— Ну что, дорогие мои однополчане, отчего вдруг все приуныли? — весело промолвил Кирилл Афанасьевич, хотя у самого на душе кошки скребли. — Я прочту вам сейчас директиву о расформировании нашего фронта, а затем обменяемся мнениями, как лучше её выполнить.
Директиву Мерецков прочёл твёрдым голосом, хотя ком подкатил к горлу и ему трудно было чётко произносить слова.
— Кажется, мы собрались с вами, дорогие мои соратники, в последний раз, — глухо проговорил маршал. — С пятнадцатого ноября Карельского фронта как такового не будет. Да, фронта не будет, — громче повторил он, — но останутся подвиги его бойцов и командиров на карельской земле, и народ будет чтить их, учить своих детей служить Родине так, как это делали мы. А мы громили врага, не щадя своей жизни, мужественно и бесстрашно шли в атаку и побеждали. Поверьте, дорогие товарищи, мне тяжело с вами расставаться, но я горд и счастлив, что мы с вами вписали в историю борьбы с фашизмом свои героические страницы. — Мерецков помолчал, собираясь с мыслями. — Хочу надеяться, что, где бы вы ни были, где бы ни воевали и куда бы ни забросила вас судьба, вы достойно пронесёте свои знамёна, будете дерзко и смело уничтожать врага. Помните, друзья, что самое лучшее, непобедимое оружие — это сила духа! И пусть эта сила не оставит вас в решающей схватке с врагом!..
Время бежало быстро, как горный ручей. В феврале 1945 года после окончания Крымской конференции союзных держав антигитлеровской коалиции — СССР, США и Великобритании — в Ялте Сталин вернулся в Москву. Вскоре он вызвал к себе маршала Мерецкова.
— Что, наверное, уже соскучился по горячей работе? — весело спросил он, перебирая на столе какие-то бумаги. — А я вот был в Ливадии и увиделся там с нашими союзниками по войне президентом США Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Черчиллем. Теперь оба они на белом коне: как же, приближается разгром фашистской Германии. Видимо, наши союзники считают, что они на равных с Красной Армией громят гитлеровские полчища. Как бы не так! Но мы не стали бросать им упрёки, хотя и открыли они свой второй фронт после того, как главные силы вермахта на советско-германском фронте понесли тяжелейшие потери и война перекинулась на запад, а там до Берлина рукой подать.
— Эти союзнички хитрецы, любят жар загребать чужими руками, — в тон вождю заметил Мерецков. — Тот же Черчилль. Хитёр, как старый лис, себе на уме…
— Но и мы, товарищ Мерецков, не лыком шиты! — возразил Сталин с улыбкой на усталом лице. — Об этом мы ещё поговорим. Вызвал я вас вот зачем…
Сталин поведал маршалу о том, что на Крымской конференции отдельным соглашением руководители трёх держав приняли документ о вступлении Советского Союза в войну с Японией через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны.
— Мы поставили нашим союзникам ряд условий, и они их приняли, — сказал Сталин. — Что это за условия? Сохраняется существующий статус Монгольской Народной Республики, Советскому Союзу возвращается Южный Сахалин со всеми прилегающими к нему островами, нам передают также Курильские острова, интернационализируется торговый порт Дальний, восстанавливается аренда на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР. Неплохо, правда?
— С вашим политическим опытом, товарищ Сталин, и не того ещё можно достичь, — улыбнулся маршал.
Сталин позвонил Антонову.
— У меня здесь находится товарищ Мерецков, так что приходите, будем решать его вопрос. — Положив трубку, он взглянул на маршала. — Теперь я могу сказать, куда вас пошлём. Будете командовать одним из фронтов по разгрому японской Квантунской армии. А для начала из состава Дальневосточного фронта Ставка выделит Приморскую группу войск, и вы вступите в командование ею.
— Сколько в ней будет армий? — поинтересовался Мерецков.
— Три общевойсковых, одна воздушная армия и механизированный корпус. Сила приличная. Имейте в виду, что Приморская группа войск позже будет переименована в Первый Дальневосточный фронт. Генерал Пуркаев, — продолжал Сталин, — сейчас командует Дальневосточным фронтом, видимо, он и останется на этом посту. Генерал он мыслящий, зачем же его менять! На ваши плечи там ляжет тяжкий груз. Не сломаетесь?
— Выдюжим, товарищ Сталин! — Маршал произнёс эти слова сдержанно, но в его голосе чувствовалась твёрдость.
— Вам, товарищ Мерецков, надо сразу же вылететь в Ярославль, дня за два подготовить Полевое управление бывшего Карельского фронта для переброски его по железной дороге, — сказал Сталин. — Не забудьте о том, как важно сохранить тайну начала подготовки к Маньчжурской операции. Маршалам и генералам, в их числе и вам, мы заменим фамилии и воинские звания, но это одна сторона дела. Другая — везде и во всём сохранять военную тайну там, на Дальнем Востоке, а также по пути следования вашего поезда…
На «Дугласе» Мерецков прибыл в Ярославль, а уже через два дня специальный состав взял курс на Хабаровск. Через несколько суток прибыли туда.
— Кажется, сейчас к нам пожалуют гости, — предупредил Мерецков генерала Крутикова.
