В конце мая 4-я кавдивизия прорвала бандитский заслон (белополяки выставили бандитов по всей линии фронта, чтобы защитить себя от внезапной атаки красных) и вступила в бой с войсками Пилсудского. Белополяки оказали упорное сопротивление, и продвижение конников замедлилось. Начальнику штаба дивизии Косогову это не понравилось.
— Слушай, разведка! — Он посмотрел на Мерецкова и его помощника, высокого чубатого парня из бывших студентов. — Где твои глаза? Мы — конница, наше дело — прорвать оборону врага и ударить по его тылам, атаковать огнём и клинком, применяя манёвр на широком просторе, а не посылать дивизию на проволочные заграждения. Ищи обход, иного выхода у тебя нет!
Мерецков помялся. Искать обход, когда над тобой враг занёс клинок, не очень-то приятное занятие, того и гляди попадёшь под его удар, и поминай как звали! Кирилл Афанасьевич уже был бит и теперь осторожничал, хотя ему до боли хотелось поскорее найти обход, чтобы конники ринулись в бой. Как молодой генштабист, он видел, что Конармия зачастую воюет не по-кавалерийски, всё чаще она спешивается, чтобы пробиться через проволоку и окопы. Но так фронт не прорвёшь! А где найти этот проклятый обход? Разведотряды, куда Мерецков их ни направлял, натыкались на плотный огонь и глубокоэшелонированную оборону. Мерецков полагал, что в таких случаях надо менять тактику боя, искать что-то новое. Сказал об этом командиру 1-й бригады Фёдору Литунову, человеку храброму и дерзкому в рукопашной схватке, но тот едва не выругался.
— Кто из нас разведка, ты или я? — дерзко спросил он Мерецкова. — Это, дорогой мой «академик», твоё дело — показать мне, где находится противник. А моё дело — ударить по нему так, чтобы сломать его оборону!
— А по мне, Фёдор, надо нам с тобой действовать вместе, — серьёзно возразил Мерецков, — а не ждать, когда найдём этот самый обход. Разве нельзя ударить по белоказакам там, где у них слабое место?
— Можно! — согласился Литунов. — Но где у них это слабое место?
— Фланги! — громко и в сердцах произнёс Кирилл Афанасьевич. — По ним и бить!
— Надо попробовать, — согласился Литунов.
Для Мерецкова стало ясно и другое: здесь совсем иные условия борьбы, нежели в степях Восточной Украины, Дона и Северного Кавказа. Для него это был полезный урок. Как Южный фронт в 1919 году был не похож на Восточный в 1918 году, где Мерецкову довелось воевать, набираться боевого опыта, так теперь Юго-Западный фронт не похож на Южный. Перед Мерецковым невольно встал вопрос: как надо действовать кавалерии в условиях глубокоэшелонированной обороны врага? Искать, где она слабее? Вряд ли. Следует отказаться от фронтальных линейных атак, собрать все силы в кулак, прорвать оборону в самом слабом её месте, уйти в рейд и громить вражеские тылы. На совещании в штабе Конармии Мерецков высказал эту мысль, подчеркнув, что белополяков можно привести в чувство лишь мощным ударом. Будённый согласился с ним.
— Конная армия готова это сделать. — Семён Михайлович деловито крутнул правый ус. — Посему я требую от каждого командира, от начдивов особо тщательно готовить людей к решающим боям. И ещё, товарищи, — продолжал командарм, — хочу остановиться вот на чём: после того как оборона противника будет нами сломлена, надо пробиваться вперёд, а не топтаться на месте. В минувшем году под Батайском с ходу мы не смогли одолеть позиции деникинцев — там оказались сплошные болота. Тогда что мы сделали? Обошли Батайск, ударили в тыл деникинцам, и те бежали. Здесь сделать это нам труднее, но Конармия должна выполнить свою задачу! Ну а теперь что скажете вы, начальники дивизий?
С места поднялся Семён Тимошенко. Он был краток: его 6-я дивизия огнём и клинком сомнёт оборону белополяков!
— Моя 11-я дивизия готова нанести удар по врагу, — ещё короче высказался Фёдор Морозов.
— А ты что скажешь, Пархоменко? — Будённый подошёл к начдиву 14-й. Тот вскочил с места как ужаленный.
— У нас общая задача — пробиться к Бердичеву и разгромить тылы белополяков. Как же мне отставать от своих коллег? Нет уж, товарищ командарм, в хвосте я плестись не стану!
Кажется, высказались все. Будённый вдруг увидел, что вверх взметнулась рука помощника начальника штаба по разведке.
— Что у тебя, товарищ Мерецков, скажи нам.
Мерецков встал. В штабе было накурено, сквозь белёсый дым он увидел настороженные глаза командарма.
— Я вот о чём подумал, товарищи, — необычно громко заговорил Кирилл Афанасьевич. — Когда наши дивизии прорвут оборону белополяков — а мы её прорвём, в этом нет ни малейшего сомнения, — по нашим флангам ударит враг. Что будем делать: отбиваться или продвигаться вглубь обороны противника?
— Интересная мысль, «академик», — усмехнулся в усы Будённый. — Что ты предлагаешь?
— Я бы не стал отбиваться от противника на флангах, — весело обронил Мерецков. — Если мы это сделаем, то потеряем своё преимущество — подвижность кавалерии. Пехота — другое дело, ей биться с врагом на флангах одно удовольствие.
— Хорошо, Мерецков, мы прорвём вражескую оборону, не станем отбиваться на флангах — тогда что же нам делать? — спросил Будённый. — Спешиться и занять круговую оборону?
