– Только когда продам хоть одну пьесу, дорогая, – серьезно заверил ее Джейкоб. – Тогда я буду уверен в себе, и мы рискнем.
Риск заключался в избавлении от побочных заработков – случайных, с неполной занятостью, на которые Джейкоб шел, особенно не выкладываясь и каждую свободную минуту посвящая творчеству. Рискнуть – и жить исключительно на доход от продажи рассказов, пьес и стихов. Стихи. Эллен улыбнулась, непроизвольно вспомнив тот безрадостный, полный неоплаченных счетов день перед рождением Джил, когда они только-только въехали в новую квартиру.
Когда позвонил почтальон, она, стоя на коленях, упорно покрывала светло-серой краской унылые, истертые за долгие годы доски пола.
– Я открою. – Джейкоб, занимавшийся полками, отложил в сторону пилу.
– Осторожнее на лестнице, дорогой.
С тех пор как Джейкоб стал рассылать рукописи по журналам, почтальон в синем комбинезоне мог в любой день стать для них кем-то вроде доброго гения. Ведь вместо приводящего в уныние толстого манильского конверта и прилагающегося к рукописи равнодушного отказа от редактора могло прийти обнадеживающее письмо или даже…
– Эллен! Эллен! – Размахивая распечатанным авиа-почтовым конвертом, Джейкоб мчался, перепрыгивая через две ступени. – Я сделал это! Разве это не чудо! – И он бросил ей на колени бледно-голубой, с желтой каймой чек с потрясающей суммой долларов, напечатанной черным, и центов – красным. В глянцевом американском еженедельнике, куда она отправила рукопись месяц назад, пришли в восторг от поэмы Джейкоба. Платили они по фунту за строчку, а поэма была достаточно длинной, чтобы купить… что? После того как они со смехом перебрали разные возможности – билеты в театр, обед в Сохо, розовое шампанское, – их вдруг накрыло облако здравого смысла.
– Тебе решать. – Джейкоб с поклоном вручил ей чек, похожий на хрупкую голубую редкую бабочку. – Какие желания у твоего сердечка?
Эллен даже не думала ни минуты.
– Детскую коляску, – тихо сказала она. – Красивую коляску, достаточно большую даже для близнецов!
Сначала Эллен решила не говорить мужу о звонке, пока он не спустится к ланчу – тогда он не успеет встретиться с красоткой-продюсером в офисе, – но ее мгновенно захлестнул стыд. Хорошая жена радостно позвала бы мужа к телефону, нарушив все неписаные правила, ради такой исключительной новости, или, по крайней мере, положив трубку, сразу побежала бы наверх, гордясь тем, что приносит такую благую весть. «Я ревную, – тоскливо подумала Эллен. – Я обычная ревнивая жена модели двадцатого века, злобная и недалекая. Как Нэнси Риган». Эта мысль отрезвила ее, и Эллен решительно направилась в кухню, чтобы выпить чашечку кофе.
«Я просто тяну время», – подумала она и, усмехнувшись, поставила чайник на плиту. И все же, пока Джейкоб не узнал о новости от Дениз Кей, она суеверно считала, что находится в безопасности и не повторит судьбу Нэнси.
Джейкоб и Кит Риган учились в одной школе, вместе служили в Африке и вернулись в послевоенный Лондон с твердым намерением не попасться в ловушку и избежать участи служащих, ежедневно ходящих на работу: ведь это отвлекло бы их от самого главного – сочинительства. Дожидаясь, когда вода закипит, Эллен вспоминала те трудные, но полные надежд месяцы, когда они с Нэнси Риган обменивались рецептами дешевых блюд и тайными тревогами и горестями жен, чьи мужья – нищие идеалисты, перебивающиеся случайными заработками в качестве ночных сторожей, садовников и прочих подобных работников.
