— Милый, — говорит Мама, — ты уже столько тренировался. А когда мы вернёмся, у вас ещё будет время.
Эммалина пережёвывает блинчики, гоняя их туда-сюда во рту.
— А мне надо надевать нарукавники?
Макс говорит:
— Можешь плавать вместе со мной, Эм.
— Без нарукавников?
— Только если мы будем плавать совсем близко у берега.
Папа говорит:
— Хороший план.
И через несколько дней Макс складывает целое гнездо из старых пляжных полотенец на заднем сиденье фургончика. Я забираюсь туда рядом с ним с помощью Папы, который подхватывает меня сзади.
— Мы тебя не перекармливаем, Космо? — спрашивает он, с трудом меня удерживая.
Эммалина решает сесть со мной и Максом, хотя на средних сиденьях достаточно места. Во время прошлых поездок она жаловалась, что моё дыхание слишком тёплое и сильно пахнет — я громко пыхчу, пока мы едем через маленькие городки и поля, среди которых нет ничего, кроме линий электропередачи. Интересно, что же изменилось.
Мы не успеваем толком даже отъехать от дома, а Эммалина уже достаёт любимую книгу. Она о динозавре по имени Гарольд. Человеческий алфавит сбивает меня с толку, сколько я ни пытаюсь сосредоточиться на буквах. К счастью, в книге яркие, красивые картинки — и с помощью Макса и Эммалины, хорошо знающих человеческий язык, я несколько раз прочитал эту книгу. История сложная. Главное, что нужно знать, — Гарольд живёт у моря и любит жевать жвачку. Иногда Папа говорит голосом Гарольда, весёлым, успокаивающим. Мне это очень нравится.
Когда мы останавливаемся, чтобы пообедать, Макс кормит меня небольшими кусочками буррито с говядиной и даёт попить воды из бутылки; позже Мама спрашивает меня сквозь облако газов:
— Господи, Космо, ты что съел?
«То, что мне дал Макс, — думаю я. — А что ещё?»
Мы открываем окна, я высовываю голову наружу, а Эммалина говорит:
— Мамочка, давай поиграем в «Я вижу».
— Я вижу маленькими глазками, — говорит Мама, — что-то на букву К.
— Корову! — восклицает Эммалина.
— Космо? — спрашивает Макс.
Я почти не слышу его — мне в уши задувает ветер. Мы едем по шоссе, мои уши хлопают, и меня охватывает сильнейшее ощущение, что эта поездка может стать новым началом для всех нас. Не знаю, почему. Может быть, потому, что солнце светит как-то по-особенному. Я чувствую лёгкость в наших сердцах. Может быть, на пляже Папа не будет спать на диване. Может быть, никто не будет бить посуду.
Мы едем дальше и дальше в новый день.
23
Машина останавливается на подъездной дорожке большого дома, окружённого сладко пахнущими деревьями. Макс, даже не дожидаясь, пока Папа вытащит ключи из замка зажигания, выпрыгивает из машины и бежит к гамаку. Эммалина вытягивает ноги, я тоже. Нет ничего лучше, чем потянуться хорошенько после долгой поездки на машине, когда твои мышцы напряжены и побаливают.
Размявшись, я поднимаюсь на крыльцо. Мама открывает дверь, и мой нос заводит меня внутрь. Приехав куда-нибудь в новое место, я обязательно обнюхиваю каждый квадратный дюйм, разделяя запахи на две категории: «хороший» и «тревожный». Два места на ковре, где когда-то лежала пара собак? Хороший. Лопнувший воздушный шарик под раковиной? Тревожный. Кошачья шерстинка возле вентиляции? Пока не решил. В общем и целом жильё, похоже, безопасно.
Папа ставит проволочную будку возле стиральной машины. Я знаю, что будка — только для поездок (дома она хранится в чулане), но она всё равно меня раздражает. Люди считают, что раз собаки когда-то жили в тёмных пещерах, в будках им будет так же комфортно. Но люди тоже раньше жили в пещерах. Если уж на то пошло, тогда Макс, Мама, Папа или Эммалина должны залезть в будку со мной.
Когда Эммалина была совсем маленькой, она так и делала. Она притворялась собакой, лаяла, пыхтела и виляла попой. Я хотел объяснить ей, что быть собакой на самом деле несколько сложнее, а она всё слишком упрощает, но так и не нашёл удобного случая. К тому же мне было лестно. Она ни разу не притворялась жирафом, черепахой или кошкой.
Несколько минут все раскладывают вещи. Я кладу Мистера Хрюка на видное место на диване, чтобы он тоже привыкал к новой обстановке. Макс, которому, похоже, уже надоел гамак, вбегает в дом и прыгает на двуспальную кровать, чтобы объявить её своей. Они с Эммалиной, словно резиновые мячики, скачут по всему дому.
— Приберегите силы для плавания, — говорит им Мама, складывая пляжную сумку.
Она берёт миску, чтобы наливать мне воду, потому что я точно знаю, что пить солёную воду нельзя ни при каких условиях.
Мы собираем остальные вещи — мини-сёрфы, кремы для загара, полотенца — и идём по деревянному мосту между несколькими домами. Он приводит нас прямо к океану. Океан! Я почти забыл его запах. Эта вода, которую нельзя пить! Чайки! Однажды я едва-едва не поймал чайку. Папа клянётся, что я был больше чем в десяти футах от птицы, но я знаю правду: в тот день я летал. С тех пор ни одна собака не прыгнула так высоко.
