— Что-то вы опаздываете, Андрей Александрович, — бросил реплику Сталин, здороваясь. Мерецкову он тоже подал руку и спросил о линии Маннергейма.
— Я привёз карту и схему вражеской обороны, мне помогли скопировать её лётчики.
Кирилл Афанасьевич вынул документы из папки и хотел было вручить Сталину, но тот жестом остановил его:
— Потом, давайте сначала вас послушаем…
Говорил Мерецков недолго, но убедительно. Никто вопросов ему не задавал, но когда он умолк, маршал Ворошилов спросил, почему перед началом операции он не создал в 7-й армии штурмовые группы для захвата и подрыва дотов. Нарком смотрел на командующего пристально, и в его взгляде читался упрёк. Но Мерецков не чувствовал себя виноватым, он объяснил это тем, что надежда была на артиллерию: мол, она взломает оборону финнов, в том числе и пресловутую линию Маннергейма, но лёгкие орудия не пробивали бетон, к тому же почти у всех дотов боевые казематы были прикрыты со стороны амбразур броневыми щитами в несколько слоёв.
— Я сразу же попросил Воронова доставить нам орудия большего калибра, и он нам помог, — резюмировал Мерецков.
— Скажите, Кирилл Афанасьевич, почему ваша разведка не выявила характера оборонительных сооружений финнов? — спросил Молотов. — Вы готовили наступление, но не позаботились узнать, какие вражеские укрепления будете сокрушать.
Мерецков взглянул на Сталина, который что-то писал и, казалось, не обращал внимания на тех, кто задавал вопросы. Но вот он поднял голову и взглянул на командующего.
— Отвечайте на вопрос так, как было на самом деле, и не ищите оправданий, — сухо сказал он.
У Мерецкова глухо забилось сердце.
— Перед началом военных действий я запросил разведку в Наркомате обороны, — ответил Кирилл Афанасьевич. — Мне дали сведения, которые не подтвердились.
— Вы хотите сказать, что наша разведка занизила реальную мощь линии Маннергейма? — спросил Сталин.
— Очень даже занизила, едва ли не на половину, и это создало для наших войск многие трудности. Тут есть и моя вина, товарищ Сталин. Разведка 7-й армии также оказалась не на высоте.
Сталин зацепил маршала Ворошилова колючим взглядом.
— Разберитесь, кто допустил такой просчёт, и накажите своей властью, да построже, — сурово произнёс он. — Это что же получается? Мы заведомо посылаем наших бойцов на верную гибель?
— Потери были, товарищ Сталин, но очень незначительные, — громче обычного ответил Мерецков. — Мы сразу обнаружили, что наша артиллерия для линии Маннергейма хлопушка, и я тут же отдал приказ не наступать.
Сталин пропустил эти слова мимо ушей и заговорил о минах:
— С миноискателями вы умно придумали. Если они очень хороши, надо для Красной Армии организовать их массовое производство. Андрей Александрович, это ты со своими партийцами помог товарищу Мерецкову? Он помощи у нас с Ворошиловым что-то не просил.
Жданов громко засмеялся.
— Вас не просил, а меня так заарканил, что пришлось вместе с инженерами ехать на завод.
— А почему молчит командарм первого ранга товарищ Мерецков? — вдруг спросил Сталин после того, как Воронов доложил, сколько и каких орудий он направил в 7-ю армию. — Что вы можете сказать о плане разгрома линии Маннергейма, Семён Константинович? В сентябре прошлого года вы неплохо командовали войсками Украинского фронта, совершившими освободительный поход в Западную Украину. У вас есть опыт…
Тимошенко резво встал.
— План, безусловно, хорош, по-другому не могло и быть, — ответил он. — У Кирилла Афанасьевича большой опыт штабной работы, и осечки быть не могло. Я только не понимаю, почему он сразу этого не сделал?
«А потому, что товарищ Сталин решил, что моя 7-я армия в два счета опрокинет линию Маннергейма, что сломить финнов можно в короткий срок, — едва не сказал вслух Мерецков. — А я не проявил должной принципиальности…»
— Значит, вам нечего добавить к предложенному плану? — спросил вождь.
— Сейчас — нет, а когда начнём наступление, возможно, что-то и появится, — пояснил свою позицию Тимошенко.
«Да, так и есть, он будет командовать фронтом», — отметил про себя Мерецков.
В целом план был одобрен и утверждён. Сталин пригласил всех к себе на ужин, но и за столом продолжался разговор о Финляндии. Вождь предупредил, что в руководстве войсками будут некоторые изменения. На Крайнем Севере не всё в порядке, поэтому Генеральный штаб предлагает создать централизованное руководство операцией непосредственно в зоне боевых действий.
— С этим надо согласиться, — подчеркнул Сталин. — Важно также подбросить свежие силы и уточнить ход наступления, причём главную роль тут сыграет ваш план, Кирилл Афанасьевич, предложенный для 7-й армии. И ещё раз прошу вас, товарищи военачальники, как можно скорее покончить с линией Маннергейма и сделать это до весеннего разлива вод! Объяснять не буду, все знают, для чего это надо…
Расходились поздно вечером. Сталин задержал Мерецкова и, когда они остались вдвоём, сказал:
— Генштаб предлагает Ленинградский военный округ преобразовать в Северо-Западный фронт и назначить командующим товарища Тимошенко. Как вы на это смотрите?
— Положительно! — Кирилл Афанасьевич передохнул. — Надо было сделать это раньше, но я тоже недооценил предложение Шапошникова.
