— Видите ли, во-первых, у Алекса есть трудности семейного порядка. Это — раз. Во-вторых, он путается с одной дамочкой на стороне… А в-третьих, она, помимо всего прочего, принадлежит к левым активистам! Имя ее часто мелькает в печати, но совсем не в том контексте, который способствовал бы укреплению банковского авторитета… Я иногда думаю, в какой степени она влияет на Алекса? Да. И все-таки, как я уже сказал… Мне все это очень неприятно, и мне даже где-то жаль милого Алекса, поэтому…
— Вы были абсолютно правы, рассказав мне об этом, Роско! — горячо воскликнул Йохансен. — Я убежден, что директора Совета обязаны об этом знать. Значит, говорите, она из левых? Да?
— Увы. Ее имя — Марго Бреккен.
— Да, да, я, кажется, уже кое-что о ней слышал. И не могу сказать, что это доставило мне удовольствие.
Хейворд улыбнулся. Все шло, как по маслу!
К сожалению, последующие разговоры доставили ему значительно меньше удовольствия. После долгих поисков он наконец дозвонился до Леонарда Кингсвуда, председателя стальной корпорации «Нортем». Леонарда с трудом отыскали где-то за городом, на одном из его предприятий.
Кингсвуд начал свою карьеру на сталеплавильном заводе с самых низов. Он был груб, прям, и поэтому без всяких реверансов сказал:
— Послушайте, Роско, не темните! Что из того, что Бен не известил директоров первыми? Он всегда так поступал. И мне это симпатично, потому что я так же делаю. Сначала нужно поставить в известность близких, и только потом уже всяких там…
Роско вытер испарину со лба… Что же касается возможности падения акций Первого Коммерческого банка, то на это Кингсвуд заявил следующее:
— Ну и что? Конечно, ПКА нырнет на пункт или два ниже на этом дурацком светящемся табло, когда новость выплывет за пределы нашего аквариума. И это произойдет, в основном, потому, что владельцы акций, как правило, кисейные барышни. Они не в состоянии провести границу между паникой и реальными фактами. В ближайшее же время стоимость акций восстановится, так как банк в основе своей здоров. И все мы, находящиеся у кормила, хорошо это знаем.
Роско промычал в трубку нечто невразумительное. Кингсвуд продолжал:
— Послушайте, Роско, все это маневрирование, которым вы сейчас так озабочены, белыми нитками шито. И я хотел бы сразу же расставить все точки над «i». Полагаю, что это сэкономит время и вам и мне… Вы — великолепный бухгалтер, один из лучших специалистов в этой области. Это — факт. Я не знаю лучших. И в любой миг, когда вам захочется уйти с занимаемого ныне поста в наш «Нортем» — милости прошу! Добро пожаловать. Вы получите значительно больше дивидендов и жалованья. Я произведу перестановку кадров и поставлю вас во главе наших финансовых дел. Учтите: это — серьезное предложение, а не посулы.
Леонард пренебрежительно прервал бормотание Хейворда и продолжал:
— Но при всех ваших достоинствах, Роско, я хочу сказать вам следующее. Вы — не руководитель. По крайней мере, я не вижу вас масштабным руководителем. И именно так намерен заявить, когда соберется Совет, чтобы назначить преемника Россели. И еще об одном я хочу сказать вам сразу же: мой выбор падет на Вандервоорта. Не обижайтесь на мою прямоту. Мне все-таки кажется, что вы заслуживаете того, чтобы знать о моей точке зрения заранее…
Хейворд нашел силы ответить спокойно:
— Я вам очень благодарен, Леонард.
— Вот и хорошо. И если, я повторяю, вы когда-нибудь всерьез подумаете о моем предложении, позвоните мне в любое время дня и ночи…
Роско Хейворд, конечно же, не намеревался работать на «Нортем». И несмотря на то, что деньги играли в его жизни очень большую роль, гордость никогда бы не позволила принять это предложение после такого приговора Леонарда Кингсвуда. Кроме того, он все еще был уверен в том, что получит ключевую позицию в ПКА.
Опять зазвенел телефон. Когда Роско снял трубку, Дора Каллагэн доложила, что на проводе еще один директор, Флойд Лобер.
— Флойд, — начал Хейворд, причем голос его звучал глухо и серьезно. — Я глубоко огорчен тем, что именно я первым должен сообщить вам эту грустную и трагическую новость…
•
В среду работа в Центральном отделении банка началась как обычно.
В тот день старшим дежурным была Эдвина Дорси, и дежурство это должно продлиться целую неделю. Она появилась у банка ровно в 8.30, за полчаса до того, как массивные бронзовые двери открылись перед первым посетителем.
У едва заметной двери в торце здания она открыла свою сумочку, чтобы достать ключ. Порывшись, Эдвина нашла его среди беспорядка, который всегда царил в сумке. Здесь были губная помада, кошелек, кредитные карточки, прессованная пудра, расческа, список того, что нужно было купить вечером, и множество других нужных вещей. Сумка Эдвины находилась в вопиющем несоответствии с четким и организованным умом ее хозяйки.
