— Михаил Фёдорович, советую тебе сохранить корпус, иначе ты погубишь 2-ю ударную армию! Её важно укрепить…
Насмешка блеснула в глазах гостя.
— Я обойдусь и без стрелкового корпуса, — возразил он. — Важно не то, сколько у тебя войск, важно то, как ты воюешь! Ещё Суворов завещал нам: воюют не числом, а умением! Надеюсь, Суворова ты опровергать не станешь?
В его голосе было столько цинизма, что Мерецков вспылил.
— Суворова — нет, а тебя готов опровергнуть! — Кирилл Афанасьевич напрягся, ощущая, как гулко забилось сердце. — Ничего у тебя под Питером не получится! Ты переоценил себя, возомнил, что ты полководец и тебе сам чёрт не брат. Но я молчать не стану! — Он снял с аппарата ВЧ трубку и, когда услышал в ней голос Сталина, заявил: — Мерецков докладывает. Хозин вручил мне директиву…
— Так что вам неясно? — грубо прервал Верховный.
— У меня просьба, товарищ Сталин. Прошу 6-й стрелковый корпус оставить во 2-й ударной армии, иначе она погибнет!
— Вылетайте в Ставку, мы ждём вас! — коротко бросил в трубку Верховный…
С тяжёлыми мыслями Мерецков вошёл в кабинет вождя.
— Вы что застыли у двери? — усмехнулся Сталин. — Проходите и садитесь за стол. Какова ситуация в районе Любани, доложите нам!
— Я подойду к карте…
Мерецков говорил веско, убедительно, показывал на карте те рубежи, где проходили особенно тяжёлые бои. Ничуть не смущаясь, он заявил, что Волховский фронт, располагая меньшими силами, чем противник, остановил врага.
Сталин пружинисто повернулся к нему.
— А Любань так и не взяли!
— Я старался сдержать натиск врага, потеснить его. А когда угроза окружения 2-й ударной армии отпала, начал готовить наступление на Любань. Освободить этот город я считал делом чести.
— Свою честь надо воплощать в конкретные дела!
Мерецков помрачнел и, сам того не сознавая, произнёс:
— У нас плохо обстояло дело с боеприпасами. Дошло до того, что я лично устанавливал норму расхода снарядом один-два выстрела на орудие в сутки! И это в период наступления! Потому-то нам и не удавалось уничтожить систему огня противника, а сами несли потери.
— Почему не телеграфировали в Ставку? — хмуро спросил Сталин.
— Я просил начальника Генштаба маршала Шапошникова помочь нам, но он сказал, что такая ситуация с боеприпасами сложилась и под Москвой. Причина — ресурсы нашей страны крайне ограничены и пока не могут удовлетворить потребности войск. — Мерецков умолк, ожидая, возразит ли ему вождь, но тот молчал. — Я, товарищ Сталин, не плачусь и не жалуюсь, я констатирую факты. Как-то я разговаривал с Жуковым — это было вскоре после Нового года, — он тоже сетовал на нехватку боеприпасов. Поэтому-то я и не побеспокоил вас.
Верховный долго молчал, о чём-то размышляя, потом спросил:
— Скажите, 2-я ударная армия сможет выстоять в боях? Там ведь теперь другой командующий.
— Не сможет! — горячо возразил Кирилл Афанасьевич. — Её коммуникации находятся под угрозой вражеских ударов, и если не принять мер, то катастрофа неминуема.
— Что вы предлагаете? — сухо спросил Сталин.
— Наверное, Кирилл Афанасьевич потребует резервов, — бросил реплику до этого молчавший Маленков. На его лице появилась язвительная улыбка.
Мерецков ожидал реакцию со стороны вождя, но тот промолчал, и тогда он вновь заговорил, отметив, что с командующим армией ему не повезло. Генерал Клыков человек, безусловно, грамотный в военном деле, но он страдает хроническим заболеванием, часто болеет, а это отрицательно сказывается на делах армии.
— А зачем вы его взяли? — усмехнулся Сталин.
— Генерала Клыкова назначила Ставка, со мной никто не советовался. Вот и генерала Власова ко мне прислали заместителем…
— Вы что, недовольны им? — В голосе Сталина прозвучало раздражение. — Говорите честно, как большевик!
— Недоволен, — прямо заявил Мерецков. — Полтора месяца Власов был моим заместителем, но почти ничего не сделал, чтобы укрепить войска фронта. Теперь он командарм 2-й ударной, но как бы не подвёл нас.
— Кто писал характеристику на генерала Власова? Жуков? — Вождь напряжённо смотрел на Маленкова, отвечавшего за кадры в ЦК.
— Он, а маршал Шапошников подписал приказ о назначении его к Мерецкову. Он, очевидно, исходил из того, что Власов хорошо проявил себя в боях под Львовом и Киевом, а также под Москвой, где командовал армией.
— Продолжайте, товарищ Мерецков, я слушаю вас. — Сталин сел за стол.
Кирилл Афанасьевич отметил, что с резервами, наверное, сейчас трудно, поэтому он предлагает не брать из состава Волховского фронта 6-й кавалерийский корпус, а усилить им 2-ю ударную армию. В противном случае её надо немедленно вывести из лесисто-болотистой местности.
— Куда вывести? — Сталин заметно шевельнул бровями.
— На линию железной и шоссейной дорог Чудово — Новгород. Вот сюда. — Мерецков показал район передислокации на карте.
— У генерала Хозина другое мнение, — возразил Сталин.
