– И я тоже этого хотела.
– Это другое дело. Совсем другое.
Изабелла замолчала. Ей было жалко старика, и она надеялась, что он ничего не услышал. От тепла и мерного покачивания автобуса ее клонило в сон. Веки у нее отяжелели, она открывала глаза и тут же их закрывала. Волны сна продолжали накатывать, ей хотелось уступить им и позволить себя унести. Положив голову Остину на плечо, она, убаюканная легкой тряской, забылась в его объятиях. Сладкую дрему прервал его нежный шепот:
– Мы подъезжаем. Миссис Линн тебя ждет, а у меня пропуск до девяти часов.
Изабелла медленно открыла глаза, позволив свету, пассажирам и старику снова войти в ее жизнь. Потом выпрямилась и широко зевнула. Ее шея, находившаяся все время в одном положении, затекла; Остин по-прежнему обнимал ее за плечи.
– Но я ничего не вижу, – сказала она, потирая темный кружочек на стекле и всматриваясь в даль. – Совсем ничего.
Свет фар разбил темноту за окном, осветив высокую снежную стену, которая отступала назад, прячась во мраке деревьев и нависающей тьме гор.
– Подожди еще минуту, – пообещал Остин. – Сейчас увидишь. Мы почти доехали. Пойду скажу водителю, где остановиться.
Поднявшись, он стал протискиваться между сиденьями по узкому проходу. Пассажиры поворачивались, глядя на него. Куда бы он ни шел, люди всегда оборачивались на него.
Изабелла опять посмотрела в окно. В смутной темноте внезапно прорезались освещенные прямоугольники – окна невысокого дома в сосновой роще. Остин кивком подозвал ее к выходу. К этому времени он уже снял с полки ее чемодан. Изабелла встала и направилась к двери, покачиваясь при ходьбе вместе с автобусом и смеясь над собственной неуклюжестью.
Автобус резко затормозил, и дверь с аккордеонным вздохом сложилась сама собой.
Остин спрыгнул с высокой ступени в снег и протянул руки, чтобы помочь ей. После теплого автобуса холод пронзил ее, как острый удар клинка.
– О, сколько снега! Никогда не видела так много снега! – воскликнула Изабелла, стоя рядом с Остином.
Шофер рассмеялся ее словам, закрыл дверь и отъехал. Изабелла смотрела на затуманенные паром освещенные квадратики окошек и на лицо старика за задним стеклом, оглядывавшегося на них. Поддавшись порыву, она помахала ему рукой. Его ответное движение было похоже на салют.
– Почему ты помахала ему? – спросил удивленный Остин.
– Сама не знаю, – засмеялась в ответ Изабелла. – Просто захотелось. Захотелось – и все. – Чтобы размяться от долгого сидения, она потянулась и потопала ногами по пушистом снегу. Остин некоторое время внимательно смотрел на нее, а потом сказал:
– Ты остановишься вон там. – И он показал на светящиеся окна дома под низким карнизом. – Это дом миссис Линн, он в конце подъездной аллеи. А санаторий чуть дальше, за углом.
Остин подхватил чемодан, взял ее под руку, и они пошли к дому по тропинке, проложенной в глубоком снегу. Высоко над их головами мерцали холодные звезды. Молодые люди были почти у цели, когда дверь дома распахнулась и луч света рассек снег.
– Привет! – Эмили Линн, женщина с томными голубыми глазами и белокурыми кудряшками вокруг нежного личика, встретила их у порога. На ней были черные зауженные брюки и бледно-голубая клетчатая рубашка. – Я ждала вас, – проговорила она, слегка растягивая слова, словно в ее голос пролилась капелька меда. – Снимайте верхнюю одежду.
– Да она прехорошенькая, – шепнула Изабелла Остину, когда Эмми Линн развешивала их пальто в прихожей.
– Для тебя она только жена доктора, – сказал Остин. И по обращенному на нее пристальному взгляду Изабелла поняла, что он не шутит.
Эмили Линн вернулась, сонно улыбаясь.
– Идите в гостиную и немного расслабьтесь. А я пойду наверх и почитаю в постели. Если что-то понадобится, говорите, не стесняйтесь.
– А моя комната… – начала Изабелла.
– Наверху. Я отнесу туда ваш чемодан. Когда Остин уйдет, заприте входную дверь, хорошо? – Эмили Линн повернулась и, по-кошачьи мягко ступая мокасинами по ковру, направилась к лестнице. – Ой, чуть не забыла… – Она обернулась с улыбкой. – В кухне на плите горячий кофе. – И тогда уже ушла окончательно.
Холл, оклеенный обоями с синим рисунком, расширяясь, переходил в вытянутую гостиную, где за решеткой камина догорало полено. Изабелла сразу направилась к дивану и с наслаждением погрузилась в подушки. Остин устроился рядом.
– Кофе будешь? – спросил он. – Эмми сказала, он на кухне.
– Буду, – ответила Изабелла. – Думаю, выпить чего-нибудь горячего не помешает.
Остин принес две чашки с дымящимся напитком и поставил их на кофейный столик.
– Тоже будешь? – удивилась она. – Ты ведь не пил кофе.
– Теперь привык, – улыбнулся он. – Черный, без сливок и сахара – как ты любишь.
Изабелла быстро наклонила голову, стараясь избежать его взгляда. Ей было больно видеть Остина таким покорным. А каким гордым он всегда был! Она взяла в руки чашку и медленно, не говоря ни слова, стала пить горячую черную жидкость.
