Потом полковника пробрал холодок. Шестеро или семеро отборных солдат. По эту сторону границы. На обжитой стоянке, где их навещала Жанна-ведьма.
— Куда они ушли?
Сержант показал на тропу, которая вела на юг. Получалось, что отряд отправился в Пти-Марше? Не слишком ли дерзко даже для франконцев, знающих, что их укроют во многих домах?..
— На мельницу, — сказал Клод, и полковник не сразу понял, что это и ответ на его вопрос, и команда.
— Cтойте.
Применять что-либо, кроме голоса, полковнику не пришлось. Даже кричать не пришлось. Люди застыли как игроки в «медузу». Сержант и еще двое были рады застыть. Молодцы, отметить потом.
— Эти люди знают свое дело, — сказал полковник очень просто и очень скучно. — Эти люди знают свое дело, и они сняли беднягу Жана ночью, с расстояния в пару десятков шагов посреди леса, рядом с которым он вырос, да так, что закричать он не успел. И они бросили тело рядом с прогалиной, оставили след сюда, оставили след дальше. Судя по болтам, у них по меньшей мере два хороших арбалетчика… А на деле их наверняка больше, потому что наши северные соседи души не чают в этом виде оружия.
Офицер для особых поручений — снова офицер для особых поручений — благодарно кивнул. Потом кивнул еще раз…
— Прошу прощения, господин полковник. И еще раз прошу прощения, но засаду они устраивали на вас.
Прав. Прав-прав-прав, сказала птица на пустой ветке на третьем дереве справа, грач. Прав, потому что это франконцы и им очевидно — такая особа, как принц крови, адель из аделей, даже если ей взбредет в голову служить в войсках, даже если ей вздумается поохотиться на врага, никогда не остается одна. А уж слугам и военным хватит ума особу на мельницу не пустить, чтобы головой за нее потом не отвечать.
Де Ла Ну считал, что и его голова — слишком богатая добыча для франконского отряда. Поэтому на мельницу отправится рота солдат под командованием вот этого усатого сержанта, Марсей его прозвание, ибо он урожденный марселец. Опытный вояка, двадцать лет на северной границе. Сам все прекрасно понимает.
Сержант действительно понимал — и прежде чем отправиться на дальнюю мельницу, не чинясь, попросил у полковника и Клода… плащи. Мол, приметные. Не успел еще де Ла Ну набрать воздуха в грудь, чтобы спросить, на кого же у сержанта Марсея хватит глупости надеть те плащи, как полковнику хором объяснили: на чучела. Потому что к мельнице ведет хорошая торная дорога, телеги проходят. А вокруг деревья, ельник там, снизошел сержант до объяснения, а еще к мельнице можно по берегу через луг, низинка там…
Де Ла Ну согласился с тем, что дорога через ельник — отличное место для неглупой засады, с тем, что мельницу нужно обходить через низинку, а плащи на чучелах отличный обманный ход. Добавил:
— Лошадей попортят — ты у меня до Страшного Суда не расплатишься…
Угроза была страшной, сержант сглотнул, кивнул и засобирался.
— Уж не на той ли мельнице вы сегодня ночевали? — зачем-то спросил де Ла Ну и потер лоб. Он был совершенно уверен, что Клод ночевал в полку, за стенкой от него самого, но за юношей водилось всякое, а вездесущесть и вовсе была у него в обычае.
— Я туда заезжал и вернулся уже после заката.
А я даже не заметил, что он вечером отлучался, подумал полковник. И если я не заметил, то и многие не заметили тоже. Поди теперь разбери, на кого именно засада — если она там, конечно, вообще есть, — и по чью душу франконцы шли на мельницу поутру. Очень уж близко к Пти-Марше стояли эти ребята, опасно близко, вот, Ламбен на них напоролся, кто-то еще мог. Не совсем же без цели они тут куковали?
— А туда ехали через земли Эренбургов?
Клод кивнул. Да, ехал не таясь. Значит, не приходится гадать, кто рассказал об этом франконцам.
— Девица Жанна и ее сестра, но особенно Жанна. — сказал полковник. — И если мы с вами думаем правильно, то у нас по округе еще будут шляться стрелки, двое или трое.
— Чучела? — спросил Клод.
— Чучела могут помочь, а могут не помочь, если нам не повезло и это понимающие люди. Вы везучий человек?
Офицер для поручений чуть выпрямился, повел головой.
— Чрезвычайно везучий. — сказал принц Клавдий. — Так вы говорите, Жанна?
— Я говорю Жанна, — повторил полковник. — Даже если у нее от начала не было такого намерения, в чем я сомневаюсь, ей пришлось как-то оправдываться за вчерашний конфуз. Впрочем, нет смысла гадать, нужно спрашивать.
Девиц Оно уже притащили к штабу. Выглядели обе паршиво, но синяки и ссадины у обоих были не очень свежие. Надо понимать, любящие сестрички вчера неоднократно передрались.
Де Ла Ну уставился на ревущую Мари и задравшую нос-пуговицу к небу Жанну в легком недоумении. Допросить лазутчика с пристрастием ему бы труда не составило. Дело неприятное, но знакомое каждому человеку войны. Но две бабы? Не доводилось заниматься таким судом и таким следствием, чтобы допрашивать женщин силой — сначала не случалось, а потом не по чину стало. И что? Высечь их, приказать поколотить или что там еще делают с длиннохвостым юбочным племенем? Или начать с расспросов?
