— Отдать наши скромные резервы… — начал было начальник штаба, но Мерецков осадил его: — Хватит базарить, Алексей Николаевич. Верховный потребовал немедленно освободить Тихвин, и грош нам цена, если мы с тобой этого не сделаем! — Кирилл Афанасьевич не без улыбки взглянул на Крутикова. — Ты ещё не был на ковре у Верховного? То-то, дружище. Я тоже пока не был, но другие были. Слышал про командующего Западным фронтом генерала армии Павлова?
— Дошёл и сюда слух, что его будто расстреляли за беспечность.
— Не только одного Павлова, едва ли не всё руководство фронта!..
Оставив за себя генерала Крутикова, Мерецков к вечеру вместе с дивизионным комиссаром Зеленковым, генералом Павловичем, комбригом Стельмахом и другими убыл на машине в Сарожу, которая была в двадцати километрах от Тихвина, где хозяйничали гитлеровцы, наводя «железный порядок». В сумерках прибыли в Сарожу. Мерецкова встретил командир батальона — плечистый майор в полевой форме. На вопрос, где находится командарм Яковлев, майор ответил:
— Не могу знать, товарищ генерал армии! Войска 4-й армии отходят, свой батальон я уже приготовил.
Глаза у майора были большие, тёмно-голубые, в них сквозила настороженность.
— Как сдали врагу Тихвин? — спросил Мерецков.
— Немцы ворвались в город внезапно, — пояснил майор. Он рассказал, как всё произошло и где теперь наступают гитлеровцы.
— А где располагается штаб армии?
— Не могу знать, — передёрнул плечами майор. — С утра я посылал своих людей в разведку, но они так и не выяснили, где штаб.
— Что будем делать, товарищ командарм? — спросил комбриг Стельмах, когда комбат организовал им ужин и солдатской столовой.
Мерецков сказал, что Стельмах останется с батальоном, а он вместе с генералом Павловичем и адъютантом капитаном Бородой выедет на основные направления, по которым отходили войска, и разыщет командиров соединений и частей. Сейчас важно объединить разрозненные подразделения в отряды и организовать управление ими.
— Я хочу увидеть на месте, где находятся войска 4-й армии. Да и генерала Яковлева надо найти!
Кирилл Афанасьевич был тих и краток, хотя в душе у него бушевала буря. По существу, войска 4-й армии разобщены, они в беспорядке отходят, между ними нет связи. «Если об этом станет известно Сталину, Яковлеву может выпасть судьба генерала армии Павлова, — подумал Мерецков. — Необходимо скорее его найти и принять у него армию».
Мерецков выехал из Сарожи и на пятом километре просёлочной дороги в селе Бор встретил командира 44-й стрелковой дивизии полковника Артюшенко и командира 191-й стрелковой дивизии полковника Виноградова. Представившись, Кирилл Афанасьевич спросил, не знают ли они, где находится штаб армии.
— У нас связи со штабом армии нет, — удручённо ответил Артюшенко, а Виноградов добавил, что обстановка на этом направлении сложилась не в нашу пользу, сдерживать натиск фашистов почти нечем, численность двух дивизий не превышает численности полка.
— А в моей сорок 44-й дивизии всего человек семьсот. — пожаловался Артюшенко. — У нас нет ни артиллерии, ни миномётов, ни танков, нет и транспорта.
— Да вы что, полковник, шутите? — едва не вспылил Мерецков. Выражение его лица стало жёстким, а на бугристых скулах заходили желваки. — Где же ваша боевая техника? В боях растеряли?
Артюшенко глухо, не без раздражения сказал:
— Мою дивизию перебросили с Ленинградского фронта самолётами, мы взяли с собой лишь стрелковое оружие. А с автоматом или винтовкой на вражеский танк не пойдёшь! Потому и отступаем.
— Вот что, полковник. Теперь я командующий 4-й армией, меня назначила Ставка, — сухо и неторопливо заговорил Мерецков. — Приказываю вашим войскам к десятому ноября занять оборону вот здесь! — Кирилл Афанасьевич указал район на карте. — По северному берегу реки Шомушка. Что вам надлежит сделать? Перерезать дорогу на Лодейное Поле, преградить путь танкам противника на север. В помощь вам я направляю резервные войска и боевую технику из своей 7-й армии…
— Танки будут? — прервал командарма Артюшенко.
— Дадим вам танковую бригаду, больше у меня танков нет.
— А нельзя ли выкроить хотя бы два десятка орудий? Как же нам бить танки?
— Постараюсь это сделать. — Мерецков подошёл к столу, на котором адъютант капитан Борода разложил рабочую карту командарма. — Хочу ещё раз показать вам, где и когда войска ваших двух дивизий должны занять и оборудовать оборонительные позиции… На них вы обязаны стоять насмерть! — Голос у Мерецкова был твёрд и решителен, глаза блестели. — То, что недавно вы, как морские крабы, пятились назад, забудьте! Тот, кто без приказа сделает шаг назад, будет тут же расстрелян!
— Станем биться до последнего, куда уж нам теперь отступать, — ответил за двоих Виноградов. Его спокойные чёрные глаза смотрели на командарма доверчиво, в них выражалась готовность выполнить только что отданный командармом приказ.
— Ну-ну, покажите, комдивы, на что вы способны! — Добродушная улыбка скользнула по лицу командарма.
