Прошло ещё несколько тревожных дней. И вдруг ночью в штаб фронта от партизан поступило короткое сообщение: Власов жив, находится в деревне Пятница, он добровольно перешёл к немцам. Мерецкову не хотелось в это верить. Неужели командарм предал Родину? Он ведь не просто генерал, но ещё и коммунист! Мерецков снял трубку с аппарата ВЧ, чтобы позвонить Сталину. Какое-то время держал её в руке, затем положил на место. Нет, пока звонить Верховному он не будет, надо проверить сообщение радиста, а уж после решать, как быть. Кирилл Афанасьевич связался по радио с командиром партизанского отряда, и тот подтвердил: да, генерал Власов предал Родину.
Утром Мерецков вышел на связь с Кремлем. Сталин был в кабинете.
— Что у вас, товарищ Мерецков? — спросил он. — Нашли Власова?
— Плохие вести, Иосиф Виссарионович, — едва выдохнул Кирилл Афанасьевич. — Он доложил подробности. — Я этого никак не ожидал. Подлым человеком оказался генерал Власов.
Сталин долго молчал. Мерецков слышал в трубке, как тяжело и неровно дышал он, мучительно о чём-то думая, и от этого молчания Кириллу Афанасьевичу стало не по себе. Наконец вождь громко и отчётливо произнёс:
— Подлец! Продал врагам свою шкуру. Но от кары он не уйдёт! — После паузы добавил: — Товарищ Василевский доложил мне о ваших действиях по выводу войск армии из вражеского кольца. Я одобряю их. Сколько бойцов спасено?
— Шестнадцать тысяч! В боях погибло около шести тысяч, пропало без вести восемь тысяч.
— Большие потери, — выдохнул Сталин. — Сообщите, какие меры собираетесь принять для воссоздания 2-й удар ной армии. Время зря не теряйте, вам предстоит провести новую спасательную операцию, так что укрепляйте свой фронт. Деблокировать Ленинград — вот главная задача нашего и Ленинградского фронтов. Скоро вас и Говорова вызовем в Ставку. До свидания! — Он положил трубку.
«Его сильно потрясла измена Власова», — посочувствовал вождю Мерецков. Позже он писал: «Возникает вопрос: как же всё-таки случилось, что Власов оказался предателем? Ответ, мне кажется, может быть дан только один. Власов был беспринципным карьеристом. Его поведение до этого вполне можно считать маскировкой, за которой скрывалось равнодушие к своей Родине. Его членство в Коммунистической партии не более чем дорожка к высоким постам. Его действия на фронте, например в 1941 году под Киевом и Москвой, — попытка отличиться, чтобы продемонстрировать профессиональные способности и поскорее выдвинуться»…
Сталин устало откинулся на спинку кресла и, глядя на вошедшего к нему Молотова, хмуро бросил:
— Власов сбежал к фашистам, он предал всех нас.
— Я бы спросил за это с Жукова, — произнёс Молотов. — Как он, опытный вояка, не распознал в командарме предателя?
«Если спрашивать, то надо начинать с меня, — едва не выговорил вслух Сталин. — Если бы не моё согласие, маршал Шапошников не подписал бы приказ о назначении Власова заместителем командующего Волховским фронтом. Да, тут прежде всего моя вина, не раскусил я этого генерала. И Жуков его проглядел. Теперь гитлеровцы наверняка используют Власова в своих пропагандистских целях».
— Ты, конечно, прав, — глядя на Молотова, сказал Сталин. — И выводы на этот счёт мною будут сделаны. Нужно лишь узнать все детали предательства, а уж потом решать. Это дело я поручу Лаврентию.
— Не лучше ли поручить Жукову? — спросил Молотов. — Он давал Власову характеристику, пусть и разберётся.
Сталин, однако, возразил. Жукову сейчас не до Власова. Ситуация на фронтах ещё более обострилась. Недавно создан Сталинградский фронт. Потерян Крым, враг нанёс по нашим войскам весьма ощутимые удары в районе Барвенково, в Донбассе, под Воронежем. Немцы начали продвижение к Волге и на Кавказ. Бои идут в излучине Дона. Жукову есть чем заниматься. А Власов…
— Струсил, подлец, пустить себе пулю в лоб! — выругался вождь. — Жить ему захотелось, вот и сдался на милость фашистам. Но от сурового суда он не уйдёт!
— Разрешите? — В кабинет вошёл Берия.
— У тебя есть новости о Власове? — в упор спросил его Сталин.
— Есть, Коба! — Берия вынул из папки листки и отдал их Сталину. — Прочти, интересная штука!
Это было обращение Русского комитета к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза, подписанное председателем Русского комитета генералом Власовым и секретарём этого комитета генералом Малышкиным. «Русский комитет ставит перед собой следующие цели, — читал про себя Сталин, ощущая в душе презрение к предателям, — свержение Сталина и его клики, заключение почётного мира с Германией, создание новой России. Призываем переходить на сторону действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии…» Сталин, закончив читать, взглянул на Берию.
— Значит, Власов всё-таки предал Родину?
— Предал, Коба! Я бы задушил его собственными руками!
— Когда Мерецков сообщил мне об этом, я усомнился, подумалось, не фальшивку ли подбросили нам немцы. Делать это они умеют, и неплохо. Теперь вижу, что зря сомневался.
— Надо казнить Власова за предательство, — сказал Берия. — Но как?
— Вот именно — как? — усмехнулся Сталин.
