«Как сложатся у меня отношения с Корком? — спросил себя Мерецков, когда поздно вечером попрощался с Уборевичем у него дома. — Хочу, чтобы они были честными, как с Иеронимом Петровичем. Ведь начальник штаба округа — это правая рука командующего!»
К огорчению Мерецкова, отношения с Корком у него не сложились. Случилось это не сразу. Когда Корк стал командующим, у Мерецкова наступил срок его очередной стажировки в командирской должности, и он был назначен командиром и комиссаром 14-й стрелковой дивизии. Корк пригласил его на беседу.
— Какие задачи вы поставили перед собой, командуя дивизией? — спросил он.
В его голосе Мерецков уловил сухость, какую-то казёнщину, и от этого ему сделалось не по себе. Но не зря говорит, что командиров, как и отцов, не выбирают. Не выбирал их и Кирилл Афанасьевич. Он словно сбросил с себя это неприятное наваждение и бодро заметил, что поставил перед собой три задачи: довести организацию управления дивизией до высокого уровня, максимально приблизить свою дивизию к тому, что входило в понятие кадрового регулярного соединения, имеющего высокую боевую готовность, и, наконец, активно участвовать во всех окружных учениях.
— Но вы ещё и комиссар дивизии, что будете делать по этой линии? — В глазах Корка вспыхнула лукавая усмешка.
Мерецков ответил, что будет разъяснять бойцам и командирам политику партии большевиков по проведению в стране коллективизации сельского хозяйства, необходимость борьбы с кулачеством. Это очень важно, так как в дивизии служит немало крестьян из разных областей государства. Опять же во многих деревнях возникли сельские советы, и людям важно объяснить их роль как самой массовой организации…
Корк слушал его и чему-то усмехался. Он прошёлся по кабинету, зачем-то посмотрел на карту, висевшую на стене, подошёл к столу, посмотрел в папке какие-то бумаги и снова приблизился к Мерецкову.
— Я доволен вашим ответом, Кирилл Афанасьевич. — Он посмотрел на ручные часы. — Однако пока это всего лишь слова, а как будет на деле?
— Постараюсь всё это осуществить на практике! — заверил командующего Кирилл Афанасьевич. — Во всяком случае, Иероним Петрович Уборевич был мною доволен, и я не подводил его. Штабную работу люблю. Хотел бы дружно работать и с вами, Август Иванович.
— А что, у вас возникли сомнения? — вскинул брови Корк и чуть поднял подбородок. Он был сейчас похож на поэта, который вышел на сцену и готовился читать свои стихи.
— У меня — нет, товарищ командующий, а как вы будете ко мне относиться, мне неведомо.
— Наши судьбы, Кирилл Афанасьевич, плетёт военная служба, а служба — это работа до седьмого пота! — жёстко и, как показалось Мерецкову, назидательно произнёс Корк. — Уходя, Уборевич дал вам высокую оценку как начальнику штаба. Я же дам вам оценку позже, когда узнаю вас больше, кто вы и чего стоите.
«Он дал понять, что сомневается в оценке моей персоны Уборевичем», — грустно подумал Мерецков, уходя от Корка.
К концу года дивизия Мерецкова успешно прошла инспекторскую проверку, которую придирчиво проводил сам Корк, а на осенних манёврах она показала высокую маршевую подготовку, быстро развернулась и стала наносить удары по флангам и в тыл противника. «Для меня командование дивизией явилось важной школой, пригодившейся мне в мирные годы и особенно в годы войны, — отмечал Кирилл Афанасьевич. — Я учился управлять большими массами бойцов, — готовил себя к тому, чтобы вести их к поставленной цели, а на войне — к победе в бою».
Корк остался доволен тем, как Мерецков командовал дивизией, однако то ли из ревности, то ли обиделся, что Кирилл Афанасьевич хвалил Уборевича во время их первого знакомства, прямо не высказал своего удовлетворения, а выразился в общем и целом:
— Служба у нас такая, что требует постоянно держать палец на курке. — Он сощурился, карие с отливом глаза блестели от ярких лучей солнца, пробивавшихся в окно. — Но мало держать палец на курке, надо ещё и совершенствовать своё мастерство. Военное дело напоминает мне лестницу, у которой есть первая ступенька, но нет последней.
— Разумеется, в военной науке нет предела, товарищ командующий, и я, смею вас заверить, об этом не забываю.
— Рад это слышать! — Корк снял очки и положил на стол. — Утром мне звонил наркомвоенмор товарищ Ворошилов. Вам нужно быть у него сегодня к пяти вечера.
— По какому вопросу? Мне же надо подготовиться.
— Не знаю, а спрашивать его не стал, да и этика не позволяет мне это делать. Он сам вам скажет. Но, видимо, речь пойдёт о чём-то серьёзном. Вернётесь, мне доложите, что и как…
На обед домой Мерецков не пошёл, о чём предупредил жену, позвонив ей по телефону.
Кирилл Афанасьевич прибыл в Наркомат по военным и морским делам раньше назначенного времени. Его увидел Семён Будённый, возглавлявший в то время инспекцию кавалерии.
— Кирилл, не ко мне ли пришёл? — Семён Михайлович поздоровался с ним. — Небось возгордился, что служишь у Клима Ворошилова? А меня, старого конника, забыл?
Мерецков покраснел, стал объяснять Будённому, что всё это время по горло был занят: то учения, то поездки в лагеря…
— Велено быть у Ворошилова к пяти вечера.
Будённый взглянул на часы.
— У тебя, Кирилл, в резерве минут сорок, так что зайдём ко мне в инспекцию.
Здесь Мерецков увидел тех, с кем познакомился ещё на Гражданской войне, и тех, с кем учился в Военной академии. Первым подал голос Иван Тюленев, помощник инспектора кавалерии.