Расспросы пользы не принесли. Мари все также рыдала, всхлипывала и размазывала рукавом сопли. Клялась, что ничего не знает. Искать заступничества у полковника ее надоумила сестра. Про деньги она ничего не говорила, потому что знала, что Жанна отберет, а Мари эти деньги хотела после свадьбы пустить на обзаведение своим хозяйством. Или, если уж свадьбы в этот раз не случится, то взять на приданое. И в господском доме не без женихов…
— Жана убили. Ночью, в лесу, франконцы, — сообщил де Ла Ну. — И если я сей же момент не услышу, что они там делали, я велю вас выпороть.
После этого Мари, наверное, можно было отпускать. Если бы ее не держали за руки и за косы, она бы прямо тут и забилась в падучей. Не знала. И то ли и впрямь влюбилась, то ли хоть капля стыда в ней осталась, но рыдания были искренними — как и проклятия в адрес сестры, гадюки, змеюки, уродки и так далее, которая со своей ересью и спесью погубила и христианскую душу, и ее, Мари, будущее.
Жанна, судя по всему, тоже не знала — но огорчения ей это известие не доставило, а слезы ее высохли, она поджала губы-ниточки и опять уставилась в небеса. Мученица предо львами, да и только.
— Господин полковник… — офицер для поручений уже отченашей пять подошел и теперь смотрел на девиц Оно как портной на трудного клиента. — Я распорядился прикатить на задний двор бочку и натаскать воды, и кузнеца позвать.
— А почему не в колодец? — водой здесь даже злоречие лечат, хорошее дело — страха много, вреда мало, а если сознание потеряют, отливать легко.
— Долго вытаскивать, — пояснил Клод, — и мне говорили в столице, что вода от этого портится, люди потом болеют. Бочку не так жалко.
Полковник подавил желание обернуться. Что-то было у офицера в голосе, что наводило на нехорошие мысли. Предвкушение какое-то, привычное, старое. Не принцем Клавдием пахло здесь, а как бы не самим Его Величеством.
— А кузнеца зачем?
— С переносным горном и инструментами.
— Похоже, вы в этом понимаете побольше моего…
— Да, господин полковник, — вежливо сказали над ухом. Де Ла Ну подумал, что еще год, и голос звучать будет сверху.
Принц-офицер-племянник короля действительно понимал — и не ограничивался распоряжениями. Кузнец подавал раскаленные инструменты, солдаты держали, а расспрашивал и угрожал Клод самостоятельно — и самостоятельно же макал Жанну головой в бочку. Сугубого нарушения этикета и приличий никто, кажется, не замечал. Зато во всем остальном происходящее нагоняло легкую жуть даже на полковника. Девица Мари, которую Клод отчего-то не велел отпускать, давно уже валялась без чувств. Хотя, кажется, на самом деле допросчик только один раз прихватил Жанну раскаленными клещами, и то — за ухо. Обещал он куда больше.
И что-то во всем этом было противоестественное. Видно, не одному полковнику так казалось, потому что девица Жанна рванулась, поползла по земле с невнятным криком, а потом села и заплакала…
Офицер, которому этого не поручали, кивнул сержанту, мол, облей — и вторую тоже, пусть просыпается. А потом повернулся к командиру — спрашивайте, теперь можно.
Оказалось, можно.
Говорила она много и внятно — писец торопился, но успевал и не сбивался.
Франконцы пришли неделю назад. Кто указал им место в лесу, Жанна не знала. Сама она ходила к ним трижды. Это настоящие франконцы, солдаты, в доспехе. Как благородные господа, только там нет господ. Шестеро или семеро — ночью не разглядела. Они расспрашивали о Пти-Марше и окрестностях, и без Жанны были хорошо осведомлены о делах в округе. Провизию они то ли принесли с собой, то ли им еще кто-то носил, но не Жанна. Зачем именно они явились, она не знает. Говорили, что защитить арендаторов от поборов, помочь им побить мытарей — но сами сидели в лесу и не высовывались. Про то, что Его Высочество завел себе новую потаскуху на той самой мельнице, где собираются местные вильгельмиане, Жанна им, конечно, рассказала — и про собственные подозрения насчет мельника тоже.
Сама она ничего не спрашивала, лишнего знать не хотела, а нелишнее было и без того понятно: все эти слабоверы за должалый клин земли дрожат, за брюкву свою и репу, и отруби. Мятеж они задумали, как же. Вымогательство это, а не мятеж, и делу веры от него пользы нет. Сумеют с королем договориться — так все останется, почти как было. Не сумеют и разгонят их, тоже толку не будет, прибьют, оштрафуют… ну сбежит десяток, а вся округа на месте останется. Чтобы земля истинной веры пришла сюда или они подались туда, им под седалищем огонь нужен. И из принца, живого ли, мертвого ли, такой огонь получился бы, особенно, если бы в первые дни искать его стало некому…
В этот момент во двор вбежал сержант Марсей. Была у него такая манера, по делу либо бегать, либо скакать полевым галопом. Де Ла Ну только приподнял бровь и велел ему докладывать при всех.
Доклад был кратким и неприятным по сути. На мельнице и впрямь засело пятеро франконцев. Сражались они «чисто звери», и стоила эта схватка жизни семерым солдатам, а еще четверо были ранены достаточно серьезно. Мельницу по ходу дела подожгли — последнего выкуривали. А мельник что — да ничего мельник, нет уже того мельника, зарезали еще утром, и мельничиху, и вообще только детей пощадили, но заперли в погребе, а мельницу же…