— Поручить нашим агентам выкрасть Власова…
— Надо ли рисковать нашими разведчиками? — прервал Берию вождь. — Да и не до Власова нам сейчас. Немцы рвутся на Волгу, к Сталинграду. Наступило время суровых испытаний для всех нас, так что не будем распылять силы. Сталин прошёлся вдоль стола. — У немцев сейчас не один Власов. Ты, Лаврентий, не забывай, что там находится генерал Шкуро, которого Семён Будённый бил ещё в Гражданскую войну под Воронежем и Костромой, но так и не добил, генерал Краснов, бывший донской атаман. Это он в 1918 году в своём письме просил германского императора содействовать присоединению к войску Донскому городов Камышина, Царицына, Воронежа и станции Лиски. За эти услуги Краснов обещал «не допускать на свою территорию враждебные германскому народу вооружённые силы», то есть войска Красной Армии. Даже соратники Краснова выразили ему свой протест против предательства в отношении России. А теперь и Власов примкнул к белым генералам. Но от кары никто из них не уйдёт, — повторил вождь.
(В мае 1945 года генерал-лейтенант Власов был взят нашими войсками в плен, когда пытался на машине уехать в штаб американской армии, на самолёте отправлен в Москву. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его за предательство и кровавые злодеяния к смертной казни — он был повешен.
Казалось бы, справедливость восторжествовала, но из уст маршала Мерецкова я услышал нечто другое. В 1965 году в канун Дня Победы, мне, начальнику отдела газеты Северного флота «На страже Заполярья», командующий флотом адмирал Семён Михайлович Лобов поручил взять интервью у маршала Мерецкова, в то время находившегося в Группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Естественно, он говорил и о том, как воевал на Волховском фронте, будучи его командующим. Зашёл разговор и о предателе генерале Власове.
— А вы знаете, что предателей-власовцев открыто стал защищать не кто иной, как бывший Главнокомандующий войсками юга России в Гражданскую войну генерал Деникин? — сказал Кирилл Афанасьевич. — И узнал я об этом от Сталина в феврале 1946 года. Деникин даже написал письмо генералу Эйзенхауэру[19]. Мне его жаль, — добавил маршал.
— Кого жаль, генерала Деникина? — спросил я Мерецкова.
— Да!
— Почему? Ведь это он, генерал Деникин, пытался задушить советскую власть, и Первая конная армия Будённого, в которой вы служили, сражалась с его конницей!
— Верно, мы сражались против Деникина на Дону и Кубани. И Деникин, и Врангель — все белые генералы были биты Красной Армией. Многие из них оказались на Западе. Но, когда Гитлер вероломно напал на нашу Родину, Деникин отказался сотрудничать с фашистами, вёл себя безупречно и с достоинством. Попытка немцев использовать его имя в целях пропаганды провалилась. А вот за предателей власовцев Антон Иванович решил заступиться… — А. 3.).
Мерецков вошёл к начальнику Генштаба генерал-полковнику Василевскому в тот момент, когда он разговаривал с кем-то по «кремлёвке». Хотел тут же выйти, но Александр Михайлович жестом задержал его.
— Да, товарищ Сталин, этот фронт я держу на контроле… Вы спрашиваете о Мерецкове? Сейчас он в моём кабинете. Дать ему трубку?.. Есть, понял!
Положив трубку, Василевский отодвинул на край стола папку с последними донесениями с фронтов, поднялся и подошёл к Мерецкову. Он чувствовал себя свободно, поздоровался с Кириллом Афанасьевичем за руку, кивнул на стул.
— Садись. — Он тоже сел. — Верховный о тебе спрашивал, его волнует план операции.
— Я готов его доложить. — Мерецков раскрыл папку, но Василевский сказал, что через час им надо быть в Кремле у Сталина и там всё обсудят. — Хорошо. — Кирилл Афанасьевич закрыл папку. — А я перед тобой в долгу…
— Какой ещё долг? — сдвинул брови Василевский.
— В июне ты принял дела начальника Генштаба, а я тебя ещё не поздравил. — Мерецков неловко дёрнул плечом, слегка покраснел. — Понимаешь, замотался я вконец. То одно, то другое, не знаешь, за что и браться. Недавно закончили тяжёлую Любанскую операцию, оттянувшую от Ленинграда часть гитлеровских войск, и сразу же со своим штабом принялся за разработку новой операции.
— Чему тут удивляться, Кирилл Афанасьевич? Ведь Ленинград до сих пор не деблокирован, вот и мечется Верховный, а вместе с ним и мы, — озабоченно произнёс Василевский. — У меня тоже заваруха. Едва взвалил на свои плечи Генштаб, как Сталин направил меня под Сталинград. Там, Кирилл, назревают серьёзные события. В конце июля — начале августа ситуация на северо-кавказском направлении начала развиваться не в нашу пользу. Немецкие войска уже вышли на реку Кубань. Немцам не удалось с ходу прорваться в Сталинград, и теперь они готовят новый удар по городу. Ты взгляни на карту. Войска Сталинградского фронта растянулись более чем на семьсот километров, и Ставка разделила этот фронт на два: Сталинградский, им командует генерал Гордов, и Юго-Восточный, который возглавил генерал Ерёменко. А перед этим пришлось разделить и Брянский фронт на два: новый Воронежский фронт принял заместитель начальника Генштаба генерал Ватутин, а командующим Брянским фронтом вместо генерала Голикова стал Костя Рокоссовский.