И точно, с докладом об обстановке на Дальнем Востоке прибыл командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Пуркаев. Был он одет по-граждански, маршал понял, чем это было вызвано, и, когда Пуркаев пригласил его посетить штаб фронта, он согласился, одевшись тоже по-граждански. На нём была чёрная кожаная куртка, такая же фуражка и чёрные шерстяные брюки.
— Вы оделись во всё чёрное, как будто идёте на похороны, — усмехнулся член Военного совета Штыков.
— А что, скоро мы будем хоронить Квантунскую армию, — ответил маршал.
Ему всё понравилось в штабе фронта, он даже похвалил генерала армии Пуркаева, но тот улыбнулся:
— Порядок в войсках — гарантия их боевой готовности!
Днём 13 апреля поезд прибыл в Ворошилов-Уссурийский. А на другой день было объявлено о создании Полевого управления Приморской группы войск из бывшего Полевого управления Карельского фронта, и подчинялась она Верховному Главнокомандующему. В неё вошли 1-я Краснознаменная армия генерала Саввушкина, 25-я армия генерала Максимова, 35-я армия генерала Зайцева и 9-я воздушная армия генерала Виноградова. Со всеми командармами Кирилл Афанасьевич познакомился сразу же, побывал в их войсках, а позже провёл с ними ряд учений.
Дни в Приморье были насыщены для Мерецкова до предела: работать вполсилы он не мог. Маршал установил тесный контакт с секретарём Приморского крайкома партии Пеговым. Как-то он зашёл к нему, и Николай Михайлович сообщил, что звонил Сталин и первый вопрос, который он задал, касался Мерецкова: был ли у него маршал?
— Так что у вас, Кирилл Афанасьевич, надёжная защита! — улыбнулся Пегов. — У командующего Тихоокеанским флотом адмирала Юмашева были?
— Собрался к нему, да на минуту заскочил к вам. Когда начнём боевые действия против японцев, мои армейцы будут взаимодействовать с военным флотом, и мне нужно уже теперь решить с Юмашевым узловые вопросы, провести ряд совместных учений по высадке морских десантов на берег противника.
Адмирал Юмашев тепло принял Мерецкова, познакомил его с руководящим составом флота. Маршал побывал с ним на кораблях.
— Иван Степанович, а вы знаете, что с нынешним наркомом Военно-Морского Флота адмиралом Кузнецовым я был в мятежной Испании? — спросил Кирилл Афанасьевич Юмашева, когда, вернувшись с кораблей, они сидели в кабинете адмирала и пили флотский чай.
Юмашев смутился и ответил, слегка покраснев:
— Я слышал об этом, но деталей не знаю, Кирилл Афанасьевич.
— Мне нравится Николай Герасимович, есть в нём что-то такое, что притягивает к нему людей, — заметил маршал. — И улыбка, и глаза, и манера поведения — всё у него имеется.
— Главное, однако, в том, что в нём живут люди и корабли, — проговорил Юмашев. — Он эрудирован, начитан, никогда не повысит голоса. Да, я доволен, что у нас такой нарком. Но и суров он бывает порой, зато уж если накажет, то за дело. — Адмирал посмотрел маршалу в лицо. — И о вас, Кирилл Афанасьевич, я слышал лестные отзывы от того же Николая Герасимовича, когда он рассказывал мне, как вы и адмирал Головко подружились во время проведения Петсамо-Киркенесской операции.
— Верно, я бывал не раз в гостях у Головко, есть что-то общее между ним и Кузнецовым.
— Люди, как и реки, разные, и бурлят они неодинаково, — произнёс Юмашев. — Ну а если серьёзно, адмирала и наркома роднит то, что оба рождены для большого флота, для кораблей! Головко родом из казаков, но флот для него стал родной семьёй. Он сам говорил мне об этом. Я постараюсь не хуже адмирала Головко взаимодействовать с армейцами, Кирилл Афанасьевич, — заверил маршала адмирал. — Это дело чести флота, а она нам всем дорога!
До позднего вечера пробыл Мерецков на военном флоте. Договорились с Юмашевым о том, что он пришлёт в штаб фронта группу своих офицеров, чтобы обговорить все насущные вопросы, особенно по высадке десантов в японские порты…
В день Победы, 9 мая, Мерецков находился на пограничной заставе, где в форме рядового пограничника изучал границу с Японией, в бинокль разглядывая японские рубежи. Срочно вернулся в Ворошилов-Уссурийский, где состоялись торжества по случаю разгрома немецко-фашистских захватчиков. А уже 20 мая маршал встречал первые эшелоны с прибывшими войсками 5-й армии генерала Крылова. Был солнечный день, по морю пробегала лёгкая зыбь, всю ночь дувший с океана ветер к утру устал и прилёг у скал отдохнуть. Поезд, выпуская клубы пара, затормозил и остановился. Из вагона вышел на перрон генерал Крылов и молодцевато отдал маршалу рапорт.
— Рад тебя видеть, Николай Иванович, ты ведь старожил Дальнего Востока, и этим всё сказано! — Маршал крепко пожал ему руку. — Потерь в дороге не было? Ну и хорошо. А воевать твои орлы умеют. Они это доказали в боях под Одессой, Севастополем, в Сталинградской битве. А сейчас откуда прибыли?
— Из Восточной Пруссии, товарищ маршал, чтобы усилить вашу Приморскую группу войск! — На лице генерала засияла улыбка, было видно по всему, что он рад встрече с маршалом, которого давно знал и очень уважал.