Не говоря ни слова, Хейворд медленно повесил телефонную трубку на рычаг…
Итак, в завтрашней газете… И они действительно все это напечатают, у них на руках все данные. А то, что будет напечатано в этой газете, подхватят другие… Агентства, радио, телевидение. У него не было никаких иллюзий на тот счет, что за этим последует. И одной статьи достаточно: это был позор, это была пропасть, из которой он уже никогда не выберется… А друзья? Семья? А его церковь и прихожане? Его престиж, влияние и гордость были уничтожены. Впервые он понял, насколько хрупко, воздушно было это здание. Однако худшее ждало еще впереди. Его, вероятно, отдадут под суд за получение взяток. Значит, впереди — тюремное заключение…
Зазвонил телефон, но он не обратил на это внимания.
Нечего было делать, не о чем было говорить, ничто не могло его спасти.
Он поднялся, вышел из кабинета и прошел мимо миссис Каллагэн, которая что-то сказала ему, но он не расслышал и не отозвался. Он двинулся по коридору тридцать шестого этажа, минуя зал заседаний, что еще так недавно был ареной его борьбы за власть. Кто-то еще обратился к нему, но он не откликнулся. Неподалеку от зала заседаний была маленькая дверца, которую почти никогда не открывали. Он открыл ее. Небольшая лестница вела наверх, он поднялся по ней несколько пролетов, не спеша, не оглядываясь назад, и вышел на балкон. Сырой ноябрьский ветер с силой ударил в лицо. Он напряг тело и рванулся вперед, словно ложась ка этот ветер, и с радостью почувствовал, как он охватывает его всего и как будто даже подталкивает. Ну, вперед, вперед… Подняв ногу, Роско перенес ее через решетку, отделявшую балкон от выступа в стене. Затем он перенес вторую ногу. До этой минуты он не чувствовал страха, но теперь все тело было охвачено дрожью, а руки намертво вцепились в решетку за спиной…
Где-то позади он услышал возбужденные голоса и топот ног по лестнице. Кто-то крикнул:
— Роско!
Когда они ворвались на балкон, он закрыл глаза и сделал шаг в пропасть.
•
Тем вечером Алекс все еще был не в состоянии прийти в себя после того, что произошло на его глазах. Он сидел мрачный, неуверенный в будущем, совершенно обескураженный, поджидая Марго. Она должна была вот-вот появиться. Он приготовил второй стакан виски с содовой и подбросил полено в угасающий камин…
Сегодня утром он одним из первых ворвался на балкон. Увидев Роско, который, казалось, на какое-то мгновение повис в воздухе, а потом исчез из поля зрения с ужасным криком и растворился в бездне, Алекс был так потрясен, что долго не мог выговорить ни слова.
Спустившись на тридцать шестой этаж, он постарался взять себя в руки и пошел доложить о случившемся Паттертону. Было необходимо срочно подготовить заявление для прессы с помощью Дика Френча и решить многие вопросы, не терпевшие отлагательства.
После обеда Дик Френч сказал Алексу, что на проводе репортер из «Ньюс-дэй» Эндикотт и надо с ним переговорить.
Алекс взял трубку и сразу же понял, что репортер очень расстроен. Эндикотт сообщил Алексу, что несколько минут назад прочел телеграмму «Ассошиэйтед пресс» о самоубийстве Роско Хейворда… Эндикотт пересказал Алексу содержание утреннего разговора с Хейвордом. И вот чем это кончилось…
— Если бы я только мог себе представить… — неуклюже оправдывался репортер.
Алексу и в голову не пришло утешать его. Вопросы морали каждый решал профессионально, да и причем здесь были слова утешения или сочувствия… Тем не менее, Алекс спросил:
— Ваша газета по-прежнему намерена опубликовать эту статью?
— Да, сэр, — сказал Эндикотт. — Сейчас готовится новая «шапка». В ней будет сказано о самоубийстве. А так все остальное пойдет, как и было запланировано…
— Зачем же вы мне позвонили?
— Видите ли, мне хотелось хоть кому-нибудь сказать, что у меня очень паскудно на душе… Видит бог, я…
— Да, — сказал Алекс. — У меня тоже. — И повесил трубку.
Да, настроение у Алекса было отвратительное… Статья, которая должна была появиться в завтрашней газете, нанесет банку колоссальный ущерб. Она добавит целую кучу неприятностей к страшной лихорадке, сотрясавшей банк. Несмотря на то что Алексу удалось остановить набег вкладчиков на отделение в Тайлерсвилле, а также предотвратить это бедствие в остальных отделениях, вера в Первый Коммерческий Американский банк была сильно поколеблена. Около сорока миллионов долларов были сняты со счетов за последние десять дней, а вклады значительно снизились по сравнению с обычным уровнем. Одновременно резко упала цена акций ПКА на Нью-Йоркской бирже.
