Павлов сокрушенно покачал головой, но Лущенко уже протягивал руку сквозь прутья решетки:
– Больше ни слова без вас!
Конвойные загремели ключами и наручниками, которые по инструкции приходилось надевать на заключенного мэра, и Павлов, скрепляя этот договор, ответил крепким, долгим рукопожатием.
Обвинитель
Прокурор Джунгаров, недавно получивший звание «лучший судебный прокурор года», очень гордился своей новой ипостасью и намерен был оправдать свое звание на 200 процентов. Пока все складывалось просто отлично. Да, процесс такого уровня в России был первым. Да, за ним следила вся страна. Да, наблюдатели мгновенно разделились – на тех, кто требовал посадить проворовавшегося чиновника, и на тех, кто требовал немедленного его освобождения. Причем среди последних были и особо горячие головы, страстно желавшие, чтобы посадили самих прокуроров и следователей.
Понятно, что среди этих последних, особенно среди тех, кто замахивался даже на смену власти в стране, большая часть были неудачными политиками, а часть – откровенными провокаторами. Этих опасались даже союзники опального мэра. По крайней мере, Павлов, когда его пригласили поучаствовать в демонстрациях в поддержку арестованного мэра, выступить на митинге и дать интервью газете «Другая Страна», сослался на занятость и вежливо отказался.
«Умен…» – с некоторым сожалением отметил тогда прокурор.
Однако ни ум, ни осторожность адвоката ничего не меняли. Полученный Джунгаровым – пусть и через Сериканова – слабый, но внятный «сигнал» сверху, по сути, давал ему карт-бланш, и он уже начал его использовать – с первого дня судебного заседания. Джунгаров был на подъеме и очень образно живописал, как нехороший мэр отказывал честным бизнесменам помочь развивать бизнес и как – одновременно – всеми способами помогал своей жене занять главные позиции в экономике города.
Мэру вменили в вину многочисленные строящиеся городские объекты, благоразумно обойдя столь насолившее прокуратуре возведение храма. Обвинили в самострое, то есть разрешении для «избранных» строить в обход существующего закона. И даже двойное обвинение мэра по одной и той же статье «Злоупотребление служебными полномочиями» никого не насторожило.
А уж когда дошло до статьи о незаконном предпринимательстве, а в голосе прокурора зазвучали «левитановские» нотки, каждый просто обязан был понять, что своими преступными действиями Игорь Петрович Лущенко систематически, почти богохульно подрывал авторитет исполнительной власти.
– Способствуя созданию предприятий своей жены, – медленно, трагично читал прокурор, – оказывая необоснованное предпочтение и предоставляя незаконные преимущества, Игорь Петрович Лущенко нарушал Конституцию, которая провозглашает равенство всех перед законом. Сейчас я поясню…
– Обвинение, у вас будет еще возможность выступить с пояснениями, – вежливо, но непреклонно останавливал его, как правило, Колтунов. – Сейчас только зачитывается обвинительное заключение.
Но Джунгаров поворачивал к своей пользе даже замечания судьи.
– Ваша честь! – с видом оскорбленной богини Фемиды произносил он. – У нас процесс устный и состязательный. Жаль, что мне приходится об этом напоминать!
И каждому в зале суда становилось ясно, кто в действительности стоит не только на страже порядка, но и на переднем крае сражения за Демократию и Свободу!
Поэт
Судьи, даже самые справедливые и независимые, не живут в вакууме и не питаются манной небесной. Жена Колтунова, трудившаяся в городской налоговой инспекции, часто рассказывала мужу, как много предприятий, принадлежащих жене мэра, по ее мнению, уклоняются от подачи реальной финансовой отчетности. Прокурор был прав, и мэр явно покровительствовал Алене, предоставляя «режим наибольшего благоприятствования» и прикрывая возможные претензии.
Колтунов усмехнулся. Недовольство ее деятельностью было несравнимо с критикой в адрес мэра и мэрии. Ушлая москвичка развернулась в городе, как заправская хозяйка. Лучшие земли ощетинились стройками. Погибающие советские производства: бумажное, пластиковое, шинное, спичечное – были в одночасье приватизированы и ставились на новые рельсы. Закрывались розничные рынки, а на их месте моментально вырастали легкие и быстровозводимые конструкции торговых центров. Терпеть это своеволие было тяжело.
И все-таки прокурора заносило.
«Паршивец…» – беззлобно подумал Колтунов.
– Нет-нет! – сделал он решительный жест. – Рашид Абдуллаевич, я вас прошу! Вы же знаете, закон есть закон! Ну, не предусмотрено на этой стадии пояснений и выступлений. Только чтение! Продолжайте, пожалуйста, прокурор.
Лицо Джунгарова приняло еще более оскорбленный вид, но Колтунов, спасая себя от угнетающих мыслей об истинной цене своего «Паджеро», уже погрузился в чтение судебных бюллетеней.
