— Как будем работать, Борис Алексеевич? — спросил Мерецков, когда тот по приезде в штаб представился ему.
— Так, чтобы от нашей работы выиграл фронт в боях с гитлеровцами! — ничуть не смутившись, ответил генерал. — Север давно вошёл в мою жизнь, всё мне здесь знакомо и дорого, так что воевать будем на совесть!
Мерецков сказал Пигаревичу, что больше всего в штабном деле он ценит аккуратность и точность. Иной начальник штаба порой идёт по ложному пути, дабы возвеличить свои «заслуги» в боевых операциях, приукрашивает действительность, а это уже обман.
— Надеюсь, Борис Алексеевич, вы это понимаете не хуже меня, — улыбнулся Кирилл Афанасьевич.
— Когда я ещё учился в Военной академии Генштаба, мне легли на душу слова Александра Суворова: «Я люблю правду без украшений».
— Сие изречение принимается, — одобрительно усмехнулся Мерецков. — Север мне тоже бередит душу.
Было о чём задуматься Мерецкову, но он быстро сориентировался. Прежде чем разработать план по освобождению Крайнего Севера от немецко-фашистских захватчиков, он побывал в каждой армии, переговорил с командующими, лучше узнал командиров корпусов, дивизий, и у него сложилось своё мнение на этот счёт. Наиболее выгодным направлением для сосредоточения своих усилий он считал Кандалакшское: оно позволяло расчленить 20-ю лапландскую армию немцев на две группировки, изолированные друг от друга, — а вспомогательный удар следовало нанести на мурманском направлении. Об этом он и поведал своим помощникам.
— Что вы скажете, Борис Алексеевич? — спросил он начальника штаба.
Генерал Пигаревич одобрил задумки Кирилла Афанасьевича, особенно предложение избрать основной формой манёвра глубокие обходы открытых флангов обороны врага и на труднопроходимой местности наносить по нему удары специально подготовленными для этой цели войсками.
Ставка одобрила предложенный Мерецковым план освобождения Крайнего Севера и приказала командованию фронта «немедленно приступить к подготовке операции».
На подготовку ушла весна и часть лета. Войска усиленно готовились к наступлению сразу на всех направлениях. Всё это время Мерецков в основном работал в войсках, изучал людей и обстановку, проверял, как идут учения, обязывал командиров готовить людей к серьёзным испытаниям. Особое внимание он уделил своей разведке, требуя точно узнать, где и какие соединения немцев держат оборону, её характер, вооружение, слабые места в ней… Для наступления по труднодоступной местности из морских стрелковых бригад, отдельных лыжных батальонов и частей штабу удалось сформировать лёгкие корпуса — 126-й и 127-й, и сразу же Мерецков распорядился, чтобы бойцы этих корпусов начали тренировки в умении вести бой на горно-лесистой местности. Словом, подготовка к проведению наступательной операции на Крайнем Севере шла полным ходом, когда вдруг финляндское правительство прекратило переговоры с нами, хуже того, отказалось разорвать отношения с фашистской Германией, а также интернировать или изгнать из Финляндии гитлеровские войска. Мерецков был этим огорчён и в первые моменты даже растерян.
— Что же теперь будет? — спросил озадаченный начальник штаба генерал Пигаревич.
— То, что операция, которую мы готовили всю весну и лето, будет отменена, — заявил член Военного совета генерал Штыков.
— Да вы что, Терентий Фомич? — чуть ли не возмутился начальник штаба. — Вряд ли это случится.
— Нет, Борис Алексеевич, всё идёт к этому, — убедительно произнёс Мерецков. — Я ничуть в этом не сомневаюсь. Жду лишь, когда нам об этом скажут. Если через день-два из Ставки не поступит указаний, буду звонить Верховному.
И такой звонок из Генштаба последовал; Маршал Василевский объяснил Мерецкову ситуацию: правящие круги Финляндии взяли курс на продолжение войны против Советского Союза, в связи с этим принято решение нанести главный удар по войскам финнов на Карельском перешейке и в Южной Карелии.
— Задача вашего фронта, товарищ Мерецков, вывести Финляндию из войны, — сказал Сталин, когда в конце мая вызвал руководство фронта в Москву.
Вместе с Мерецковым сюда прибыли член Военного совета генерал Штыков, командующий артиллерией фронта генерал Дегтярёв и начальник оперативного управления генерал Семёнов. Верховный сразу принял их и завёл речь о том, что Южную Карелию надо очистить от финских войск:
— У нас нет времени на раскачку, товарищи, и чем скорее вы это сделаете, тем охотнее Финляндия пойдёт на мирное соглашение.
— Тогда разрешите нам сегодня неё убыть на фронт, а через два-три дня я пришлю вам наш замысел по операции, — предложил Мерецков.
— Ишь, чего захотели! — озорно воскликнул Сталин. — Два-три дня… — Он вскинул глаза на Мерецкова. — Да я вам и часу лишнего времени не дам, у меня его просто нет!
— Как это — нет? — удивлённо произнёс Мерецков.
— А вот так: нет — и всё! — нервно и, как показалось Кириллу Афанасьевичу, зло усмехнулся Верховный. — Идите со своими соратниками в соседнюю комнату и продумайте, где и какими силами нанести чувствительные удары по финляндским войскам, а потом общий ход операции согласуйте с Генштабом.
