…клинок звякнул о клинок у самой шеи Жанны Оно.
— Ее будут судить королевским судом, — спокойно сказал принц. — И повесят. После публичных признаний.
— К-королевский суд… обычно не судит мертвых. Мертвых этого звания. А девица Оно мертва. Я говорю… мертва. Приберите здесь, — кивает полковник тем, кто поближе. — Остальные могут идти.
Офицер для поручений убирает оружие.
— Я второй раз за сегодня поторопился, господин полковник. Вы опять правы, а девица Оно — мертва.
Он уже представил себе дело о покушении на принца крови и то, во что Его Величество превратит это дело. И все то, что перекошенная Жанна, не мученица и не героиня, наговорит, когда за нее возьмутся те, от кого молодой человек набрался таких странных привычек.
Мальчику все ясно — и это хорошо. Мальчик не хочет вредить округе больше, чем нужно — и это вдвойне хорошо. И пусть он думает, что причина — в расчете и политических последствиях, это правильно, так и нужно действовать, этому нужно учиться. Потому что, на самом-то деле это был его, полковничий, мельник, его мельница, его ребятишки и какая-то иудина дочь…
Иудину дочь полковник просто засунул все в ту же бочку — и своевременно не вытащил, держал за жидкую косу, пока та не обмякла. Мертвая Жанна не особо сопротивлялась, а потом и действительно стала мертвой.
При этом он что-то говорил; кажется, разумно и по делу:
— Пятерых дохлых франконцев Его Величеству хватит, чтобы засвидетельствовать нарушение перемирия. Распорядитесь их засолить и везти в Орлеан. У нас в окрестностях два хороших арбалетчика. Что-то мне подсказывает, что так просто с подпаленными хвостами они не уйдут. В Пти-Марше… надо объявить. Завтра. А пока пусть рота Марсея идет в трактир.
— Гос…
Кажется, сержант не поспевал за ним.
— Пропивать награду, поминать убитых, мельника, семью мельника и Жана Ламбена, ругать франконцев, черт их побери, это не ругательство, это пожелание, не вполне христианское, за что я потом попрошу прощения.
Понял. Поймал награду. Что ж, к вечеру новости доберутся достаточно далеко, к утру на настроениях в Пти-Марше можно будет жарить яичницу, а к субботе вскипит и округа, чем мы и воспользуемся. И хорошо, что нужно ждать, а то настроение неподходящее для Соломона.
Три десятка скоро и занятие не из особо благословенных, всего нахлебаешься, но как-то и не мешает, а тут попадется девица Оно — и сколько потом с Богом разговаривать не сможешь?
— А плащи? — бросил полковник вслед сержанту.
— Один спортили малость, — марселец с поклоном развел руками. — Две стрелы с двух сторон, а одной бы хватило… а потом поняли, ушли. Люди за ними сразу пошли, все как положено, господин полковник, не беспокойтесь. Если раньше не догонят, к ночи вернутся. А хорошо бы, конечно, с утра облаву…
— Будет и облава, — кивнул де Ла Ну. — C утра.
И облава, и все остальное.
Он заходит в дом, сам наливает себе воды — к нему в такие минуты стараются не подходить даже с чем положено, выучились. Даже офицер для поручений не двигается.
— Вам придется прятаться, — говорит полковник, — пока мы их не поймаем. На блесну они, видите, не идут, а на живца их ловить нам не по кошельку.
Мальчик кивает. Он на самом деле понимает такие вещи, что прекрасно, но отвратительно.
Полковник пьет воду, не чувствуя вкуса, вина ему сейчас… нельзя, будет хуже. Одну кружку, вторую, бочку бы выхлебал, право слово. Половину третьей он выливает на лицо.
— Вас кто учил?
— Его Величество счел необходимым лично проследить за тем, чтобы я составил полное представление обо всех сторонах жизни правителя.
— Сколько вам было, когда он вас туда поволок? — не спрашивать же, сколько прошло с тех пор, как родители принца Клавдия и часть его семьи побывала в королевских подвалах в ином качестве.
— Восемь лет и два месяца.
Меньше года, значит.
— Это он вас, что, пугал? — могло быть, если принц Клавдий в восемь хоть немного походил на принца Клавдия в тринадцать.
— Его Величество ответственно относится ко всему, что полагает своей обязанностью.
Де Ла Ну невольно примерился, куда нанести принцу оскорбление действием — и тот уловил что-то, пояснил:
— Он не пугал, он учил. Ему казалось правильным мое присутствие, но главным образом он меня учил. Читать необходимое, владеть оружием, толковать законы, понимать людей, беречь деньги. И этому. — офицер для поручений внимательно посмотрел на полковника и добавил. — Я учился.
— А Его Величество всех принцев так наставляет?
— Принц Карл еще мал, — пожал плечами юноша. — Принц Луи… хорош с лошадьми.
— Понятно…
На самом деле, при таком положении дел совсем непонятно, почему после рождения принца Карла — родного, кровного, позднего и очень любимого сына короля — Клода несколько раз неудачно травили, а не один раз удачно зарезали.
— Господин полковник, — тем временем спрашивает офицер для поручений, — вы считаете, что я поступил неверно, недолжно, не в соответствии с моим званием?