Привычка читать бюллетени выработалась у него за многие годы. Колтунов не любил выглядеть бледно на процессах, в которых председательствовал, а также вообще в спорах на правовые судебные темы. В судах все знали, что он помнит постановления пленумов Верховного Суда и решения Президиума наизусть, да и вообще отлично знает практику по уголовным делам за последние десять лет.
Такая подготовка появилась не вдруг. Начиная любой процесс, даже самый короткий, Колтунов прежде всего готовил пачку свеженьких документов – для загрузки в свою тренированную судейскую память. И, пока прокурор зачитывал обвинительное заключение, пока выступали ранее допрошенные на следствии свидетели, судья читал, читал и читал. А уж когда стороны схватывались на прениях – уже в финальной стадии процесса, для Колтунова открывалась возможность даже писать.
Он любил писать. Часто успевал черкнуть письмо родителям, которых никак не мог перевезти из далекого Красноярска. Мог набросать небольшую статейку в газету «Судебное обозрение» и даже сочинить пару незатейливых стишков. Особенно ему удавались простые, короткие эпиграммки.
Рашид Джунгаров – молодец,
Его отцы пасли овец,
Теперь в суде он выступает
И всех на свете обвиняет!
Судья улыбнулся, поспешил скрыть улыбку, прикрыв лицо рукой, но тут же увидел быстрый, внимательный взгляд Павлова. Адвокат, похоже, бдительно следил за каждой реакцией со стороны судьи.
«Ну, держись», – мстительно подумал Колтунов и начал набрасывать свежий опус.
Павлов – адвокат известный,
Защищает мэра честно…
И тут же застрял. Финал выходил совсем уж непристойным:
И не знает про конец.
Все равно ему п…ц!
«Нет, не то…» Колтунов решительно зачеркнул рифмующееся со словом «конец» неприличное слово. А затем с сожалением вздохнул и зачеркнул двустишие полностью.
Пристойной рифмы к слову «конец» в русском языке что-то не находилось.
Потому что знает точно,
сядет он на восемь лет!
Колтунов поморщился и снова перечеркнул написанное. Рифма откровенно хромала, да и восемь лет по такому обвинению многовато. «А может быть, так?»
А на том лица-то нет!
Ждет его всего семь лет!
Судья задумался. Семь лет заключения для Лущенко тоже было много, но все ж ближе к истине, чем восемь! Да и рифма тут же появилась.
«А главное, цифра счастливая…» – неслышно хихикнул в ладонь судья.
Настроение поднялось мгновенно, ну а к завершению художественного прокурорского чтения Колтунову стало совсем хорошо. Эпиграммы выходили сами собой, и судья написал их почти на всех участников процесса и в конце концов добрался даже до симпатичной журналистки из «Вечернего города». Та старательно записывала каждое прокурорское слово.
Пиши – не пиши, пора – не пора,
Иду к журналистке сегодня с утра,
Сидит она в зале, не зная о том,
Что добрый судья ее трахнет потом!
Прокурор тем временем дошел до патронов, едва ли не показывая в лицах, как каждый из этих патронов может унести человеческую жизнь, и был настолько убедителен, что даже судья на мгновение оторвался от своего увлекательного занятия.
У Лущенко имелись разрешения на хранение целых трех охотничьих карабинов, а потому и своих, штатных патронов было предостаточно. Но эта, изъятая на даче у мэра коробка оказалась особенной.
– К сожалению, – констатировал прокурор Джунгаров, – следствию не удалось выяснить, каким именно образом эти боеприпасы попали к Лущенко домой. Ведь в гражданском обороте они запрещены!
Зал заволновался. Все понимали, что вменяемое мэру незаконное приобретение и хранение таких патронов означает срок.
– Возможно, следует продолжить расследование хищения этих патронов! – патетически воскликнул Джунгаров, но тут же поймал испытующий взгляд судьи и уткнулся в обвинительное заключение.
Колтунов еле заметно покачал головой и разразился новой эпиграммой:
Мэр – политик был отважный,
Но охотник-то неважный,
Стырил он патронов пачку
И получит год в придачку!
Судья лучше остальных понимал, что деться мэру некуда. Потерпевшие от мэрского самоуправства предприниматели рвались давать изобличающие показания, свидетели были тщательно подобраны. Порядок слушания дела утвержден.
Жертва
Когда начался допрос потерпевших от Лущенко, зал заполнился депутатами.
Они постановили дежурить на каждом заседании по трое-четверо, чтобы затем освещать процесс в законодательном собрании, а по сути, просто рассказывать, как там и что. Всем было ужасно любопытно, как засуживают мэра города.
В углу скромно примостился незаметный молодой человек. Настолько незаметный и настолько скромный, что сразу же привлекал к себе внимание и не оставлял никаких сомнений в своей ведомственной принадлежности. В этой конторе тоже решили посылать своих представителей на суд.