– Я уезжаю. Сиди тихо, двери никому не открывай. Буду к вечеру. Ты голодная? – Я отрицательно качнула головой. – Ладно, если что, не умрешь, я скоро вернусь. Все, не скучай.
Дверь закрылась, я осталась в номере одна. Все еще плохо соображая, что творится, сняла шубу, кинула ее в кресло, стянула сапоги и упала поперек кровати. Но сон не шел, и я решилась на крайнюю меру – в сумке лежала фляжка коньяка...
Осушив ее почти залпом, я поняла – не хватит. К счастью, в баре обнаружилась еще парочка бутылочек. Словом, вернувшийся вечером Алекс обнаружил в ванной дивную картину: я, совершенно невменяемая от выпитого, сидела в полной пены ванне и курила.
– Мо-ло-дец! – по слогам протянул он, рассматривая меня, как лохнесское чудовище. – И как – помогло? Теперь лучше?
– Не то слово! – подтвердила я, стараясь убрать с глаз мокрую челку.
– Тогда – вылезай. Ужинать, как я понимаю, ты не будешь?
– Ка-акой ты догадливый...
Он только покачал головой и вышел. Я же, докурив, с головой погрузилась в пену. Ей-богу, все оказалось не так уж страшно...
Когда мне удалось справиться с плохо слушавшимися конечностями и выбраться из ванны, я завернулась в большое белое полотенце и в таком виде выплыла в комнату. Алекс курил у окна и повернулся на звук упавшего стула, который я сшибла, пытаясь добраться до кровати:
– Не утонула?
– Жалко, правда?
– Мэ-ри... не испытывай мое терпение, оно не безгранично.
– Я так и поняла.
Я упала на кровать лицом вверх и уставилась на кружившийся потолок. Чертова карусель... Зачем я так сильно напилась, а? Завтра улетать – я умру в самолете...
Засыпая – вернее, проваливаясь в пьяное полузабытье, – я почувствовала, как он накидывает на мои голые ноги покрывало.
...В пять утра Алекс принялся будить меня. Разумеется, еще не совсем трезвый организм никак не соглашался с необходимостью принимать вертикальное положение. Я что-то бессвязно мычала и пыталась завернуться в покрывало, однако тщетно – оно было решительно сорвано с меня, а огромное окно открыто настежь.
– Ты изверг! – простонала я, натягивая на грудь полотенце.
– Вставай. Нам выезжать через час.
Сам Алекс был уже готов: одет, собран и по сравнению со мной совершенно свеж. И опять весь в черном – злой гений просто.
– Дай сигаретку, а? – попросила я жалким похмельным голосом, садясь и поджимая ноги.
– Не кури – плохо будет.
– Не будет.
Решив, что убеждать меня бесполезно, а лучше действовать наглядным примером, Алекс прикурил мне сигарету. Пара затяжек убедила меня в его правоте – закружилась голова, перед глазами все поплыло.
– О-о-о... – Я с отвращением кинула сигарету в пепельницу на тумбочке и схватилась за голову.
– Предупреждал ведь, – усмехнулся Алекс, садясь на край кровати. – Может, налить тебе граммов пятьдесят, а, Мэ-ри?
– Уйди-и! – простонала я, не в силах даже думать о спиртном.
Но он не ушел, а поставил меня на ноги и толкнул в сторону ванной:
– Иди, собирайся. Не полетишь ведь в полотенце.
Если честно, я готова была лететь и в полотенце, и без него – лишь бы он оставил меня в покое.
Холодный душ слегка взбодрил, а чашка крепкого кофе, которую я обнаружила на столике, выйдя из душа, вернула относительное благодушие. Через тридцать минут мне удалось уговорить свой организм потерпеть со смертью и дожить до места назначения. Хм... а ведь я даже не спросила, куда он меня собирается везти – надо же, как я выпала из жизни...
– Алекс... куда мы летим? – осмелилась я спросить уже в машине, везущей нас в аэропорт.
Он только усмехнулся и не ответил. Ничего, в аэропорту объявляют рейсы, да и на стойке регистрации я тоже могу это узнать...
Место назначения меня слегка шокировало – Цюрих, Швейцария... Успокоило только то, что я вспомнила, как Костя однажды обмолвился о своей нелюбви к этой стране – мол, зима там наша, русская, и соотечественников вагон и маленькая тележка. Прекрасно...
В самолете я уснула – ну, еще бы... очнулась от того, что моя голова лежит на его коленях – как-то двусмысленно, и я, сев, как неваляшка, отвернулась в иллюминатор. Черт... ну, куда напилась так, а? На локоть легла его рука, чуть сжала.
– Что, Мэ-ри, нехорошо?
– Хорошо... – буркнула я, не поворачиваясь.
– Как знаешь.
Дом, куда он меня привез, оказался на окраине города – хороший такой дом, на совесть. У меня раскалывалась голова, я даже не потрудилась что-либо рассмотреть. Проспала в большой спальне на втором этаже до самого вечера, а когда спустилась, то поняла – что-то будет. Уж больно праздничный вид был у хозяина. Ну, собственно, я не ошиблась – мужчины предсказуемы, все, как один. И мой Костя был таким, и Максим, и вот Алекс тоже. Когда после ужина я поднялась к себе, а он пошел следом, я встала возле двери и тут же оказалась прижата к ней спиной. Он крепко держал меня за талию и все сильнее прижимал к себе.
