Операцию под Ленинградом и Новгородом проводили силами Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов при поддержке кораблей Балтийского флота и авиации дальнего действия, Волховскому фронту надлежало взломать оборону немцев, которую они укрепляли два года, сделали глубокоэшелонированной, с большим количеством дотов и дзотов, и освободить Новгород. Затем следовало наступать на Лугу, в тесном взаимодействии с войсками Ленинградского фронта разгромить главные силы группы армий «Север» и открыть нашим войскам дорогу в Прибалтику.
У Мерецкова не возникло сомнений в осуществлении на практике директивы Ставки, хотя его коллега генерал Говоров сказал, что предстоящая операция потребует немало сил, а их у него и так недостаточно.
— Ты уже разработал план операции? — спросил он.
— Кое-что набросал, а сейчас размышляю, как взять Новгород. В нём немало ценных памятников, и, если начнутся уличные бои, всё превратится в камни. — Кирилл Афанасьевич вздохнул. — Пока картина мне не ясна, но в одном я уверен: брать Новгород в лоб нельзя! Надо идти в обход, в противном случае от города ничего не останется.
— Да, исторические памятники там на каждом шагу, — грустно произнёс Говоров. — Я не раз бывал в Новгороде и всё видел. Где же ты будешь рвать оборону? Эта оборона фрицев на новгородском направлении имеет в глубину до тридцати километров, если не больше.
— Глубина обороны там в два раза больше — до шестидесяти километров, — поправил Говорова Кирилл Афанасьевич.
Вернулся к себе Мерецков довольный. Переговорил с Говоровым, и как-то стаяла тревога, хотя Кирилл Афанасьевич не до конца уяснил, где будет прорывать вражескую оборону. Он заверил Леонида Александровича, что, когда решит для себя этот вопрос, позвонит ему. Прошло трое суток, а Мерецков всё ещё размышлял над картой со своими помощниками. Наконец идея созрела, и он поспешил дать знать о ней Говорову. Главный удар волховчане будут наносить с севера, примерно в тридцати километрах от Новгорода. Почему? Отсюда легче развить наступление. Да, но Новгород находится на стыке двух немецких армий, и, как только оборона 18-й немецкой армии будет прорвана, ей поспешат на помощь войска 16-й немецкой армии, которые расположены в районе Старой Руссы.
— Я боюсь, что немцы могут сковать продвижение твоих войск, — возразил Говоров.
Мерецков невольно усмехнулся в телефонную трубку, сказал, что нанесёт вспомогательный удар через верховье озера Ильмень, чтобы обезопасить себя.
— А лёд на озере выдержит тяжёлые орудия? — спросил Говоров.
— Это мы, разумеется, проверим, но морозы здесь стоят до тридцати градусов и вода наверняка промёрзла на большую глубину, — ответил Кирилл Афанасьевич. — А удар со стороны озера очень выгоден, немцам и в голову не придёт, что наши войска могут появиться отсюда.
— По-моему, ты выработал дерзкий план, и он мне по душе! — весело отозвался Леонид Александрович.
Положив трубку, Мерецков отошёл от стола и выпрямился.
— Значит, так, Михаил Николаевич. — Он пристально посмотрел на начальника штаба генерала Шарохина. — Атаку через озеро Ильмень проведём глубокой ночью и без артиллерийской поддержки, иначе демаскируем себя. А ставка — на полную внезапность. Уверен, что враг не ждёт атаки со стороны озера, которое далеко просматривается. Если поднимется метель, это нам на руку. А главный удар нанесём с плацдарма севернее Новгорода, но после того как наша артиллерия хорошо обработает своим огнём передний край фрицев.
Мерецков сказал, что главный удар будет наносить 59-я армия генерала Коровникова. Она мобильна, хорошо вооружена, а Коровников — один из лучших командармов. Иван Терентьевич хорошо проявил себя при проведении Любанской операции, был ранен, но подлечился и вернулся на фронт. Начальник Генштаба маршал Василевский, приехав на Волхов, застал Коровникова на КП армии с опухшими ногами, опирающимся на палку. Маршал предложил командарму отправиться на лечение, но тот попросил разрешения продолжать руководство боем.
Утро 14 января выдалось морозным и снежным, а когда 59-я армия генерала Коровникова перешла в наступление, поднялась метель. Из-за плохой погоды авиация 14-й воздушной армии генерала Журавлева, к огорчению Мерецкова, не смогла нанести по врагу бомбовые удары, а сделала это лишь на второй день. Немцы, как и предвидел Кирилл Афанасьевич, оказали упорное сопротивление, главные силы 59-й армии вклинились в их оборону за день на глубину до километра. На вспомогательном направлении войска генерала Коровникова добились большего успеха. Они скрытно переправились по льду через озеро Ильмень и внезапной атакой захватили плацдарм до шести километров по фронту и до четырёх в глубину.
— Порадовал ты меня, Иван Терентьевич! — выслушав доклад командарма, сказал Мерецков. — У тебя бойцы орлы, им не впервые бить врага. Я уверен, что они больше других получат наград!..
На третьи сутки боев главная полоса вражеской обороны была прорвана. На направлении главного удара прорыв удалось расширить до двадцати километров, что радовало Мерецкова, хотя с виду он был суров и особых эмоций не проявлял. Войска 18-й немецкой армии пятились назад, но всё ещё грозили танками и самолётами. Но когда пошла в наступление 54-я армия генерала Рогинского, немцы в панике побежали, целыми группами сдавались в плен. Многие с поднятыми руками кричали: «Гитлер капут!»
