дотягивал. Мне было тяжело, я постоянно по мелочи что-то делал не так. А она меня ругала. И еще вот эта путаница – кто я ей? – не давала покоя. Мы жили в постоянном недовольстве, как будто не оправдали надежд друг друга. Виолетта терпела-терпела меня, а потом все равно не вытерпела.
В один прекрасный день у меня несколько раз упал на пол новый телефон, который она мне подарила. Сам уже не помню, почему так получилось. И вот она приходит вечером с работы и видит: на комоде телефон лежит, а на нем царапины. Я их даже не увидел, если честно, внимания не обратил.