— Оно ошибочно, и я прошу вас…
— Оставим всё, как есть, — повысил голос Сталин. — Генерал Хозин заверил меня, что фронт выполнив свою задачу. Почему я не должен ему верить?
— У меня сложилось впечатление, что вы, Кирилл Афанасьевич, завидуете генералу Хозину, человеку решительному и способному организовать отпор врагу, — вновь бросил реплику Маленков.
Сталин, однако, осадил его:
— Завидовать, товарищ Маленков, будем после победы над врагом. Теперь же надо, чтобы Ленинградский фронт скорее прорвал блокаду города. — Он взглянул на Мерецкова. — Мы тут решили, куда вас направить. Ставка назначила вас заместителем главкома западного направления генерала армии Жукова.
— Я готов принять новую должность, — сдержанно произнёс Мерецков и вдруг, сам того не желая, добавил: — У меня такое чувство, что я снова вернусь в Ленинград.
Верховный сурово сдвинул брови.
— Извините, Иосиф Виссарионович, но у меня и вправду появилось такое чувство.
— Я ценю вашу откровенность. — Сталин взял со стола трубку и закурил. — Если нет вопросов, можете идти.
Во дворе Генштаба Мерецков сощурился. Апрельское солнце выкатилось из-за туч, его яркие лучи дробились на брусчатке. В мыслях он всё ещё был в кабинете вождя. Может, прав Верховный, ликвидировав Волховский фронт, а он, Мерецков, ошибается? Что ж, время покажет, на чьей стороне правда. Кто-то сзади тронул его за плечо. Кирилл Афанасьевич обернулся. Перед ним стоял, улыбаясь, маршал Будённый.
— Вы? — растерянно обронил Мерецков.
— Что, разве не похож? Петлицы и нарукавные знаки маршала при мне, усы тоже. — Семён Михайлович привычно покрутил усы. — А ты, Кирилл, чего такой хмурый?
— Не то слово, Семён Михайлович, — разочарованно промолвил Мерецков. — Я подготовил наступательную операцию, чтобы взять Любань, как вдруг поступила директива Ставки о ликвидации Волховского фронта. Моего фронта, в который я вложил душу. — Он грустно взглянул в лицо маршалу. — Уверен, что вождь принял ошибочное решение, я пытался доказать это, но Верховный принял сторону командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина, предложившего передать ему войска Волховского фронта. Нахрапистый этот Хозин, за моей спиной всё обговорил с вождём.
— Сталина мучит блокада Ленинграда, он хочет скорее прорвать её, вот и мечется, ищет надёжные пути. А поиск, сам знаешь, трудная штука, могут быть и ошибки. Ну а куда тебя назначили?
— Заместителем к Жукову.
— Радуйся, Кирилл! — воскликнул маршал. — Георгий тебя хорошо знает, ценит, и дела пойдут.
— Нет, Семён Михайлович, мне бы лучше дали армию, и я обрёл бы самостоятельность, — мечтательно проговорил Мерецков. — Не решился сказать об этом Сталину, а следовало бы!
— А ты, Кирилл, попроси Жукова, — посоветовал Будённый. — Он часто бывает в Ставке и может замолвить за тебя словечко перед Верховным.
— Это мысль! — обрадовался Мерецков. — Я так и сделаю… А вы куда теперь едете?
— В Крыму снова вот-вот вспыхнут бои. Керчь да Севастополь — бельмо на глазу у Гитлера. Там будет горячо, в Крыму… Ставка назначила меня главкомом северо-кавказского направления. Такая вот штука получается. И силы немалые мне подчинили: Крымский фронт, Севастопольский оборонительный район, Северо-Кавказский военный округ, Черноморский флот, Азовская военная флотилия…
— Вы родом с юга, там вам всё знакомо, близко сердцу.
— Вот-вот, Кирилл, родом я из тех краёв, — согласился Будённый. — Все дороги мною исхожены ещё с тех пор, как Первая конная армия рубила беляков. К тому же на Дону и Кубани проживает немало казаков, из них можно создать новые кавалерийские полки. Сталин мне напомнил об этом. — Маршал передохнул. — Ладно, Кирилл, пойду я. Надо мне с генералом Василевским в Генштабе ещё кое-что согласовать.
Мерецков выехал на фронт ранним апрельским утром. Солнце ещё не взошло, в густо-синем небе холодно мерцали звёзды, по краям горизонта они кое-где уже погасли. Кирилл Афанасьевич, казалось, ничего этого не замечал, хотя после разговора с Будённым у него полегчало на душе. Да, зря упразднили Волховский фронт. Интересно, как на это отреагировал Жуков?
— Приехали, товарищ генерал армии, — прервал его раздумья голос водителя.
Жуков встретил его крепким рукопожатием.
— Значит, нашего полку прибыло? — подмигнул он. Хорошо, что тебя ко мне направили, хотя я и не согласен с решением Ставки ликвидировать твой фронт. Я, Кирилл, был против. И не один. Маршал Шапошников тоже возражал. Но Сталин поверил Хозину, что тот снимет блокаду Ленинграда. Я в это не верю.
— Я тоже. — Мерецков сел.
Жуков прошёлся по комнате, бросил взгляд в тусклое окно, потом обернулся.
— Хозин — генерал не из робких, — сказал Георгий Константинович, — но порой действует не сжатым кулаком, а растопыренными пальцами. Сколько у него теперь армий? Девять! Да ещё три отдельных корпуса и две группы войск. Сил много, но как бы не сорвался. Ладно, давай, Кирилл, о деле поведём речь. Ты с охотой пришёл ко мне?