— Борис Михайлович по-своему был прав, — согласился вождь. — Знаете, почему я не одобрил его план? Маршал Ворошилов заверял меня в том, что Красная Армия быстро разобьёт финнов. Всё оказалось куда сложнее, — с горечью добавил вождь. — Из всего этого ЦК сделает серьёзные выводы, но после того как мы одолеем врага.
Мерецков взглянул ему в лицо.
— Кого это коснётся, если не секрет?
— Лично к вам у меня претензий нет, хотя раньше считал, что вы нас крепко подвели, даже хотел наказать, но потом понял, что в случившемся вашей вины нет. Будь по-другому, вы бы здесь не были, — сухо добавил Сталин. — Кстати, вы довольны своими коллегами — начальником штаба Чибисовым и членом Военного совета Штыковым? Может, заменим их?
— Отчего вдруг? — удивился Кирилл Афанасьевич. — Я ими доволен, у товарища Жданова нет замечаний.
— Тогда желаю вам успехов! — За время беседы Сталин впервые улыбнулся. — Если что — звоните мне…
11 февраля 1940 года мощной артподготовкой начался второй этап операции против финнов (первый этап начался 30 ноября 1939 года и продолжался до 9 февраля 1940 года). Мерецков находился на переднем крае и был рад, когда на шестой день тяжёлых боев сопротивление финнов на главной полосе было сломлено. Особо отличилась 123-я стрелковая дивизия полковника Алябушева. Главная полоса глубиной в девять километров включала в себя 200 дотов и 1000 дзотов! В среднем на километр фронта приходилось по два дота и пять дзотов, соединённых между собой. Мерецков на бронемашине поехал в 123-ю стрелковую дивизию и лично поздравил Алябушева. Их разговор прервал звонок полевого телефона.
— Товарищ командарм, — раздался в трубке голос начальника штаба Чибисова, — вам звонил комфронтом Тимошенко. Я сказал, где вы. Он просил срочно позвонить ему.
— Выезжаю в штаб! — громко отозвался Мерецков. Он взглянул на комдива. — Меня вызывает командующий фронтом…
Тимошенко, как понял Мерецков, был не в духе. Первый же вопрос — где был и что делал — не располагал Кирилла Афанасьевича к задушевному диалогу, но, сдерживая свой порыв возразить, он заявил, что был в стрелковой дивизии Алябушева и воочию видел, как храбро сражаются его подопечные. Бьют финнов так, что пух с них летит. Надо бы наградить полковника…
— Награды потом, — осадил Мерецкова командующий фронтом. — И награды будут. Теперь же скажи, недели за две твоя 7-я армия дойдёт до Выборга?
— Дойдёт, Семён Константинович, и Выборг постараюсь взять с ходу! — Мерецкову очень хотелось, чтобы Тимошенко сказал несколько тёплых слов, а возможно, и вспомнил Гражданскую войну, когда он, Мерецков, лихо бросался в атаку на белогвардейцев по первому сигналу командира бригады. Но у командующего, видно, был нелёгкий разговор с вождём, потому как он спросил:
— Значит, я могу доложить товарищу Сталину, что через две недели красный стяг взовьётся над Выборгом?
«Ну почему ты, Семён Константинович, такой перестраховщик?» — едва не крикнул Мерецков, и хотя он уважал своего бывшего комбрига, но не мог простить ему низкопоклонства перед вождём.
— А зачем ему говорить об этом, если он вас не спрашивает? — задал вопрос Мерецков и по тому, как командующий фронтом не сразу ответил, понял, что тот обиделся. Кириллу Афанасьевичу захотелось как-то сгладить эту неловкость, и он громче обычного добавил: — Моё слово твёрдое, и болтать налево и направо без всякого на то основания я, товарищ командующий, не привык. Уж вам-то это должно быть известно!
— Чего завёлся, Кирилл? — усмехнувшись в трубку, отозвался Тимошенко. — Я у тебя спросил так, на всякий случай… А твоему слову я верю…
В этот день в штабе Мерецкова было необычайно весело, и сам Кирилл Афанасьевич, словно жених на выданье, ходил по штабу, глядел на карту, звонил командирам дивизий, но со стороны было заметно, что он волновался.
— Начинаем, товарищ командующий… — тихо сказал начальник штаба Чибисов.
Перегруппировав силы, 7-я армия вновь перешла в наступление. Две стрелковые дивизии 50-го стрелкового корпуса двинулись в обход укреплений финнов с севера, 70-я стрелковая дивизия пошла через Выборгский залив, а 7-я стрелковая дивизия атаковала врага с фронта, но успеха не имела, и это выбило Мерецкова из колеи. Вызвав на прямую связь комдива, он отчитал его.
— А теперь слушай приказ. Удар на одном избранном направлении подготовь к исходу 12 марта и наноси его ночью. Внезапность — твой союзник!..
Комдив 7-й так и поступил. Развернув основные силы на узком участке обороны противника, глубокой ночью, когда завывала метель, а финны грелись в блиндажах, он нанёс внезапный удар. В обороне образовалась большая брешь. Ещё рывок — и финны дрогнули, бросая оружие, в панике отступили. Радоваться бы Кириллу Афанасьевичу, да не мог: его «подрезал» командир 70-й дивизии Кирпонос. У него случилась «заминка». Перед Выборгом оказался укреплённый район двухполосного типа, рассчитанный на круговую оборону, а разведка донесла, что он связан каналом с озером Сайма. На дворе стоял март, припекало солнце, промедли войска — и финны затопят весь участок. Эта мысль глухо и больно отозвалась в голове Кирилла Афанасьевича. Обидно было ему, что такой опытный вояка, как Кирпонос, оказался едва ли не в ловушке. Мерецков подозвал к себе члена Военного совета Штыкова.