Прежде чем вставить ключ в замок, Эдвина проверила, на месте ли сигнал «засады нет». Сигнал находился именно там, где ему и полагалось быть. Несведущий человек вряд ли разглядел бы маленькую желтую карточку в небольшом окошке. Карточку поместил туда буквально за несколько минут до ее прихода привратник. Он приходил в Центральное отделение банка рано утром, и его миссия заключалась как раз в том, чтобы, придя раньше дежурного по банку, вставить карточку в окошко. Если все было в порядке, он ставил сигнал в условленном месте. Таким образом, если бы налетчики попали в банк, скажем, поздно ночью и сидели бы в засаде, ожидая первого сотрудника, чтобы захватить его в качестве заложника (а первым пришедшим был привратник), то никакого сигнала не было бы. И сотрудники, не обнаружив желтой таблички, мгновенно вызвали бы полицию.
В связи с участившимися случаями налетов и ограблений в большинстве банков за последнее время использовался сигнал «засады нет». Разумеется, вид его и способы маскировки постоянно варьировались.
Войдя в помещение, Эдвина сразу же подошла к панели на шарнирах и отодвинула ее. Под панелью находилась кнопка, которую Дорси нажала в соответствии с кодом: два длинных, три коротких и один длинный звонок. В оперативном отделе безопасности банка, располагавшемся в Главной башне, сразу же становилось известно, что дежурный администратор беспрепятственно вошел в банк. То же самое предварительно проделал и привратник, который передал свои позывные с помощью этого же звонка.
В комнате оперативников подобные сигналы принимались от всех отделений Первого Коммерческого банка, и старший по мере их поступления соответствующим образом переключал на пульте системы безопасности кнопки с надписями «Тревога» или «Внимание».
Если бы Эдвина либо другой администратор или привратник не сообщили о своем прибытии обусловленным и правильным способом, охрана немедленно вызвала бы полицию, и уже через несколько минут отделение банка было бы оцеплено.
Банки быстро установили для себя, что отсутствие сигналов в тех случаях, когда налицо неприятности, это лучший способ предупреждения охраны.
Таким образом, банковский сотрудник, взятый в качестве заложника, передавал сигнал охране, так сказать, не передавая его…
•
К этому времени сотрудники и администраторы банка уже стали появляться в его коридорах; у входа их пропуска проверял привратник, одетый в банковскую униформу.
К Эдвине подошел седовласый мистер Тотенхоу, старший служащий ПКА.
Вместе они направились в основное здание банка, затем спустились по широкой, устланной ковром лестнице к главному хранилищу, расположенному в подвале. В полномочия и обязанности дежурного администратора входило наблюдение и участие в ежедневной процедуре: утром отпирался основной банковский сейф или, как его называли, «склеп».
В ожидании, покуда сработает часовой механизм сейфа, Тотенхоу мрачно спросил:
— Скажите, слух о приближающейся смерти Россели — это не выдумка?
— К сожалению, нет, — вздохнула Эдвина и коротко передала мистеру Тотенхоу содержание вчерашнего разговора с Беном.
Часы показывали 8.40. Через несколько секунд раздался глухой щелчок в двери, сделанной из молибденовой стали. Щелчок означал, что часовой механизм, поставленный на ночь, сработал нормально и отключился. Теперь можно было набрать заданную комбинацию цифр, чтобы открыть «склеп». До щелчка делать это никому бы не рекомендовалось…
Нажав еще одну кнопку, Эдвина дала знать охране, что сейф вот-вот откроется, и отмыкание его происходит не по чьему-либо принуждению.
Затем Эдвина и Тотенхоу набрали каждый известную только ему одному комбинацию — дверь могла быть открыта лишь в том случае, если при этой процедуре присутствовали двое.
К ним приблизился старший кассир сейфа, который в течение дня отвечал за поступления и выдачу денег из главного хранилища. Только наличными здесь в течение последующих шести часов обращался миллион долларов банкнотами и звонкой монетой. Что касается чеков, то операции за это же время исчислялись примерно в двадцать миллионов.
Эдвина отошла в сторону, чтобы мужчины вместе смогли открыть огромную дверь «склепа», которая оставалась открытой до окончания банковских операций.
Затем все трое поднялись по лестнице и вернулись в центральное помещение отделения банка. Сюда к этому времени подвезли большие рогожные крафт-пакеты, в которых была наличность. Мешки привозились в специальных бронированных машинах в сопровождении двух вооруженных охранников-инкассаторов. Деньги доставлялись сюда, как правило, рано утром, поскольку брали их в Федеральном резервном банке и отсюда уже рассылали по всем отделениям ПКА. Банки старались обычно не держать лишних денег, поскольку пользы от них не было никакой, а угроза ограбления была постоянной.
Вероятно, основное искусство управляющего отделением банка и состояло в том, чтобы не оказаться в нужный момент без денег и вместе с тем не хранить лишних сумм. Операции Центрального отделения Первого Коммерческого колебались, в основном, в пределах миллиона наличными.