Разумеется, пострадал не только ПКА. Как только весть о безвыходном положении «Супранэйшнл» стала достоянием гласности, паника охватила всех вкладчиков. Она перекинулась и на деловые круги, включая самих банкиров; она не только резко ударила по акциям на внутренней бирже, но и сильно пошатнула авторитет доллара на международном рынке. Теперь казалось, что это было грозным предупреждением, после которого настанет ужасающий спад…
Алекс со всей остротой ощутил, что падение одного колосса должно привести к падению многих других, даже тех, кто прежде казался застрахованным от всех неожиданностей. Он подумал о том, что ни отдельные личности, ни корпорации, ни сами правительства не могут вырваться из-под власти простого бухгалтерского закона, гласившего: рано или поздно, но по своим обязательствам надо платить…
Луис Дорси откликнулся на это событие статьей в своем информационном бюллетене. Алекс получил его еще утром, но, проглядев заголовки, решил прочитать бюллетень дома. Теперь он держал его перед собой…
«Не верьте существующему мифу о том, что есть нечто сложное и расплывчатое, не поддающееся анализу в деятельности корпораций, своих ли, международных ли, а также вообще в коммерческих делах.
Все так же просто, как ведение домашнего хозяйства. Обычная бухгалтерия, только в более крупном масштабе.
Приписываемые „большим делам“ сложности, туманная фразеология и надуманный мистицизм являются не более чем ловким камуфляжем. На самом деле этот камуфляж производится политиками, скупающими голоса налогоплательщиков, и прочими манипуляторами. Они выдают свое шаманство за глубокомыслие и используют его для сокрытия своих грязных делишек…
Чего больше всего боятся эти невнятно бормочущие пифии? Они дрожат от страха перед тем, что простой человек станет внимательно наблюдать за их действиями. Ибо это они, политики, наделали столько долгов, что ни мы, ни наши пра-пра-правнуки не сумеют расплатиться! С другой стороны, они напечатали с той же легкостью, с какой производят туалетную бумагу, бесконечное количество бумажных денег, лишив добрые старые банкноты, особенно те, которые действительно обеспечивались золотом, всякой стоимости…
И поэтому мы повторяем: самое обычное домашнее хозяйство велось самой некомпетентной и самой бесчестной бухгалтерией, которая когда-либо была известна человеческой истории…
Это и только это является основной причиной инфляции…»
Алекс отложил информационный бюллетень в сторону и, повернувшись к только что вошедшей Марго, спросил:
— Скажи мне, пожалуйста, что там слышно у Истина?
— Говорят, опасность миновала, но самое большое чудо заключается в том, что он не ослепнет! Доктора сказали, что, когда в лицо ему плеснули кислотой, он успел закрыть глаза. Вот веки и спасли ему зрение. Лицо у него, конечно, сплошной ожог, и ему понадобится сложнейшая пластическая операция… Надеюсь, банк согласится оплатить ее?
— Да, — сказал Алекс, — само собой разумеется!
Он смешал в миксере коктейль для Марго. В это время зазвонил телефон. Марго послушала и сказала:
— Тебя, Алекс, Леонард Кингсвуд…
Алекс подошел к телефону и взял трубку:
— Слушаю, Лен!
— Я знаю, что вы приходите в себя после этого кошмара, — сказал председатель «Сталь Нортем». — Я и сам в ужасе от такого конца Роско, но тем не менее я должен сообщить кое-что, не терпящее проволочек…
Алекс поморщился:
— Ну что ж, валяйте, сообщайте…
— Мы совещались здесь, я имею в виду все члены Совета директоров. Сегодня после обеда мы провели два заседания и много всяческих консультаций. Широкое заседание совета ПКА состоится завтра, в обед…
— И что же вы хотите от меня?
— Первым на повестке дня стоит отставка Джерома с поста президента. Мы от него это потребовали, и он согласился. Откровенно говоря, мне показалось, что он это сделал с облегчением…
«Вполне очевидно, подумал Алекс. Это похоже на Паттертона. Он явно не выдюжил перед лавиной навалившихся проблем и конструктивных решений, которые нужно было срочно принимать…»
— А потом, — продолжал Кингсвуд со своей обычной прямолинейностью, — вас назначат президентом, Алекс! И это назначение войдет в силу немедленно.
Разговаривая, Алекс прижал телефонную трубку плечом к уху и закурил. Выдохнув дым и помолчав, он сказал:
— Честно говоря, Лен, я теперь не совсем уверен, что хочу занять этот пост…
— Мы предчувствовали, что вы можете отказаться, и именно поэтому Совет просил, чтобы позвонил вам я. Мы вас очень, очень просим, Алекс! И лично я убедительно прошу… — Кингсвуд сделал паузу, было ясно, что нелегко ему давался этот разговор. Умолять кого бы то ни было Л. Кингсвуд не привык. Помолчав еще немного, он продолжал: — Мы все помним, что это вы предупреждали нас относительно «Супранэйшнл». Но тогда мы думали, что мы умнее. Ну что ж, мы были глупы. Сейчас мы просим вас, Алекс, пусть поздно, я признаю это, помогите нам выпутаться из этого клубка, выбраться из этой клоаки, в которой мы оказались…
— Дайте мне малость поразмыслить, Лен. Не надо спешить.
Алекс подумал, что вообще-то он должен в эту минуту чувствовать большое удовлетворение, чувство превосходства, а может быть, даже торжество отмщения. Теперь он мог назвать их слепцами. И это было бы чувство той силы, которую ощущаешь, когда все козырные карты у тебя на руках…