Линде Арвидсон Оуэн Мур никогда особенно не нравился. В 1909 году компания снимала фильм по роману Толстого «Воскресение». Целыми днями артисты разгуливали в шубах и шерстяных костюмах. Жара так подействовала на Мура, что он, играя роль офицера, стал бросаться стульями и столами в других артистов. «Он чуть не перебил нас всех, — вспоминала Линда, — и здорово всех разозлил». У Мура была «неприятная привычка внезапно исчезать. Он не обладал чувством коллектива». Линда часто находила Оуэна среди свернутых ковров и разобранных декораций. Вероятно, он отлеживался там после запоев. «Мне не хотелось бы говорить вам об этом, — рассказывал плотник студии «Байограф», — но я нередко видел Мура в гардеробной, где он отсыпался после похода в бар». Мэри признавала, что для нее это не являлось откровением.
Трудно понять, чем он ее очаровал. Играл Мур довольно посредственно, хотя первое время зрители находили его интересным. Но он так нравился Мэри, что она не обращала внимания на его пьянство. В конце концов, многие актеры «Байограф» пили, и она боготворила своего отца, хотя его погубил алкоголь. Когда Пикфорд и Мур работали в ее четвертом фильме, «Одинокая вилла» (1909), их роман разгорелся с необыкновенной силой. «Чертовски жаль, что мы так редко знаем, откуда придут неприятности!» — писала впоследствии Арвидсон.
Шарлотте не нравился Оуэн, но она не могла управлять дочерью. Мэри называла мать викторианкой и сторонницей консервативных взглядов на любовь.
Иногда актеры заходили к Пикфордам в гости, и Шарлотта унижала Мэри, отказываясь пускать Оуэна в дом. «Этим, — вспоминает Пикфорд, — она добилась прямо противоположного эффекта». Неодобрение со стороны матери придало ухаживанию вкус запретного плода, и любовники начали встречаться тайно (Пикфорд никогда не рассказывала об этих свиданиях). Однажды Гриффит застал эту парочку в объятиях друг друга и сказал: «Занимайтесь этим не во время съемок». Потом он отвел Оуэна в сторону и прочитал ему нравоучительную лекцию. «Не вздумай обижать эту девочку!» Казалось, ему доставляло удовольствие оскорблять Мура на съемочной площадке. «Зачем ты теряешь время с этим негодным Оуэном Муром? — спрашивал он у Пикфорд. — Если бы он тебя хоть немного уважал, то не торчал бы сейчас в баре, а был бы с тобой». Он обращался таким же образом и с другими актерами, но в случае Мэри и Оуэна старался довести начатое до конца. «Не знаю, был ли он великим режиссером, — говорила позднее Пикфорд, — но он обладал непоколебимой уверенностью в своей правоте».
В январе 1910 года актеры «Байограф» отправились на зимние съемки в Калифорнию. Потом Мэри ворчала, что поездка оказалась неожиданной и плохо спланированной. Однако другие кинокомпании регулярно ездили на Запад.
Осенью 1907 года компания «Селиг Полископ» пыталась снять фильм «Граф Монте-Кристо» в Чикаго, но плохая погода сделала съемки невозможными, и следующей весной режиссер Фрэнсис Боггс доснял картину в Калифорнии. В Лос-Анджелесе актеров ждали безоблачное небо, живописная местность и красивые дома. Компания «Байограф» устроила съемочную площадку в пустой китайской прачечной. Вскоре великолепные калифорнийские пейзажи, дешевая рабочая сила и экзотическая архитектура привлекли сюда такие компании, как «Калем», «Эссени», «Америкэн-филм», «Пате» и «Бисон». В 1911 году компания «Нестор» из Нью-Джерси обосновалась в старом отеле неподалеку от Лос-Анджелеса, создав постоянную студию в этом штате, ставшую первым камнем в фундаменте Голливуда.
Но пустыня притягивала к себе не только солнцем и пейзажами. Там не составляло труда затеряться, а многие начинающие кинокомпании находились вне закона.
В начале века любой человек, имеющий какую-то денежную сумму и камеру, которой он умел пользоваться, мог снять фильм. Это выводило из себя Эдисона, упорно защищавшего свой патент на «киноскоп», на основе которого, по его убеждению, создавались все другие камеры. Осенью 1907 года федеральный суд вынес решение, что «Селиг» нарушила права Эдисона. «Селиг», «Байограф», «Витограф», «Эссени», «Любин», «Калем», «Мелис», «Пате» и компания по прокату «Джордж Клайн» решили, что им не удастся победить Эдисона, и присоединились к нему. В 1909 году они объединились в трест под названием «Моушн Пикчерс Патенте Компани». Все компании получили права на пользование оборудованием треста и платили изобретателю налог с показа каждого фильма. Впоследствии трест создал агентство по прокату, чтобы показывать свои фильмы в американских театрах.
Но, как и всякое авантюрное предприятие, кино было сложно контролировать. Независимые компании, добывавшие оборудование в Европе, где патенты Эдисона не применялись, тоже снимали фильмы. Но из-за того, что Джордж Истман, ведущий производитель фильмов, заключил договор о продаже оборудования только членам треста, независимые пользовались худшими образцами или воровали пленку из грузовиков, которые ее развозили. «МППК» подавала на эти компании в суд. Кроме того, нередко трест шел в обход закона, нанимая гангстеров для борьбы с конкурентами. Бандиты стреляли по камерам, а не по актерам. Съемки фильмов прерывались. В ответ на это независимые тоже нанимали молодчиков, попутно снимая их в эпизодах детективных фильмов. Часто их студии поджигались (в 1913 году, когда горела студия «Танхаузер», актеры не пали духом и сняли фильм под названием «Когда сгорела студия»). Как правило, независимые снимали свои картины на отдаленном юго-западе, откуда не составляло труда быстро удрать в Мексику.