— Никак нет! — горячо возразил Кирилл Афанасьевич. — Спешиваться в данной ситуации весьма опасно. Надо идти вперёд, а как оградить себя от нападения белополяков с тыла, подскажет сама обстановка.
Семён Михайлович был явно смущён, чего, однако, не скрывал. Мерецков между тем сел. Наступила напряжённая тишина. Командарм молчал — видимо, он что-то обдумывал, это все видели по его сосредоточенному лицу. Мысль, высказанная Мерецковым, явно заинтересовала его.
— В твоей идее, Мерецков, есть зерно, — наконец заговорил Будённый. — Но как сложится во время боя ситуация, мы не знаем. В одном я твёрдо уверен: надо идти в тыл врага, обороняться на флангах смерти подобно! Это я не приемлю. И ещё об одном, — продолжал Семён Михайлович. — Когда атакуем врага и сокрушим его оборонительные позиции — не терять связь, как между дивизиями, так и со штабом армии. Что касается связи штаба армии со штабом фронта, то иметь её надо в первую очередь. Ясно? Нет вопросов? Тогда прошу разъехаться по своим дивизиям и бригадам, а «академику» велю задержаться.
Когда все ушли, Будённый закурил. По запаху дыма Мерецков понял, что командарм курил трофейные французские папиросы.
— Хочешь? — Семён Михайлович протянул ему папиросу.
— Не откажусь! — Кирилл Афанасьевич взял папиросу из рук командарма и прикурил. — Крепкие, до самой печёнки достаёт дымок.
— Не скажи, «академик», — качнул головой Семён Михайлович. — Всё же наша махорка крепче. — Он пристально посмотрел на генштабиста, и тот уловил в его взгляде чувство досады, хотя внешне командарм оставался спокойным. — У меня к тебе предложение. Хочу, чтобы ты остался в моей армии, — перешёл он на официальный тон.
Мерецков резко вскинул голову.
— Не могу, товарищ командарм, хотя служить в Конармии почётно — армия не знает поражений!
Семён Михайлович никак не отреагировал на эти слова и продолжал:
— Дам тебе в подчинение бригаду, можешь возглавить и разведку армии, а Стройло назначу своим помощником. Ну как, согласен?
— Никак нет, товарищ командарм, — сухо возразил Мерецков. — Судите сами: два курса Академии Генштаба я закончил, остался третий и — выпуск! Зачем же мне бросать учёбу?
— Ты что же, хочешь умнее всех стать? Ты два курса окончил, я же вообще никаких академий не кончал, а уже разбил войска не одного белогвардейского генерала.
— У вас, товарищ командарм, есть военный талант, чутьё на врага, что ли, а мне всё это надо ещё в себе выработать. Берите к себе молодых конников, они сочтут за честь сражаться в рядах вашей Конармии.
— Факт, сочтут за честь, но кто их будет учить? Ты вот не желаешь помочь мне, а? — Лукавая улыбка вспыхнула на смугловатом лице Будённого. — Ладно, я тебя, Мерецков, понял и не осуждаю. Считай, что этого разговора не было!..
— Понял, товарищ командарм! — Мерецков взял под козырёк. — Разрешите идти?..
Через два дня Конармия пошла в наступление. Удар под Озёрной наносила 4-я дивизия Коротчаева, в которой был и Мерецков. За ней следовала 6-я дивизия, а фланги обеспечивали 11-я и 14-я дивизии. После яростного боя белополяки дрогнули, и 4-я дивизия ворвалась в Ягнетин, с ходу форсировав реку Ростовицу. Справа и слева прорвались 11-я и 14-я дивизии, а в Озёрную вошли конники Семёна Тимошенко.
Мерецков всё это время занимался разведкой, уточняя, где находятся войска противника, каковы они, и, хотя в пылу боя он действовал осмотрительно, у разбитого дома по нему открыл огонь белополяк. Пуля сорвала с головы фуражку. В какое-то мгновение Кирилл Афанасьевич увидел вражеского пулемётчика, его красное, налитое ненавистью лицо, бросил на него коня и с ходу рубанул шашкой.
«Стоило мне замешкаться хотя бы на секунду, и я лежал бы трупом на сырой земле!» — остро кольнула недобрая мысль.
А конармейцы уже лавиной неслись на неприятеля. В воздухе блестели сотни клинков, слышалось громовое «ура». Теперь вся Конармия ворвалась в расположение вражеских войск. Белополяки пытались сжать её с боков. По флангам Конармии с севера ударили пулемёты и орудия генерала Корницкого, с юга — кавбригада Савицкого и пехота. Но командарм Будённый не стал отбиваться на флангах, а повёл свои полки вперёд, в глубокий рейд на северо-запад. Сзади Конармии сомкнулось кольцо войск. Так начался знаменитый бердичевский прорыв.
«Умён, чертовски умён Семён Будённый, — подумал о командарме Мерецков. — На флангах драться не стал, пошёл вперёд, расстроил все боевые порядки белополяков!»
4-я дивизия ушла на Житомир и с ходу овладела им. Потом резко повернула на восток и установила связь неподалёку от местечка Брусилов с Фастовской группой войск, которой командовал Иона Якир…
— Между Киевом и Винницей мы фактически создали «красный коридор», — сказал на совещании в штабе начдив Коротчаев. — Ныне конники немного отдохнут, мы подучим боезапас, ударим с тыла по Третьей польской армии и освободим Киев!