— Задача ясна, товарищ Сталин. — Мерецков встал и направился к двери, следом за ним пошли остальные.
В соседней комнате Кирилл Афанасьевич какое-то время разглядывал рельефную карту Ладожско-Онежского перешейка, захваченную с собой, и заявил, что к проведению операции надо привлечь 7-ю и 32-ю армии, усилив их резервами Ставки. Семёнов предложил взять армию с северного участка: Ставка может не дать их.
Мерецков категорически возразил: брать войска с северного участка он не будет, пусть они по-прежнему готовятся к разгрому 20-й лапландской армии врага, а о резервах поговорит с Верховным.
На том и порешили. Все четверо снова вошли в кабинет вождя. Здесь теперь был и маршал Василевский. Мерецков изложил план руководства фронтом, его тут же одобрили, а резервами Сталин предложил заняться позже. Он посоветовал Кириллу Афанасьевичу всё посмотреть на месте, выявить, сколько надо войск и каких, и сообщить об этом в Ставку по «бодо».
Генерал армии Мерецков и трое его помощников из Москвы направились в 7-ю армию генерала Крутикова, которой предстояло нанести главный удар по врагу через Свирь. После рекогносцировки на месте Кирилл Афанасьевич окончательно решил начать наступление вдоль берега реки Ладоги в направлении на Олонец, Салми, Питкяранту и Сортавалу. Объясняя помощникам свой замысел, Мерецков просил их учесть три момента: тактический — взаимодействие с Ладожской военной флотилией адмирала Черокова; стратегический — нужно окружить войска финнов, действующих севернее Онежского озера; политический — наши войска должны кратчайшим путём выйти к границе с Финляндией. Что касается Полевого управления фронта, то его надо расположить на Часовенной горе, между холмами Олонецкой гряды.
— Место выбрано удачно, рядом Лодейное Поле и Савозеро, — одобрительно отозвался генерал Семёнов.
Наступление началось с ожесточённых боев на реке Свирь. Войскам предстояло разбить свирско-петрозаводскую группировку врага и форсировать Свирский водный рубеж. На третий день боев, 9 июня, из Генштаба Мерецкову последовал звонок: ему и члену Военного совета генералу Шлыкову необходимо прибыть в Ставку.
— Наверное, снова будут вносить в операцию какие-то изменения, — высказал свою озабоченность генерал Штыков. — Могли бы и по телефону дать указание.
— Если речь идёт о серьёзных вещах, Сталин непременно вызывает в Ставку на личную беседу, — возразил Мерецков, садясь в самолёт.
До Москвы добрались быстро. Верховный, как и прежде, тепло приветствовал их.
— Я буду краток, товарищи. — Сталин поднялся из-за стола, на котором лежала груда бумаг. — У меня через час-полтора совещание с наркомами, так что будем беречь время.
— Видимо, вы решили внести какие-то коррективы в нашу операцию? — подал голос Мерецков.
— Всё верно, Кирилл Афанасьевич, — улыбнулся Верховный. — Только не «какие-то» поправки, а весьма существенные. В чём дело? Ленинградцы должны прорвать линию финской обороны на своих рубежах, но им следует помочь. А для этого надо разбить свирскую группировку вражеских войск. И разбить срочно! На подготовку Ставка даёт вам десять дней. Тут присутствуют маршалы Жуков, Василевский и генерал Антонов, они и помогут вам разработать задание. Вопросы есть?
Мерецков заявил, что для прорыва укреплений полосы обороны противника требуется не менее трёх стрелковых корпусов, а для развития прорыва ещё стрелковый корпус и две дивизии — артиллерийская и авиабомбардировочная. У него же в районе Лодейного Поля есть лишь стрелковый корпус и две стрелковые бригады 7-й армии. Кирилл Афанасьевич ожидал, что Верховный начнёт возражать, но тот спокойно стал вести подсчёт.
— У вас есть один стрелковый корпус, — сказал он, загибая палец. — Два мы дадим вам дополнительно, дадим и артиллерийскую дивизию, а вот самолётов нет. Но маршал авиации Новиков получит указание сделать авиацией Ленинградского фронта один-два налёта на финские позиции, которые вам надлежит атаковать. Я пришлю к вам Новикова, с ним вы согласуете все вопросы.
Мерецков начал настойчиво просить Сталина дать ему стрелковый корпус для развития прорыва, однако Василевский и Жуков категорически возражали, и обсуждение прекратилось. «Вскоре А. М. Василевский и Г. К. Жуков ушли, — писал Мерецков, — а меня и Т. Ф. Штыкова И. В. Сталин пригласил посмотреть салют в честь Ленинградского фронта. Когда после салюта мы прощались, Верховный Главнокомандующий сказал мне на ухо: „Я дополнительно выделю вам тот стрелковый корпус, который вы просили“.»
Поездка в Ставку была полезной, и Кирилл Афанасьевич уже другими глазами смотрел на предстоящую операцию. В его записях есть такие слова: «Я считаю, что каждая поездка в Ставку чем-то меня обогащала, а каждое очередное свидание с руководителями партии и государства расширяло мой кругозор и было для меня весьма поучительным и полезным».