Жуков увидел в глазах вождя сухой блеск. Казалось, то, о чём он спросил, задело Сталина за живое.
— Что вам всем дался этот Мерецков! — едва не выругался он вгорячах. — Как будто на нём свет клином сошёлся! Вот вы лично можете за него поручиться?
— А в чём его обвиняют?
— В военном заговоре, а может быть, и в предательстве.
— У меня с ним были доверительные отношения, я верил ему, товарищ Сталин, и этого не скрываю. А вот поручиться могу только за себя!..
«Так что же делать с Мерецковым?» — уже в который раз спрашивал себя вождь, но ответа не находил. После долгих раздумий он вызвал к себе Берию.
Тот вошёл в кабинет бодро, с порога произнёс:
— Слушаю, Коба!
— Садись, — Сталин кивнул на стоявшее рядом кресло. Что скажешь нового о Мерецкове?
— У нас появились данные, что сей полководец — активный участник заговора. Он и вам говорил, что Уборевич его многому научил. А вчера мы проводили очную ставку Штерна с Мерецковым. Штерн дал показания о связях Мерецкова с предателями, и Мерецков этого отрицать не стал, хотя поначалу пытался это сделать.
— Его били? — Сталин в упор посмотрел на Берию, и тот увидел в глазах вождя что-то необычное, недоверчивое.
Берия почувствовал себя неловко, точно над его головой навис дамоклов меч. Он сделал вид, что вопрос вождя смутил его.
— Коба, я обещал тебе, что Мерецков подпишет всё, что мы ему предъявим, а уж тебе решать, как говорят в нашем кругу, казнить его или миловать.
Сталин свёл брови, и Берия понял, что сказанное им не легло на душу вождя. Он хотел было заговорить, но Сталин опередил его:
— Лаврентий, ты не ответил на мой вопрос. Я жду…
В голосе Сталина Берия уловил холодок.
— Если арестованный не признается в том, что совершил против своего Отечества в угоду нашим врагам, что надо делать?
— Вести допрос так, чтобы разоблачить арестованного, если он и вправду наш враг, наконец убедить его в том, что сердечное признание пойдёт ему на пользу!
Берия засмеялся, отчего пенсне едва не упало. Он подхватил его и снова надел.
— Эх, Коба, в наше-то время ждать сердечного признания? — Берия махнул рукой. — Без дубинки тут никак не обойтись… Мерецкова мои люди слегка пощекотали, и он сразу раскололся. Словом, через неделю-две признание Мерецкова я положу тебе на стол. Кстати, генерал армии Павлов, когда мы его допрашивали, поведал нам о Мерецкове немало интересного…
(Командующий войсками Западного фронта генерал армии Д. Г. Павлов по приказу Сталина 30 июня был вызван в Ставку Главного командования Жуковым, в то время начальником Генштаба. «Я его не узнал, так изменился он за восемь дней войны, — вспоминал этот трагический эпизод маршал Жуков. — В тот же день он был отстранён от командования фронтом и вскоре предан суду. Вместе с ним по предложению Военного совета фронта судили начштаба генерала Климовских, начальника войск связи генерала Григорьева, начальника артиллерии генерала Клича и других генералов штаба фронта». — А. 3.).
— Что, например? — напрягся Сталин.
— Мерецков был против создания танковых корпусов… — Берия помолчал. — Ты что, Иосиф, не веришь мне? Я тебя ещё не подводил. Мы же раскололи Павлова, так будет и с Мерецковым, лишь немного подожди. Мне только не нравится, что у него нашлись ходоки.
— Кто? — насторожился вождь.
— Твой любимчик Семён Будённый. Лично просил меня «объективно» провести расследование дела Кирилла Афанасьевича. Сказал, что сам он ему полностью доверяет: Мерецков, мол, не буржуй, как маршал Тухачевский. Каков заступник, а? Дай мне «добро», Коба, и я этого лошадника отправлю в лагерь на Колыму лёд ломом колоть! Там он узнает, как заступаться за врагов.
— Жена маршала Будённого всё ещё находится в лагере? — спросил Сталин.
— А куда ей деться? — усмехнулся Берия. — Потому-то Будённый и мечется, ищет, кого бы уколоть. Я не удивлюсь, если он станет тебе жаловаться на меня… Ладно, я пойду, Коба, меня на Лубянке ждёт генерал Штерн, он ведь Герой Советского Союза и требует к себе уважения, — ехидно добавил Лаврентий и тут же встал.
— Сядь! — крикнул вождь, да так, что Берия вздрогнул. Ему стало не по себе, по спине пробежал холодок. Он сел. — Я понял, что у вас на Мерецкова нет ничего серьёзного. Уже не одну неделю он сидит в камере, а чего вы добились?
— Пока он признал не всё, в чём его обвиняют, — начни Берия, но Сталин резко прервал его:
— Принеси мне запись допроса Мерецкова. И немедленно!
— Хорошо, Иосиф. — Берия встал. — Через полчаса я вернусь.
Принёс он «дело» Мерецкова через два часа.
— Извини, Коба, я вёл допрос Штерна. Подождать, когда ты прочтёшь? Я мог бы тебе кое-что объяснить…
— Не надо, — сердито одёрнул его вождь. — Иди к себе.