«Сейчас я читаю книгу, – писал он в одном из последних писем, – в ней у главного героя, солдата, умирает девушка, ждавшая от него ребенка, и я вдруг представил, что эта девушка – ты, а я – тот мужчина, и мне много дней не давала покоя эта мысль».
Изабелла долго думала об этом письме, представляя себе, как он, один в комнате, день за днем читает эту книгу и переживает за судьбу выдуманного мужчины и умирающей девушки. Как это не похоже на него! Ведь прежде он смеялся и называл ее глупышкой, когда она жалела вымышленных героев из книг.
Они выпили кофе и, наклонив чашки, подобрали последние теплые капли. В камине на мгновение ярко вспыхнул голубой огонек и тут же погас. Среди белесого пепла сгоревшего бревна, мерцая и затухая, еще тлели красноватые угольки. Остин взял ее за руку, переплетая свои пальцы с ее. Она не сопротивлялась, однако ее рука оставалась холодной и бесчувственной.
– Я вот тут думал, – медленно заговорил Остин, – думал о нас все время, что был в разлуке с тобой. Мы ведь через многое прошли вместе, сама знаешь.
– Да, – осторожно согласилась Изабелла. – Знаю.
– Помнишь, как однажды в пятницу мы задержались в городе, опоздали на автобус и остановили тех шальных ребят, которые нас подвезли?
– Да, – ответила она, вспомнив, как все тогда было прекрасно и одновременно мучительно. Ей было больно от его слов!
– А помнишь того психа, что сидел сзади? – не унимался Остин. – Он еще рвал доллары в клочья и выбрасывал в открытое окно, чтоб они разлетались в воздухе.
– Как такое забудешь, – ответила она.
– В тот вечер мы видели рождение ребенка, – сказал он. – Ты впервые была в больнице, убрала волосы под белую шапочку и надела белый халат, а глаза у тебя над маской потемнели от волнения.
– Я боялась, кто-нибудь поймет, что я не студентка.
– Ты изо всех сил вцепилась в мою руку, когда врачи старались заставить малыша дышать, – продолжал Остин. – Ты молчала, но на моей ладони остались маленькие красные полумесяцы от твоих ногтей.
– Это было полгода назад. Теперь я вела бы себя иначе.
– Я не о том. Мне как раз понравились эти красные метки. Было больно, но мне понравилось.
– Тогда ты так не говорил.
– Я много чего тогда не говорил. А здесь мне постоянно лезет в голову все, о чем я молчал. Лежа в постели, я постоянно думаю о нас.
– Ты просто очень долго живешь один, – сказала Изабелла. – Когда вернешься в свой медицинский, к прежней жизни, эти мысли тебя оставят. Тебе вредно много думать.
– А вот тут ты не права. Я долгое время не признавался себе, но теперь понимаю, что именно это было мне необходимо. Уехать далеко и подумать. Здесь я начинаю сознавать, какой я на самом деле.
Изабелла смотрела в пустую чашку из-под кофе и машинально возила по дну ложечкой.
– Тогда скажи мне, – мягко проговорила она, – какой ты?
– Ты уже знаешь, – ответил Остин. – Знаешь лучше, чем кто-либо.
– Похоже, ты в этом уверен. А вот я не очень.
– Нет, знаешь. Тебе были известны мои порочные черты, но ты не покидала меня, как бы сильно они ни проявлялись. Ты всегда возвращалась.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты не понимаешь? – спросил он удивленно. – Я хочу сказать, ты всегда принимала меня таким, какой я есть. Как в тот раз, когда я рассказал тебе про Дорис, а ты заплакала и отвернулась. Ты сидела у окна машины, смотрела на реку, плакала и молчала. Тогда я был уверен, что это конец.
– Я помню, – сказала Изабелла. – К этому все шло.
– Но потом ты позволила себя поцеловать. После всего, что случилось, ты позволила себя поцеловать, продолжая плакать, и мои губы были мокрыми и солеными от твоих слез. После этого поцелуя все опять стало хорошо.
– Это было давно. Теперь все иначе.
– Конечно, иначе – я не хочу, чтобы ты когда-нибудь плакала. Ты веришь мне? Понимаешь, что я пытаюсь сказать?
– Думаю, да, но не уверена. Ты ведь никогда раньше не говорил со мной так. Всегда приходилось гадать, что ты имеешь в виду.
– Теперь с этим покончено, – уверенно заявил он. – И мой уход отсюда ничего не вернет. Я покину санаторий, и мы начнем все с чистого листа. Год – не такой долгий срок. Не думаю, что меня задержат больше чем на год, а потом я вернусь.
– Я должна кое-что знать, – сказала она. – И должна спросить об этом прямо – словами.
– Неужели сейчас нужны слова?
– Мне необходимо знать одну вещь. Скажи, почему ты захотел, чтобы я приехала?
Остин посмотрел на нее, и в его глазах отразился ее страх.
– Я больше не мог без тебя, – признался он тихо. И, немного поколебавшись, негромко добавил: – Ужасно, что я не могу тебя поцеловать.
Он уткнулся лицом в местечко между ее шеей и плечом, запутавшись в волосах, и Изабеллу вдруг обожгли его слезы.
Потрясенная, она не двигалась. Исчезла вытянутая комната с синим рисунком на обоях и геометрические узоры света, а снаружи снежные горы заполняли собой непроглядную тьму. Ветер больше не дул, все замерло и успокоилось.