Это он не возмущение выражает, еще больше удивился полковник. Это он на самом деле интересуется. Моим мнением. И, кажется, готов воспринять любой ответ, и, может быть, даже руководствоваться им впредь.
Если доживу до дряхлой старости, буду внукам рассказывать, как я учил блюсти честь и достоинство самого короля Клавдия, первого сего имени. Или второго?..
— Нет, вы не совершили ничего неподобающего вашему званию и положению, — искренне и без труда ответил де Ла Ну. И замялся перед следующей фразой. — Вы… Вы ничем не погрешили ни против чего — даже против милосердия и умеренности. Поэтому все так и испугались.
— Я… не понимаю, господин полковник. — Кажется, впервые на лице, которое де Ла Ну привык видеть всегда строгим, настороженным и напряженным, отобразилось настоящее искреннее недоумение.
Полковник даже обрадовался такому зрелищу, слаб человек, что с него возьмешь… и похвалил себя. Раньше этот образец совершенства не позволил бы себе хлопать глазами и складывать губы в ошеломленное «О» даже перед командиром и наставником. Значит, все-таки обвыкся и начал доверять.
— Всякий человек испытывает смущение, трепет и благоговение при виде безупречности, ибо она атрибут не человека, а ангела небесного. Трепет и страх. Многие из ваших достоинств здесь считают естественными в силу вашего положения и происхождения, но некоторый избыток их… пугает. К тому же это опасно. Если люди привыкнут к тому, что с ними бок о бок служит архангел Михаил, архистратиг небесный, они будут полагаться на него и чудеса, а не на свой ум и меч.
Офицер для поручений чуть заметно повел глазами, кажется, проверяя наличие крыльев, набрал воздуха и задал еще один вопрос.
— Господин полковник, а кто учил вас?
— Чему? — поморщился де Ла Ну, вода помогла, но ему до утра тоже лучше бы не показываться на люди. Принц не в счет, он видал вещи много похуже.
— Всему… этому.
— Я четвертый сын в семье, — пожал плечами полковник, — по сторонам поглядывал. Но на самом деле, учиться тут нечему, это все умеют от рождения, как плавать. Только боятся и забывают.
Полковник де Ла Ну не хотел нынче вечером видеть гостей и подчиненных, явившихся не по делу. Всех, кто являлся с вопросами по поводу облавы, он принимал, выслушивал и отправлял с приказами. Остальные… остальные поужинают сами, сами сыграют в кости, сами почитают из Библии на сон грядущий. Сумеют себя занять, не маленькие. Посты, караулы, гонцы — на все это есть дежурные офицеры и понятное расписание, за соблюдением которого должен следить Клод, но у Клода нынче отпуск. В связи с особыми обстоятельствами. Ничего, найдется ему замена — как в целом полку не найтись?..
Полковник де Ла Ну не хотел отпускать от себя Клода. Тот, конечно, не улизнет ни на какую мельницу, он все понимает. Но мало ли что. Где-то там снаружи бродят два непойманных франконца. Полковник точно знал: не напакостив, они не уйдут. Это не франконская пехота — босоногие крестьяне с алебардами, перекованными из кос. Это опытные, крепкие и фанатичные бойцы, натасканные доводить дело до конца, даже ценой жизни. Принявших смерть за веру в раю встречают Святой Петр и монах Вильгельм…
Полковник де Ла Ну не хотел сидеть голодным и уже опился воды — а потому он заказал ужин в свою спальню, а слуга Клода приволок запечатанный бочонок вина из личных запасов.
Во всем, конечно, было виновато отличное лузитанское, которое пили неразбавленным.
Хорошее лузитанское, мельник, Жанна, осознание, что несколько лет морочил себе голову словами про несостоявшуюся карьеру и отсутствие корней. Архангел Михаил знает, что делалось в голове у принца Клода… подожди, когда «принц Клавдий» и «Клод» срослись в этакого кентавра? На первой трети бочонка или уже на половине?
Где-то там же неопытный дворцовый мальчик и опытный взрослый дурак решили, что мятеж нельзя давить. Нельзя. Мятежа не должно быть.
Де Ла Ну точно знал, что в одиночку он не додумался бы до того, что они надумали вдвоем. Ни за ночь, ни за неделю, ни за все вино юга. Еще он знал, что он не воплощал замыслы Клода. Зерно, упавшее на камень, не прорастет — а без зерна ничего не прорастет из самой лучшей почвы… и теперь даже под пыткой водой или железом не покажешь, кто кому был зерном и почвой.
И не исключено, что плаха им тоже достанется одна на двоих, если все пойдет под откос.
Поэтому оно не должно пойти.
Господин Отье Ришар де Эренбург приехал в гости неохотно. Еще неохотней он согласился на сопровождение. Все это уж слишком походило на арест. Господин полковник был вполне не прочь, чтобы походило, потому что облава пока ничего хорошего не принесла, а смерть де Эренбурга многих бы в округе разозлила и напугала.
Господин Ришар де Эренбург приехал в гости неохотно, но очень быстро — с принцами крови тяжело спорить, с принцами же крови, чьей милости нужно добиться, в таких вопросах не спорят вовсе.
Господин Ришар де Эренбург был з