— Жаль, что у нас нет кинооператора: заснял бы эту сцену «храбрости» гитлеровцев! — усмехнулся Кирилл Афанасьевич.
На шестые сутки войска 59-й армии завершили окружение новгородской группировки немцев и вместе с бойцами 7-го стрелкового корпуса, который был введён из фронтового резерва, уничтожили её и освободили Новгород. Мерецков оставил за себя на КП начальника штаба Шарохина, а сам, сев в «виллис», поехал в освобождённый город. Но прежде он побывал у генерала Свиклина. Это его люди маршем прошли по замерзшим рекам Мета и Перерва, с ходу форсировали озеро Ильмень и ударили по позициям фашистов.
Командующий Ленинградским фронтом генерал Говоров, как и обещал, не подвёл Мерецкова. Войска 2-й удар ной армии, которой теперь командовал генерал Федюнинский и которая по приказу Ставки была переброшена кораблями Балтийского флота на Ораниенбаумский плацдарм, вместе с войсками 42-й армии успешно громили врага.
— Ну вот, Михаил Николаевич, «Северный вал» под ударами двух фронтов рушится! — улыбнулся Мерецков. — А ты сомневался!
— Я боялся, что озеро Ильмень не выдержит большой нагрузки, — сказал Говоров. — Помните эпизод из кинофильма, когда Александр Невский погнал врагов по льду Чудского озера? Под массой войск и лошадей он треснул и все они вмиг затонули в ледяной воде.
— Но прежде крепость льда на озере мы проверили танком и убедились, что его толщина приличная — выдержит все нагрузки! — пояснил Кирилл Афанасьевич.
А дальше всё шло, как по накатанной полосе. Войска Волховского фронта, левым крылом наступая на Лугу и частью сил на Шимак, к 30 января отбросили немцев на полсотни километров от Новгорода, а войска правого крыла фронта совместно с войсками 67-й армии генерала Свиридова 1 февраля глубоко охватили с севера вражеские войска, пытавшиеся удержать город. 12 февраля Луга была освобождена.
— Улов у нас небольшой, и всё же… — не договорил Мерецков.
Начальник штаба Шарохин поднял глаза.
— Вы имеете в виду потери немцев?
— Да, нам удалось разгромить восемь пехотных и одну танковую дивизию и нанести тяжёлое поражение четырём немецким дивизиям. Это показали пленные немецкие офицеры, двое из них — штабные крысы. Уж им-то доподлинно известно, какие потери они понесли на этом направлении.
Месяц длилась Новгородско-Лужская операция, и всё это время Мерецков не знал настоящего отдыха. Днём и ночью он руководил боями, спал урывками. Зато победа окрылила его, и когда 27 января Ленинград салютовал в её честь, Кирилл Афанасьевич чувствовал себя именинником.
Итак, «Северный вал» был разрушен в короткий срок, а через неделю, в феврале, Ставка расформировала Волховский фронт. «Что теперь будет, куда меня направят? — невольно подумал Мерецков, когда прочёл телеграмму из Генштаба. — Мне бы хотелось повоевать на западе, там Красной Армии предстоят крупные операции, и я бы мог сказать своё слово…»
С этими мыслями рано утром Кирилл Афанасьевич вылетел в Ставку. Февраль 1944 года в Москве был снежным, хотя нередко по утрам бывали чувствительные морозы. И всё же в столице было теплее, чем на севере в районе Волхова. Когда «Дуглас» Мерецкова шёл на посадку, над аэродромом повалил снег, видимость резко ухудшилась. С большим трудом, но лётчик посадил самолёт.
— Вы? — удивился генерал Поскрёбышев, увидев в дверях Мерецкова. — Я только что звонил на аэродром, его из-за плохой погоды закрыли: пурга разгулялась.
Из кабинета Сталина вышел маршал Ворошилов. Заметив Мерецкова, он заулыбался. Оказывается, он тоже недавно прилетел из Ленинграда, там такая же пурга, все улицы замело снегом, его едва успевают убирать. Но город как бы воскрес, живёт, дышит.
— Проходи, кто там? — раздался голос вождя, и Мерецков поспешил в кабинет.
Сталин порывисто встал из-за стола и шагнул ему навстречу.
— Ну, чем порадуете? — Верховный был необычайно весел, улыбался в усы. — Так я слушаю вас! Кстати, — спохватился вождь, — вы получили у товарища Калинина второй орден Суворова?
— Ещё в прошлый раз, когда сюда приезжал. Спасибо, Иосиф Виссарионович.
Мерецков не знал, с чего начать разговор с Верховным. Тот зажёг свою традиционную трубку и несколько раз затянулся.
— Я хотел бы доложить вам свою просьбу, — сказал Мерецков.
— Просьбу? — усмехнулся Сталин. — Обычно вы начинали с доклада о ситуации на фронте.
— Но фронт ликвидируется? — не сдержался Кирилл Афанасьевич. — Его войска я должен передать Ленинградскому фронту?
— Что у вас за просьба? — прервал его Сталин, не вникая в суть сказанного Мерецковым.
— Просьба одна, товарищ Сталин: пошлите меня в Белоруссию воевать!