Сейчас самое жаркое время дня, так что на пляже мало народу: пожилые люди под полосатыми зонтиками и с сумками-холодильниками, из которых доносятся запахи сэндвичей с индейкой и чего-то похожего на рыбу. Мы впятером выбегаем на мокрый песок, хотя я отстаю из-за больных бёдер. Макс раскладывает наши полотенца так далеко от собачьего туалета, что запах чувствую только я. Когда мы обустраиваемся, я ложусь в позу отдыхающего: спиной на землю, живот напоказ, ноги задраны. Я ёрзаю на земле, помечая место, пока не чувствую под собой влажную прохладу. Пока мы с песком не сливаемся воедино.
Позже, когда до нас уже достаёт вода, Макс начинает голыми руками копать ров. Я с удовольствием помогаю ему, работаю лапа за лапой, и песок разлетается во все стороны.
Эммалина хихикает.
— Космоооо, ты устроил беспорядок.
— Он помогает, — отвечает Макс.
Рад, что хоть кто-то понял.
За рвом они строят песчаный дом. Он просто потрясающий. Именно таким должен быть песчаный дом: высокий и широкий, с кучей отверстий для окон и спиральными лестницами в разных местах.
— Мы должны тут жить, — говорит Эммалина, накладывая ещё одну горсть мокрого песка сверху, — с Мамой, Папой и Космо.
Наш обычный дом мне нравится больше, но я молчу. Я очень рад просто тому, что мы все здесь.
Остаток дня мы загораем. Мы едим яблочные дольки и прячем их от чаек, которые держатся на почтительном расстоянии. (Может быть, их вожак помнит, кто я такой.) Мы смотрим, как Эммалина бегает туда-сюда по мелководью, затыкая нос пальцами, и от воды её кудри становятся мокрыми и обвисают.
— Пойдём, — говорит Папа и берёт Маму за руки. — Пора поплавать.
Мама упирается.
— Ты же знаешь, что мне не нравятся водоросли на ногах.
— Мамочка, пожалуйста, — говорит Эммалина.
— Ага, пожалуйста? — добавляет Макс.
Какое-то мгновение я просто смотрю на них. Я стою у кромки воды, давая волнам касаться кончиков лап. Они вчетвером входят в воду и ложатся на мини-сёрфы, смеются и плескаются в воде. Больше всего на свете мне хочется остановить этот момент. Я лаю и снова лаю — потому что мы так счастливы, и я не могу найти другого способа сказать им, как же сильно их люблю. Я готов целыми днями смотреть, как они играют.
Макс оборачивается и зовёт меня.
— А ты чего ждёшь, глупый пёс?
Я вбегаю в воду, и она словно смывает с меня все прожитые годы.
24
Следующие два дня просто волшебные. Дядя Реджи живёт на другом конце пляжа, и по утрам он угощает нас пончиками, очень сладкими. Мы вместе берём напрокат маленькую лодку и плаваем на ней, а я лаю на рыб. Мы купаемся и ныряем. О, как мы плаваем! У меня лапы очень устают от плавания. А днём мы вывешиваем полотенца сушиться на верёвках и играем среди них в прятки.
— Где я? — спрашивает Макс. — Космо, найди меня!
Я всегда его нахожу. По голосу я его найду где угодно.
Вечером третьего дня дядя Реджи спрашивает:
— Кто-нибудь хочет хот-дог?
Какой глупый вопрос! Конечно же, все хотят хот-дог! Папа бросает на гриль сосиски, а Мама ставит на крыльце стеклянный столик с салфетками, которые ворошит ветер. Я рад видеть, что никаких столовых приборов нет; будто все возвращаются назад к природе. Макс приступает первым — ест прямо руками. На его пальцах блестят кетчуп и горчица, и я облизываю их, а потом и сам съедаю хот-дог. Макс разрезает мясо на маленькие кусочки и разбрасывает их по всему крыльцу. Судя по всему, это для того, чтобы я не подавился или не объелся слишком быстро, но мне нравится эта игра — она похожа на охоту. Я бросаюсь на каждый кусочек и разжёвываю его.
Макс смотрит на меня с улыбкой. Я понимаю, одновременно с тревогой и радостью, что уже много недель не видел, чтобы он так широко улыбался. Я скучаю по его смеху — такому, когда он складывает руки на животе и сгибается пополам, и его кудри трясутся.
После ужина Макс отводит меня в мой вольер, чтобы я провёл время с Мистером Хрюком (он адаптировался довольно неплохо). Макс рассказывает мне об острове на Багамах, которым правят дикие свиньи, плескающиеся в синей воде. Правда это или нет, я не знаю, но меня радует, что Мистер Хрюк, судя по всему, сейчас близок к своей естественной среде обитания.
Макс запирает дверь будки.
— Прости, Космо. Я бы взял тебя с нами, если бы мог.
Он искренне сожалеет.
Да, в Миртл-Бич есть места, куда не пускают собак, и это не секрет. В городе их полно: рестораны, где подают сливочное масло и крабов, маленькие торговые центры, скрипучие парки развлечений со странными аттракционами, которые поднимаются вверх, а потом быстро падают вниз. По пути в парк мы проходили мимо детской площадки с пластиковыми динозаврами. Эммалина спросила, нет ли среди них Гарольда, героя её книжки с картинками. Никто не сказал ей, что это глупый вопрос. Мы все его тщательно обдумали и пришли к выводу, что Гарольд живёт где-то ещё.