— А кто же, если не ты, займет трон? — спросил он. — Не ты ли последняя из своей семьи?
Она пожала плечами:
— Есть двоюродные братья, другие семьи, связанные Амарантайнами. Или с линией Беллороусов. Пусть один из них и возьмет это на себя. Как только мы снова будем в безопасности и я разделаюсь с Изоэльдой и ее приспешниками, я отдам Эльфийские камни и уйду.
Она произнесла это просто, но он задумался, мог ли кто–то в очереди на эльфийский трон вот так запросто отказаться от него. Да и позволят ли это сделать? Он не слышал, чтобы кто–то когда–то сделал подобное.
— Не стоит тратить время, размышляя над этим сейчас, — наконец сказал он. — Нам нужно постараться достаточно долго остаться в живых, чтобы беспокоиться об этом.
— Понимаю. — Она сделала неопределенный жест. — Не нужно мне об этом напоминать. Я знаю, что нам противостоит.
Затем она погрузилась в свои мысли, глядя в темноту, немного отодвинувшись от него, чтобы дать ему понять, что она не хочет думать о настоящем, а разговор о будущем, о своих мечтах и что может произойти, был для нее некоей отдушиной. Он услышал ее медленное дыхание и почувствовал, как она наклонилась вперед, опустив голову, как будто тяжесть того, что упало на ее плечи, оказалась вдруг слишком велика для нее.
— Это так несправедливо. Что все это случилось сразу — нашествие Друджей, смерть отца и бабушки, ответственность за Эльфийские камни, оказаться в ловушке за пределами долины и быть беглянкой, за которой охотятся. Я просто раздавлена всем этим.
Он наклонился вперед, чтобы его голова оказалась рядом с ее головой.
— Сейчас нелегко и потом легче не будет, но мы все это преодолеем, Фрина. Ты и я. Мы будем присматривать друг за другом. Мы будем заботиться друг о друге и все получится.
Он не знал, верит ли в это сам или нет, но сказал это, потому что ему показалось, что так было нужно. Если они не справятся, тогда не увидят никакой надежды для всего остального — ибо на кону огромная угроза потери своей родины и уничтожения их народов, невозможность выжить любой формы магии, если их магия будет потеряна, крах того, что осталось от цивилизации, и быстрое погружение в анархию.
Она склонила голову вбок, пока не коснулась ею до его головы.
— Я смогу пойти с тобой, когда придет время, Пан. Когда ты решишь выйти в большой мир, чтобы покинуть долину и начать исследовать его, я смогу пойти с тобой. Я бы этого хотела. Я смогу научиться быть Следопытом. Ты знаешь, что я сумею. Ты видел, что я могу делать. Я достаточно сильная.
Он обнял ее и прижал к себе.
— Я не думаю, что есть что–то, чего ты не можешь сделать.
— Значит, ты возьмешь меня с собой?
Ее голос был таким жалобным, что чуть не разбил ему сердце. Она просила гораздо сильнее, чем это выражали сами слова. Он мог сказать это по тону ее голоса и той настойчивости, с которой она говорила. Он ощутил, как она дрожит, там, где касались их головы и плечи. Она не просто просила, как это могло ему показаться; она умоляла.
— Пожалуйста, Пан. Возьмешь меня?
Он глубоко вздохнул, крепче обняв ее. Он знал, что он скажет, что здравый смысл заставлял его сказать, что все практичное и правильное указывало ему сказать. Но он также понимал, что она ожидала услышать. Он знал, как она близка к тому, чтобы сломаться. Как бы ни была она сильна, как ни тверда во многих случаях, когда все доходило до того, чтобы она сломалась, сейчас было все по–другому. Здесь, в этом месте и в это время, она была у самого края.
— Возьму, — пообещал он.
Она ничего не ответила, ничего не сделала. Она была неподвижной, как и воздух в лесу мертвых деревьев, уставившись на свои ноги, продолжая прислоняться к нему, но не прижимаясь сильнее.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Ты ведь не просто так это говоришь?
— А ты как думаешь?
— Я думаю, что, наверное, я тебя люблю.
Его глаза, до этого момента направленные вниз, при этих словах посмотрели вверх, и вдруг его взгляд уставился в темноту, уже почти полную, и обнаружил прямо около их импровизированного укрытия пару желтых глаз, уставившихся на него.
Ему потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не подпрыгнуть и не вскочить на ноги, а оставаться таким же неподвижным, как и она, но он каким–то образом заставил себя не делать этого. Эти глаза светились, отражая свет далеких звезд, который проникал сквозь нависшие тучи и деревья. Немигающие и неподвижные, они будто плавали во мраке, как два огромных шара.
— Фрина, — тихо произнес он.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты кое–что сделала для меня. Я хочу, чтобы ты немного подняла голову и взглянула за пределы укрытия. Но ничего не говори и ничего больше не делай. Вообще не двигайся. И не пугайся.
Она сделала, как он просил, приподняв голову, и он почувствовал, как дрожь пробежала по ее телу, когда она увидела эти глаза. Однако она удержалась от того, чтобы сделать движение или что–то сказать; она удержалась от паники.
Спустя несколько долгих мгновений, она сказала очень тихо:
— Что это?
