•
Теплые солнечные лучи падали с неомраченного неба на бархатную зелень Багамского гольфклуба. И поле, и клуб были, возможно, самыми роскошными в мире.
— Мне кажется, — пошутил вице-президент Соединенных Штатов, оглянувшись вокруг, — что еще ни один грешный политик не был в более тесном соседстве с раем…
Они играли партию двое на двое. Большой Джордж с Роско Хейвордом против Гарольда Остина и вице-президента.
— Знаешь, Гарольд, — сказал вице-президент Байрон Стоунбридж, — тебе, старина, нужно вернуться в конгресс и отвоевать мое место. Как только ты займешь его, тебе совершенно ничего не останется делать, как играть в гольф. Вот тогда бы ты стал чемпионом… Знаешь, это уже исторический факт, что почти каждый вице-президент за последние пятьдесят лет уходил из Белого Дома великолепным игроком, не то что при вступлении в должность…
И словно для того, чтобы проиллюстрировать свои слова, Стоунбридж великолепным ударом отправил мяч к лунке. Вице-президент был стройный, поджарый, мускулистый. Все в нем напоминало о его происхождении из фермерской семьи, которая жизнь свою провела в работе под щедрым солнцем, на свежем воздухе…
— Неплохой ударчик! — признал Большой Джордж. — Вашингтон себя не слишком обременяет делами, а, Бай?
— О, грех мне жаловаться! Вчера я провел инвентаризацию канцелярских скрепок. В ближайшее время буду страшно загружен подточкой карандашей…
Компаньоны понимающе усмехнулись. Ни для кого не было секретом, что Стоунбридж, бывший губернатор штата и лидер меньшинства в сенате, глубоко переживал роль, которую был вынужден играть сейчас. В своей предвыборной кампании нынешний президент заявил, что его ближайший сподвижник будет выполнять работу, полную высокого смысла, и принимать активнейшее участие в делах правительства. Как обычно, эти громкие слова повисли в воздухе сразу же после тронной речи…
— Скажите, Бай, — обратился к нему Роско Хейворд, — если бы вы имели полную свободу действий, что бы вы предприняли в первую очередь?
Еще вчера Хейворд называл Стоунбриджа официально: «господин вице-президент». Но уже к вечеру вице-президент сказал, что ему ужасно надоели всякие формальности и что он откликается на имя Бай. Хейворд, отлично знавший цену такой непринужденности в отношениях с высокопоставленными людьми, был счастлив.
— Если бы у меня был выбор, — сказал Стоунбридж, — я бы сосредоточился на экономике. Точнее, восстановил бы разумный подход к финансовой политике. Мне кажется, давно пора навести порядок в государственной бухгалтерии…
Услышав это, Квотермейн проворчал:
— Не ты один собирался это сделать, Бай. Но никому это пока не удалось. Да и ты малость опоздал…
— Лучше поздно, чем никогда! — вставил Хейворд…
Он играл в гольф старательно, но и не лучшим образом, хотя стыдиться своей игры оснований не было. Большой Джордж в начале игры сказал Хейворду:
— Послушай-ка, бухгалтер, ты играй да очки считай, а то эти политиканы и рекламные боссы не очень-то щепетильны в подсчетах…
— Мое положение обязывает меня выигрывать, — парировал вице-президент. — Причем любыми путями!
— Валяйте, — сказал Хейворд, — но учтите, что по части счета здесь у меня своя ЭВМ…
Он постучал себя пальцем по лбу.
Когда они отошли в сторонку, Большой Джордж осведомился, заговорщически понизив голос:
— Как прошла ночь? Все в порядке?
— Абсолютно все! Большое спасибо. Я получил огромное удовольствие от путешествия и спал, как убитый.
Роско солгал, он и глаз не сомкнул за ночь. Дело было в том, что накануне, во дворце Квотермейна, стало окончательно ясно: очаровательная, стройная, рыжеволосая Эврил была готова отдать Хейворду всё, стоило ему пальцем пошевелить! Это было видно и по ее поведению днем и особенно вечером. Точно так же Мун-Бим была наложницей Квотермейна, а роскошная Криста — Байрона Стоунбриджа. Не говоря уже о блондинке Рете, предназначенной для Гарольда Остина…
После ужина вице-президент и Криста решили остаться дома, а остальные отправились на «роллс-ройсе» Квотермейна в ближайшее казино. Вернувшись, Эврил проводила Роско до его комнаты. Они остановились на пороге.
— Возле вашей постели, — сказала Эврил, — есть селектор. Если вдруг что-нибудь, — она выделила слово «что-нибудь» — вам понадобится, нажмите кнопку с цифрой «7», и я приду.
— Спасибо, дитя мое! — ответил Хейворд. — Вряд ли мне что-нибудь понадобится.
…Большой Джордж продолжал:
— Послушай, старина, если что-нибудь не так, может, послать к тебе Мун-Бим?
Хейворд покраснел как рак и стоически ответил:
— Джордж, я и так наслаждаюсь твоим обществом и твоей дружбой. Но я должен прямо тебе сказать, что кое в каких вопросах наши вкусы расходятся.
Джордж помрачнел:
— В каких это, интересно, вопросах?
— Я имею в виду вопросы морали.