Сталин полистал «дело» Мерецкова, потом начал читать запись допроса. Арестованный признался в подрывной деятельности, утверждал, что у немцев самая сильная армия в мире, а в Красной Армии мало танков, самолётов, самоходных орудий. Сталин усмехнулся. Об этом Мерецков не раз говорил ему. Странным было и то, что Мерецков не возражал следователям, а те обвиняли его в подрыве могущества Красной Армии. Значит, Мерецкова там бьют, решил вождь, стараются сломить его волю. (Позже доктор военных наук, историк, профессор генерал М. Белов писал: «Сподвижники Берии Меркулов и Влодзимирский подвергли арестованного „физическим методам воздействия“. Следователи Шварцман, Зименков и Сорокин били его резиновыми палками и истязали другими средствами и методами. Кирилл Афанасьевич оказался жертвой затеянного нового чудовищного „процесса военных“. А. 3.).»
Сталин размышлял: «Так в чём же состоит преступление Мерецкова?»
Неожиданно из Ленинграда позвонил Жданов. Голос у него был гулкий, какой-то чужой, в нём чувствовалось огорчение. Группа армий «Север», возглавляемая генерал-фельдмаршалом фон Леебом[15], захватив Шлиссельбург, блокировала Ленинград с суши по реке Неве до Колпина и далее до Ям-Ижоры, Ладоги. Наша Приморская оперативная группа отступила и закрепилась на линии Петергоф — Усть-Рудицы — Морское побережье.
— У нас, Иосиф Виссарионович, дела плохи, — слышался в трубке усталый голос Жданова. — На Карельском перешейке стоят финские войска и ждут момента, чтобы с севера броситься на Ленинград. Главная опасность нам грозит со стороны Урицка…
— А что делает командующий фронтом Ворошилов? — прервал его вождь.
— Делает вроде то, что надо, а результата нет. У меня душа болит за Ленинград.
— У меня тоже, Андрей. — Сталин помолчал. — Я подумаю, чем тебе помочь. Возможно, пришлю вам нужного генерала…
Связь неожиданно прервалась, и Сталин положил трубку. Взгляд его упал на «дело» Мерецкова. Верхняя строчка «признаний» генерала армии заплясала у вождя перед глазами: «Я всё делал, чтобы Красная Армия не скоро получила автоматическое оружие…»
— Что за глупость? — вслух произнёс Сталин. — Зачем он на себя наговаривает? Он сам жаловался мне, что автоматов у немцев вдесятеро больше, чем у нас.
Сталин закрыл папку, затем поднял трубку прямого телефона. Ему ответил Берия.
— Зайди ко мне, Лаврентий…
Берия вошёл в кабинет, сел в кресло и начал листать свой блокнот. Сталин говорил по телефону с генералом Ватутиным, уточняя обстановку на Западном фронте, который после ареста генерала Павлова возглавил нарком обороны маршал Тимошенко, а его заместителем стал генерал Ерёменко. Наконец вождь положил трубку и, глядя на Берию, жёстко произнёс:
— Дело Мерецкова — сущая липа! — Он взял со стола папиросу, закурил и добавил: — Мерецкова из-под ареста освободить, вернуть ему форму генерала армии, Звезду Героя Советского Союза и всё остальное, что было изъято во время ареста. Завтра в десять часов утра он должен быть в моём кабинете при всех своих регалиях!
— Слушаюсь, Коба! — Берия вскочил с кресла.
Сталин так посмотрел на него, что у Лаврентия Павловича защемило сердце.
— Не Коба я, а товарищ Сталин! И чтобы этого слова я от тебя больше не слышал, иначе… — Он замялся, сжал горящий окурок пальцами и бросил его в пепельницу. — Сам знаешь, что потом может быть. Сегодня ты комиссар государственной безопасности, а завтра можешь им не быть. Вождь заметил, как по лицу Берии мелькнула улыбка. Что смеёшься? Кто спас тебя от ареста в тридцать восьмом? Ежов хотел набросить тебе петлю на шею, а я тебя защитил.
— Я этого не забыл… — обронил Берия.
— Что, совесть заговорила? Ну-ну, — Сталин усмехнулся и уже мягче продолжал: — Генералы Жуков и Василевский говорили мне, что на Лубянке сидят ещё несколько военных. Перепиши всех и завтра к девяти вечера принеси мне список. Идёт кровавая война, и нам крайне нужны опытные командиры.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — отрапортовал Берия, и, хотя он бодрился, на душе у него было муторно.
2
С тех пор, как арестовали мужа, Дуня не знала покоя. Хорошо ещё, что рядом был семнадцатилетний сын, он разделял её печаль. Но однажды, когда сын ушёл в школу, она начала перебирать старые фотокарточки, где была заснята с мужем, и ей стало очень больно от мысли, что её Кирилл страдает невинно. Дуня не сдержала слёз.
«Поплачь, голубка, и тебе станет легче», — сказала она себе.
Но легче ей не стало. А под вечер, когда из школы вернулся сын, он подлил масла в огонь, заявив, что отнёс военкому заявление с просьбой призвать его на военную службу.
— Хороший полковник, мне он понравился, — выразил свои чувства Володя, побывавший на приёме у военного комиссара. — Обещал послать меня учиться на танкиста.
— Что ты задумал, сынок? — встревожилась мать. — А как же я, с кем останусь?
Володя увидел, как у матери под глазом забилась тонкая жилка и вся она как-то вдруг сникла, лицо пошло белыми пятнами. И голос у неё изменился, начал дрожат!.. Ему стало жаль её, но отказаться он не мог.
— Ты же сама говорила, что в Москве формируется народное ополчение, ребята, чуть постарше меня, целыми классами уходят защищать столицу, — сказал он, волнуясь не меньше матери. — Почему же я должен отсиживаться дома? Вряд ли тебе самой это понравится.