Как только она это произнесла, глаза вдруг переместились, скользнув направо, и в тот же момент стало частично видимым тело, которому они принадлежали, некоторые детали его проявились в рассеянном свете. Это оказалась огромная кошка, больше всего, о чем Пан когда–либо слышал и что он когда–либо видел. Ее шерсть пестрела серым и черным цветом, голова была широкой и плоской с маленькими ушами, а ее шею окружал густой мех. Когда она передернулась, все время изучая их, он смог заметить как колыхнулись мускулы ее длинного, холеного тела под блестящей шерстью. Мощная лапа поднялась и в качестве эксперимента легла на ветки, которые легко поддались такому огромному давлению. Пан услышал, как вздохнула Фрина, и почувствовал, как его собственное сердце начало колотиться бешеным ритмом в страхе от того, что может произойти.
Но потом кошка опустила лапу и отвернулась, исчезнув так же быстро, как уносимый ветром дым. Фрина прижалась к Пану, как будто таким образом могла защититься. Он не мог представить, что он сможет сделать против такой огромной твари. У него был посох и его магия, чтобы их защитить, но насколько они окажутся полезными. Одно дело противостоять такому громоздкому и медлительному, как агенахль, но совсем другое столкнуться с таким вот существом.
Внезапно снова появилась кошка, материализовавшись перед ними почти в том же месте, сначала глаза, а потом в поле зрения возникли и части ее тела. Темнота абсолютно скрывала ее; когда она моргнула и ее глаза пропали, остальное также растворилось. Она наблюдала за ними с вновь появившимся интересом несколько долгих секунд, а затем небрежно зевнула. Пасть открылась и Пану пришлось отвернуться, не выдержав вида огромных острых зубов сверкнувших в темноте. У него перехватило дыхание, и он был совершенно уверен, что с Фриной было то же самое.
Когда он снова поднял глаза, кошки уже не было.
Фрина резко выдохнула, а затем прошептала:
— Это была самая большая, самая страшная…
Она замолчала.
— Я знаю, — прошептал он в ответ.
Они неподвижно сидели рядом друг с другом в темноте очень долго, ожидая, что кошка вернется. Но она больше не появилась, и когда он уже не смог переносить эту тишину, Пан произнес:
— Думаю, она просто была любопытной.
Она кивнула:
— Я тоже так думаю. Однако мне не хотелось бы ошибиться.
— Ты видела, что она делала? Она изучала нас. И не выглядела голодной. Просто… интересовалась.
— Полагаю, что если бы она захотела, то добралась бы до нас. Эти ветки ее бы не остановили.
— Я не знаю, что могло бы ее остановить.
— Не думаю, что нам когда–нибудь захочется это выяснить. Какой же большой она была? Как ты думаешь, сколько она весила?
— Кошка такого размера? Вряд ли пятьсот фунтов. Скорее всего восемьсот или девятьсот. Одни мышцы. Охотник.
— Но не на нас.
— Во всяком случае, не сегодня.
Его рука затекла, пока он все это время обнимал ее за плечи, и он начал вытаскивать ее.
— Нет, не делай этого, — сразу же сказала она. — Я замерзаю. Разве ты этого не чувствуешь?
Она подвинулась еще плотнее и прижалась к нему. Он ничего не сказал, но когда она просунула к нему свои руки, они были холодные, как лед. Он тут же обнял ее обеими руками.
— С тобой все нормально? Ты не заболела, нет?
— Пока что нет. Но не хочу рисковать. Можешь накрыть меня одеялом?
Он ослабил ремни, которые привязывали походное одеяло к его рюкзаку, и аккуратно накрыл им ее.
— А теперь иди ко мне под него, — сказала она. — Как раньше. И снова обними меня.
Он сделал, как она просила, притянув ее к себе и накрыв их обоих одеялом. Было бы лучше, если одеяло было побольше. Они были рады и тому, что у них было, чтобы согреться.
— Лучше?
Она приподняла голову, пока смотрела на него. Он скорее почувствовал ее взгляд, чем увидел, ощутив как пряди ее волос щекочут его лицо, когда она прислонила свою голову лбом к его голове.
— Немного.
Он почувствовал, как она меняет свое положение, поворачиваясь к нему. Затем ее пальцы скользнули к его рубашке, расстегивая кнопки. Он чуть не запаниковал, думая, что должен это остановить, но не желая этого. Он пытался придумать, что же сказать.
— Фрина, я не…
— Шшшш, — сразу же произнесла она. — Ничего не говори. Следи за кошкой и позволь мне делать это.
Когда она расстегнула все кнопки, то просунула свои руки внутрь и прижалась ими к его коже. Они были настолько холодными, что он подпрыгнул, содрогаясь, когда они перемещались с одного теплого места к другому.
— Гораздо лучше, — пробормотала она. — Я слишком холодная для тебя?
Он не решился ответить, поэтому просто отрицательно замотал головой. Он закрыл глаза, когда ее руки переместились к нему за спину. Прижимаясь сильнее.
— Мне уже становится теплее, — сказала она и легонько поцеловала его в щеку. — Вот, проверь это.
Ее руки выскользнули из–под рубашки и он почувствовал, что она снова вертится около него. Окруженный темнотой он ждал, чтобы понять, что же она делает. Потом она резко схватила его запястья и потянула его руки внутрь своей раскрытой блузки, и удерживала их там.