– Мэ-ри... – дыхание обожгло, голос проник в душу, сразу захотелось перестать думать и положиться на его волю. Но я дала себе слово – не подчиняться ему, никогда не подчиняться, ни за что. Я не могу, просто не могу быть зависимой от него.
– Ну давай. А говорил – не нужны обязательства. Давай, воспользуйся тем, что я сейчас полностью в твоей власти.
Он долго стоял передо мной, не убирая рук с талии, смотрел в глаза до тех пор, пока у меня не потекли слезы – от напряжения.
– Нет, Мэ-ри. Так не будет. Будет по желанию – или никак.
– Значит, никак.
– Никак. Передумаешь – дверь рядом.
Алекс ушел, а я еще пару минут постояла, упираясь спиной и затылком в дверь своей комнаты, потом вошла внутрь и заперлась. Видит бог – я сделала так, как мне подсказала совесть. Теперь я смогу смотреть в глаза Марго честно и открыто – я не нарушила своего слова.
Цюрих оказался еще убийственнее Бильбао... Все эти тихие европейские городки просто не соответствовали моему темпераменту – они меня пожирали, убивали. В них абсолютно не было суеты, особенно на окраинах, того ритма, к которому я привыкла, всю жизнь прожив в России. Эти монотонность, картинность, правильность сводили с ума.
Я нашла самый простой выход – пила. Каждый вечер после ужина уходила к себе с бутылкой коньяка и постепенно приканчивала ее, сидя на подоконнике, куря и болтая ногой. Иной раз еще и пела – в моем «репертуаре» оказалось много «блатных» песен, и ими-то я и баловала окрестности. Алекс ухохатывался, наблюдая за мной, а я только отмахивалась – не мешай, мол.
Он не мешал. Намеков на интим больше не делал – выжидал, однако я тоже никак не собиралась перешагивать мною же нарисованную черту.
На фоне этого странного сосуществования вдруг раздался звонок. В том, что это Марго, я убедилась сразу же, едва Алекс положил трубку. Нет, он не ответил мне на заданный вопрос, он просто молча покидал какие-то вещи в сумку, потом ушел с ней в подвал, а когда вернулся, сумка стала явно тяжелее.
– Я вернусь через пару дней. Никуда не выходи. Все, что нужно, знает Ингрид.
Ингрид, помощница по хозяйству, появлялась в доме несколько раз в неделю, убирала, мыла и иногда готовила. Я, достаточно плохо владея английским и совсем никак – немецким и французским, с нею практически не общалась.
Перспектива остаться на несколько дней в полной изоляции меня никак не пугала – так даже лучше, смогу наконец все обдумать и взвесить на трезвую голову. Результатом этого стала очередная запись в блокноте:
Не сплю вторую ночь. Скоро начну падать. Все как всегда.
Не верю. Ну, не верю – не бывает такого. Не бы-ва-ет.
Если я буду столько плакать – мое «железо» подернется ржавчиной.
Наплевав на запреты, всю ночь курила и пила коньяк на подоконнике.
И плакала.
Выпила литра два чаю – похожа на опухшего с перепоя китайца. По фигу.
Синяки под глазами уже ничем не замажешь и не запудришь.
Голова болит, руки трясутся.
Еще немного – и привет, «дурка».
Все равно не верю. Со мной такого случиться не может. И не случится.
Сейчас еще немного поплачу, докурю – и все выкину из головы. И его выкину.
Если смогу.
Каждому, кто хоть чуть-чуть знал меня, было бы ясно – Мария влюбилась. Влюбилась – и душит в себе это чувство, чтобы не стать предателем. Я никогда не призналась бы Марго – да и не призналась, собственно, – в том, что он на самом деле мне нравится. И что каждую ночь я с трудом сдерживаюсь, чтобы не встать и не пойти к нему. И что пью я как раз для этого – чтобы упасть и уснуть. Потому что иначе могу не выдержать. Безумно этого хочу, хочу каждую секунду, каждый раз, когда мы встречаемся, когда он смотрит на меня, когда улыбается, когда пьет кофе утром...
Думаю, что Алекс видел это лучше меня...
Я никогда не боялась оставаться одна, наоборот, в одиночестве мне комфортно и спокойно. Все годы жизни с Костей я была лишена этого, в нашем доме постоянно толклись какие-то люди. И сейчас, когда Алекс куда-то уехал, я впервые за долгое время почувствовала себя совершенно счастливой. Я просыпалась далеко за полдень, шлялась по дому полуодетая, не трудилась с макияжем и прической – зачем? К вечеру, приготовив себе пару бутербродов, брала бутылку коньяка и отправлялась к себе. Курила на подоконнике, писала стихи и пила. Это начало пугать, но я вяло отмахивалась от внутреннего голоса: мол, еще пару дней – и все, завяжу. Не пить я могла, просто сейчас мне так было легче – я опять в чужой стране, в чужом доме... Кроме того, меня раздирали противоречия. Казалось бы, что особенного в том, чтобы ответить взаимностью притягательному мужчине? Он разведен, не обременен никакими обязательствами… Но нет – я упорно создавала себе и ему препоны, мучаясь ночами, но сойти с начерченной линии не хотела. Для меня Алекс по-прежнему оставался мужчиной Марго. А уж сделать больно Марго меня не заставил бы никто.