Чувствуя себя спокойно под защитой треста, «Байограф» отправилась в Калифорнию из творческих побуждений. Гриффит отобрал около тридцати актеров, в том числе и Мура, но когда тот запросил надбавку в десять долларов, исключил его из списка. Даже Шарлотте, которая требовала надбавки для Мэри, пришлось отступить, когда Гриффит пояснил ей, что в таком случае и актриса Гертруда Робинсон потребует повышения зарплаты. Джек, который пришел на вокзал попрощаться с отъезжающими, стал ныть и упрашивать, чтобы его взяли в Калифорнию. «Не глупи, Джонни! — сказала ему Мэри. — У тебя ведь нет багажа!» «О, возьмите с собой бедного мальчика!» — воскликнула Шарлотта. «Поезд уже отправлялся, — вспоминает Пикфорд, — когда мама, несмотря на мои протесты, схватила брата на руки и с криком «Присматривай за сестрой, Джонни!» поставила его на ступеньки тронувшегося с места вагона». Возможно, Шарлотта спланировала этот эпизод заранее. Ни Лотти, ни Джек не значились в списке избранных актеров, но рачительная Шарлотта хотела, чтобы сын тоже получал зарплату.
Экспресс «Черный бриллиант» отправился из Джерси-сити. В Чикаго актеры пересели на поезд, идущий в Калифорнию. В течение четырех дней они пели, играли в карты и кости и танцевали. Мэри и Дороти полдороги просидели, глядя в окно и постоянно восклицая: «О-о-о!» и «А-а-а!».
Гриффит гастролировал по Западному побережью, когда играл в театре. Теперь эти места вновь очаровали его. В фильмах этого периода показаны вдохновенно снятые волнообразные пальмы. Жизнь здесь протекала лениво и безмятежно, совсем не так, как в Нью-Йорке. Лос-Анджелес тогда бурно развивался, но еще сохранял в себе природное изобилие. «Трава там такая крепкая, — вспоминала Агнес Де Милль (дочь Уильяма, племянница Сесиля, прибывшая в Калифорнию в 1914 году), — такая живая, что это волнует кровь. А в траве растут люпин и мак — все это так превосходно, цветы цветут даже в канавах». Сам воздух, пропитанный ароматами океана, запахами эвкалиптов и цитрусовых, казался наполненным чувственностью.
«В Лос-Анджелесе, — вспоминала Де Милль, — городские улицы переходят в совершенно дикие холмы. По ночам к нашему дому приходили койоты и дикие олени».
Грязная дорога, торжественно названная Бульваром заходящего солнца, соединяла Лос-Анджелес с Голливудом, пригородным ранчо, на котором его владелица, миссис Уилкокс, собирала скромный урожай. В городке в изобилии росли лимоны и апельсины, на многочисленных огородах выращивались овощи. «Кажется, там даже не было городов, — вспоминает Пикфорд. — Повсюду одни сады, огороды и цветы у дорог». Здесь хорошо дышалось, и царила тишина. Местные законы запрещали гнать по улицам более двухсот лошадей, коров или мулов, или более двух тысяч овец, коз и свиней. И кому могло прийти в голову, что в этих местах начнут снимать кино? Актеры и съемочные группы прибывали туда ежедневно. Трещали камеры, шли съемки. По вечерам все возвращались в Лос-Анджелес. В своем автомобиле Гриффит отвозил в город актеров, которые числились у него в любимчиках. Пикфорд, которая сама называла себя «отверженной», возвращалась на трамвае.
Мэри очень бережно относилась к деньгам и не транжирила их. Лишь немногие артисты позволяли себе роскошь жить в отеле «Александрия», который еще только приобретал известность как отель для киношников. Большинство же актеров, ведущих беспутный образ жизни и страдающих хроническим безденежьем, снимали весьма скромные номера.
Съемки проводились в руинах старого монастыря Сан Хуан Капистрано и на богатых нефтью полях в Эдендейле. Мэри упорно трудилась. В фильме «Неверный след» (1910) она ездила на осле, а во время работы над другой картиной едва не села на змею при жаре в 120 градусов по Фаренгейту. Летом в графстве Вентура снимался фильм «Рамона» (1910). События развиваются на фоне роскошных пейзажей. Мэри появляется в горах на головокружительной высоте, держа на руках маленькую девочку. Она великолепно играет эту роль, используя театральный стиль. Возможно, это заимствование ей подсказали особенности самих съемок. «Мне приходилось заботиться о ребенке весь день, — говорила впоследствии Мэри. — Нужно было держать девочку в тени, давать ей молоко из бутылки, заниматься ролью и в то же время выступать в качестве няньки. Разумеется, — поспешно добавляла она, — мне все это очень нравилось».
В свободное время Мэри писала сценарии, так как Гриффит, который часто испытывал недостаток в сюжетах, просил актеров давать ему какие-нибудь истории. Продав Гриффиту в 1909 году три сценария, Пикфорд предложила ему еще три. Гриффит взял только один за пятнадцать долларов; не падая духом, Мэри отправилась в лос-анджелесскую студию «Эссени» и продала там два сценария за сорок долларов. Никогда не тратя попусту ни время, ни деньги, Мэри не скупилась на благоразумные советы тем актерам, которых считала мотами. Однажды Дороти Бернар купила шляпку с пером, что было, по мнению Пикфорд, преступной расточительностью. В течение получаса «милое американо-ирландское дитя», уткнув руки в бока, читало изумленной Дороти лекцию.