Большой Джордж задумался, сохраняя каменное выражение лица. А затем рявкнул:
— Морали? Это еще что такое? Чушь! Интеллигентские штучки-дрючки. Впрочем, как хочешь. Но не стесняйся! Скажи, если передумаешь…
Перед взятием девятой лунки Большой Джордж остановился у буфета с прохладительными напитками и возобновил разговор с Байроном Стоунбриджем.
— В американском правительстве, так же как и во многих других, — заявил он, — заправляют люди, которые ни черта не смыслят в основах экономики. И в этом главная причина инфляции. Вот почему и мировая денежная система, и все, что связано с ней, трещит но швам и летит в тартарары…
— Во многом я с тобой согласен, — сказал Стоунбридж. — Достаточно посмотреть, как конгресс швыряет деньгами направо и налево. Можно подумать, что у него их пруд пруди. Вроде бы нормальные люди сидят в палате и в сенате, а в то же время они считают, что печатный станок можно не останавливать…
Большой Джордж презрительно сказал:
— Каждому бизнесмену это понятно. Вопрос даже не в том, разразится ли кризис в американской экономике или нет. Для меня вопрос стоит иначе: когда это произойдет?
— Думаю, что этого можно избежать…
— Дудки! Я знаю, наступит день, когда правительство останется без денег. Только идиоты могут думать, что этого не произойдет.
Вице-президент вздохнул:
— В другом месте я бы сказал, что это ложь. Здесь же я этого делать не стану.
— И когда в Штатах настанет финансовый крах, — продолжал Большой Джордж, — только две силы могут спасти нас от анархии. Одна — это большой бизнес. Я имею в виду картель многонациональных корпораций, вроде моей, и больших банков, вроде твоего, Роско. Они станут руководить страной, научив ее финансовой дисциплине. Мы спасемся благодаря тому, что наши операции будут частью многонациональных картелей. Мы не погибнем, потому что свои ресурсы разместим за пределами страны — там, где их не настигнет инфляция. Второй силой будут военные и полиция. В союзе с большим бизнесом они сумеют навести порядок.
Вице-президент сухо сказал:
— Иными словами, полицейское государство… У вас найдутся противники.
Большой Джордж пожал плечами:
— Пустяки! Люди смирятся с неизбежным, особенно при условиях, когда называемая демократия улетучилась, денежная система гроша ломаного не стоит, а покупательная способность почти равна нулю. Кроме того, американцы уже не верят в демократические институты. Вы, политики, сами подорвали эту веру…
Роско Хейворд молчал, потом осторожно вставил:
— Ваш прогноз, Джордж, означает превращение сегодняшнего военно-промышленного комплекса в авторитарное правительство.
— Вот именно! Только я бы сказал — промышленно-военного. Именно он становится сильнее по мере того, как американская экономика слабеет. И не забудьте, на нашей стороне — организация. Со временем она станет весьма эффективной.
— А ведь это Эйзенхауэр впервые заговорил о военно-промышленной структуре, — заметил Хейворд.
— Да. И он же предупредил нас об ее опасности, — сказал Байрон Стоунбридж.
— Черта с два — опасности! — воскликнул Большой Джордж. — Кто-кто, а уж Айк-то должен был увидеть в этом комплексе большие возможности. Неужели вам это не понятно?
Вице-президент отхлебнул пунша:
— Ну, если не для печати, то скажу: конечно, мне это понятно, встать на нашу сторону.
Достопочтенный Гарольд спросил:
— А как ты думаешь, Джордж, сколько нам осталось?
— Мои эксперты утверждают, что пройдет еще лет восемь-девять, затем крах денежной системы неизбежен.
— Что мне импонирует как банкиру, — проговорил Хейворд, — так это идея дисциплины. Дисциплины во всем. И в финансах, и в самом правительстве.
Дж. Дж. Квотермейн, подписав счет, который ему подали, напыщенно произнес:
— И вы увидите, что она будет! Это я вам говорю!
Игра продолжалась. Джордж и Роско сидели без дела, пока Гарольд Остин с помощью сотрудников секретной службы искал затерявшийся где-то в кустах гольфовый мячик. Неожиданно наступил тот самый момент, которого так ждал Хейворд. Вышло это, казалось бы, совершенно непреднамеренно, почти случайно.
— Так что же, ваш банк намерен иметь дело с «Супранэйшнл»? — спросил Джордж.
— Да, мы об этом подумывали, — в тон ему ответил Хейворд.
— Мы расширяем сферу влияния в области международной телефонной радиосвязи. Хотим захватить контроль над ключевыми телефонными и широковещательными компаниями. Одни из них — правительственные, некоторые частные. Конечно, мы не хотим огласки во избежание националистической возни и воплей о суверенитете. «Сунатко» предоставит им современную технологию и эффективное обслуживание; сами они, понятно, такую роскошь позволить себе не могут. Посредством стандартизации мы включим их в мировую систему связи. В ближайшие три года мы будем контролировать примерно сорок пять процентов всей доступной нам системы связи на земле. Конкурентов у нас нет. Для Америки это очень важно. Я бы сказал, это жизненно важно для того же промышленно-военного комплекса…
— Да, — согласился Хейворд, — это крупное дело.