— Кирилл, рад тебя видеть! — воскликнул он. — Помнишь, как мы с тобой зубрили в академии военную науку?
— Как не помнить, Иван Владимирович! — Мерецков крепко пожал ему руку. — Я ещё не забыл, как вы были комбригом в Первой конной армии, как храбро рубили шашкой белогвардейцев.
— То было жаркое время, оно нет-нет да и саднит мне душу, — признался Тюленев. — Ведь мы теряли в боях друзей и соратников.
— Но главное, что мы крепко били белых генералов — и Мамонтова, и Шкуро, и Деникина, и Врангеля… Сколько их было? Десятки! А Будённый был и есть один! — и Семён Михайлович заразительно рассмеялся, его пышные усы, о которых в Конармии ходили легенды, вздрагивали, а глаза светились.
Бывшие конармейцы смеялись, шутили, вспоминали разные эпизоды из своей фронтовой жизни. В кабинет вошёл личный секретарь Будённого Павел Белов, прославившийся в годы войны как командир 1-го кавалерийского корпуса.
— Семён Михайлович, вас приглашает к себе товарищ Ворошилов, он только что звонил.
Будённый плечом толкнул дверь и вышел. Но не успел Мерецков уйти, как он вернулся и сказал Тюленеву, чтобы тот взял папку с документами и что они сейчас пойдут к начальнику штаба. Будённый взглянул на Мерецкова.
— Кирилл, поспеши к Ворошилову: он собирается ехать в Кремль.
Ворошилов сидел за столом и просматривал документы, когда Мерецков открыл дверь кабинета.
— Заходите, Кирилл Афанасьевич! — Наркомвоенмор усадил его в кресло, сел рядом с ним. — Как служится?
Мерецков ответил, что всё идёт хорошо, правда, на учениях приходится много работать, нередко домой возвращается глубокой ночью, а то и вовсе остаётся ночевать в лагерях. Ворошилов слушал его молча, не перебивая, но то и дело поглядывал на часы.
— Я вот зачем вас вызвал, — поднял брови Ворошилов. — Группа командиров Красной Армии едет в служебную командировку в Германию. В её состав включены и вы. Что будете там делать? Знакомиться со службой немецких военных штабов. Немцы покажут вам войсковые учения. Человек вы опытный и знаете, что нас особенно интересует. Всё полезное у немцев нужно взять на вооружение. Они ведь тоже кое-что перехватили у нас, так надо ли нам стесняться? — Он с минуту помолчал. — Почему-то Корк не включил вас в группу отъезжающих, я распорядился внести вас в список. Вы что, не ладите с командующим округом?
— Ничего такого нет. Видимо, Август Иванович не может обойтись без меня как штабного работника. Других причин не вижу.
Ворошилов необычно строго посмотрел на Мерецкова. В его глазах блеснули искорки и тут же угасли.
— Очень важно, чтобы вы понимали командующего и во всём ему помогали, — сказал Климент Ефремович. — Корк из числа тех, кому наша армия дорога, и вам с ним делить нечего! — Наркомвоенмор позвонил своему заместителю по разведке. — Сейчас я пошлю к вам Мерецкова, он тоже едет в Германию. Поговорите с ним, что и как ему там делать, а я уезжаю в Кремль к товарищу Сталину. — Положив трубку, Ворошилов взглянул на Кирилла Афанасьевича. — Всё слышали?
— Так точно! — Мерецков встал. — Разрешите идти?..
— Идите, но не спотыкайтесь! — Ворошилов хитро прищурил глаза.
«Но не спотыкайтесь… О чём это он? Наверное, обо мне не очень лестно отозвался Корк, — размышлял Мерецков, направляясь в штаб округа. — А вот поездка в Германию мне на руку. Посмотрю, как работают немецкие штабы, что у них появилось нового, что они скажут о деятельности наших штабов и скажут ли». Он вышел из машины и поднялся по ступенькам подъезда штаба. Навстречу ему шёл командующий.
— Были у наркомвоенмора? — спросил он, остановившись.
— Вместе с другими командирами я еду в Германию, — коротко объяснил Кирилл Афанасьевич.
— Странно, однако, мне он об этом не говорил. Когда отъезжаете?
— Завтра в семь вечера.
— Тогда передайте дела своему заместителю, а сами идите домой готовиться к командировке. — Помолчав, Корк спросил: — Обо мне шла речь?
— Да. Ворошилов сказал, что вы из числа тех, кому наша Красная Армия дорога.
Корк усмехнулся, зацепил Мерецкова взглядом.
— Умеет Климент Ефремович находить для нас нужные слова. — Он пожал Кириллу Афанасьевичу руку. — Успешной вам поездки!..
На Белорусском вокзале, откуда поезд уходил в Германию, было многолюдно. С утра, когда Кирилл Афанасьевич по просьбе жены ходил в магазин за продуктами, накрапывал дождь, а к полудню распогодилось, солнце щедро палило, было по-летнему тепло. Посадку пока не объявили, и Мерецков прошёл в здание вокзала, чтобы взять на дорогу пару бутылок пива. Уже расплатился с продавцом, как вдруг у буфета, в пяти шагах от себя, увидел Татьяну Кречет. У Мерецкова забилось сердце то ли от волнения, то ли от воспоминаний о пребывании в госпитале. Татьяна стояла у буфета и ждала, когда подойдёт её очередь. Глаза у неё были задумчивые. Он хотел было подойти к ней, но в последнюю секунду решил этого не делать. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло восемь лет, но она как будто не изменилась. Татьяна взяла из рук девушки-продавщицы пакет с конфетами и, отходя в сторону, заметила Мерецкова и на мгновение замерла.