В селе Бор Мерецков оставил генерала Павловича, на которого возложил общее руководство по сбору отступающих войск, организацию обороны и последующего наступления, а сам поспешил в другое село — Большой Двор. Здесь и находился штаб 4-й армии, и первым, кого увидел Мерецков, был генерал Яковлев. Он вышел из штаба и, когда машина командарма въехала во двор, подошёл к ней.
— Рад вас видеть, Кирилл Афанасьевич! — Он протянул руку, чтобы поздороваться с Мерецковым, но тот сделал вид, что занят, закрыл дверцу, а затем сурово взглянул на генерала.
— Я сомневаюсь, Всеволод Фёдорович, что ты рад моему приезду, а вот я рад. Что случилось, почему твоя армия буквально рассыпалась, разбежалась, едва появились вражеские танки? Как ты мог допустить это? Тебя надо за такое руководство армией отдать под трибунал!
Генерал побледнел.
— Не утрируй, Кирилл, — начал было он, но у Мерецкова вмиг окаменело лицо, а пальцы невольно сжались в кулаки.
— Какой я вам Кирилл, — с ожесточением выговорил он.
Я генерал армии, представитель Ставки, а не тот генерал, который растерял свою армию и не имеет связи ни с одной стрелковой дивизией!
Яковлев стоял перед ним навытяжку, опустив руки по швам. Лицо его залилось краской. А Мерецков, ничуть не щадя его, сурово продолжал:
— Ставка отстранила вас от руководства армией, мне приказано временно вступить в командование ею. Я остаюсь также и командармом 7-й.
Генералу Яковлеву следовало бы принять это сообщение к сведению, но он, не смущаясь, заявил:
— Приказа о снятии меня с должности командующего 4-й армией я не получал!
— Сейчас вы его получите! — Мерецков кликнул своего адъютанта и распорядился: — Садитесь за стол и пишите приказ по войскам 4-й армии о моём вступлении в командование ею…
Свершилось то, чего генерал Яковлев никак не ожидал. Уже смирившись с тем, что произошло, и укротив своё самолюбие, он вскоре подошёл к комнате, где склонился над оперативной картой Мерецков.
— Разрешите к вам?
Кирилл Афанасьевич обернулся.
— Заходи, Всеволод Фёдорович. Садись рядом так, как мы сидели с тобой в Ленинграде, когда я рассказывал тебе о республиканской Испании.
Яковлев молча сел. Его лицо было цвета воска.
«Переживает, это хорошо, значит, совесть в нём заговорила», — отметил про себя Кирилл Афанасьевич и спросил:
— Что скажешь?
— Скажу вам, как на духу, — невесело произнёс Яковлев. — Фашисты танками навалились на мою армию, бить их было нечем, и я растерялся. Надо было срочно позвонить вам в штаб 7-й армии и попросить помощи, но во мне взыграла гордость, и я…
— И ты, — прервал его Кирилл Афанасьевич, — не стал меня просить, а решил драпать от врага без оглядки? — Он помолчал. — У Гёте, Всеволод Фёдорович, есть такие слова: «Поведение — зеркало, в котором каждый показывает свой облик». Так вот твой облик на сегодня — это облик человека, забывшего о своём долге!
— Кажется, я это понял… — обронил генерал и тихо спросил: — Что мне теперь делать?
— То, что делал и раньше — сражаться с врагом, но сражаться упорно, стойко, биться за каждую пядь нашей родной земли! И не хныкать, не искать для себя каких-либо оправданий. Ты же, Всеволод Фёдорович, хорошо воевал в советско-финляндскую войну!
Яковлев оживился. Неожиданно он подумал о том, что может доказать, на что способен, и воевать не разучился.
— Я напишу рапорт Верховному Главнокомандующему, признаю свои ошибки и попрошу его оставить меня в кадрах Красной Армии…
— Писать рапорт не надо, — остановил его Мерецков. — Я уполномочен решить этот вопрос.
— Как? — встрепенулся генерал.
— Хочешь быть заместителем командующего 4-й армией?
Яковлев впился глазами в Мерецкова. Не шутит ли?
После того, что случилось с 4-й армией, генералу не верилось в такое предложение. Мерецков, заметив его колебания, усмехнулся.
— Всеволод Фёдорович, я ведь временно взял на себя командование твоей армией, так что у тебя есть шанс снова стать командармом, но это нужно доказать делом!
— Так вы не шутите? — улыбнулся Яковлев. — Сочту за честь принять ваше предложение. Теперь уж я вас не разочарую.
— Что меня, — качнул головой Мерецков, — своим войскам докажите, на что вы способны. Бойцы — ваши судьи, а не я. — Кирилл Афанасьевич подошёл ближе. — Вот и договорились. А сейчас соберите в штабе командный состав армии, будем решать, с чего начать выправлять создавшееся положение…
Генерал взял фуражку, толкнул плечом дверь и выскочил во двор. Там, в маленьком домике, расположились связисты, оттуда можно связаться со штабами дивизий.
6
Разговор с командирами соединений и частей был серьёзным. На совещании выяснилось, что некоторые управления армии, такие как тыл и медицинские учреждения, не были заранее выведены из Тихвина и стали уходить, когда немецкие танки с десантом автоматчиков ворвались в город. Эвакуация была поспешной, подтвердил генерал Яковлев. Потому-то часть штаба армии ушла на север, по дороге на Лодейное Поле, другая часть — на восток и разместилась в селе Большой Двор. Начальник штаба армии генерал Ляпин с группой работников находился в это время в районе Волхова.