Кит первым добился успеха. Его пьеса, поставленная в третьесортном театре, благодаря череде одобрительных рецензий – это стоит посмотреть! – переехала на Вест-Энд, а потом по счастливой траектории сопутствующих обстоятельств приземлилась на Бродвее. Вот так все произошло. Как по мановению волшебной палочки, везучие Риганы перенеслись из квартиры без отопления и горячей воды, где питались спагетти и картофельным супом, на роскошные зеленые пастбища Кенсингтона с коллекционными винами, спортивными машинами, дорогими мехами, а потом и в более мрачный интерьер суда по бракоразводным делам. Нэнси просто не смогла конкурировать – ни внешностью, ни богатством, ни талантом, ни чем-либо еще, что котировалось в тех кругах, – с очаровательной белокурой ведущей актрисой, придавшей особый блеск пьесе мужа на подмостках Вест-Энда. Из любящей наивной жены Кита скудных лет она постепенно превратилась в нервную, язвительную, циничную светскую львицу: ей достались солидные алименты, но ничего больше. Кит, конечно, выпал из окружения Россов. Но то ли из жалости, то ли по привычке, Эллен продолжала общаться с Нэнси, которая, похоже, даже получала удовольствие от встреч, как будто, глядя на их счастливую семью с ребенком, заново переживала лучшие дни своего прошлого.
Эллен поставила на стойку чашку и блюдце и уже собралась налить себе большую порцию обжигающего кофе, как вдруг, печально усмехнувшись, потянулась за второй чашкой. «Я еще не брошенная жена!» Она любовно собрала на дешевый жестяной поднос все необходимое: столовые салфетки, сахарницу, кувшинчик со сливками, положила между чашками веточку позолоченных осенних листьев и стала подниматься по крутым ступеням на последний этаж – к квартире миссис Фрэнкфорт.
Тронутая заботой Джейкоба, таскавшего ей ведра с углем, выносившего мусор и поливавшего цветы, когда она навещала сестру, пожилая вдова предложила ему пользоваться ее квартирой, пока она на работе:
– Две комнаты маловато для писателя, его жены и шаловливого малыша! Позвольте и мне внести небольшую лепту в мировую литературу.
И теперь Эллен позволяла Джил ползать и громко ворковать, не опасаясь, что она помешает Джейкобу.
От легкого прикосновения дверь квартиры открылась, и Эллен увидела мужа, склонившегося над крутящимся столом с кипой исписанных страниц, его темноволосую голову, широкие плечи, старый рыбацкий свитер с протертыми локтями, который она чинила несчетное число раз. Пока она, затаив дыхание, стояла в дверях с подносом, Джейкоб задумчиво провел рукой по волосам и со скрипом повернулся на стуле. При виде жены лицо его просияло, и Эллен с улыбкой подошла к нему, чтобы сообщить хорошую новость.
Проводив свежевыбритого, аккуратно причесанного, красивого Джейкоба в тщательно вычищенном единственном костюме, Эллен вдруг сникла. После дневного сна проснулась Джил, она ворковала и радовалась жизни. «Папапа», – лепетала малышка, пока Эллен меняла подгузник, ловко, но без привычной игры в прятки – слишком далеко блуждали ее мысли. Потом она посадила дочку в манеж.
«Быстро это не произойдет, – думала Эллен, разминая отварную морковь Джил на обед. – Разрыв сразу не случается. Все раскрывается медленно, одно за другим, как жуткий дьявольский цветок».
Усадив Джил в подушки на большую кровать, чтобы покормить, Эллен случайно бросила взгляд на хрустальный флакончик французских духов, еле заметный на столе среди баночек с детской присыпкой, бутылочек с рыбьим жиром и упаковками ваты. Несколько капель дорогостоящей, янтарного цвета жидкости на дне флакона словно насмешливо подмигивали ей: на оставшиеся после покупки коляски деньги Джейкоб сделал ей этот экстравагантный подарок. Почему она не насладилась этим великолепным ароматом в полную силу, почему расходовала духи так экономно – по капельке, как какой-то жизненный эликсир? Женщина, подобная Дениз Кей, наверняка тратит на подобные вещи большую часть заработка.
Эллен задумчиво кормила Джил с ложечки морковным пюре, когда в дверь позвонили. «Черт подери!» Она без слов запихнула Джил в колыбельку и направилась к двери.
На пороге, рядом со строем немытых молочных бутылок, стоял незнакомый, безукоризненно одетый мужчина.
– Здесь живет Джейкоб Росс? Я Карл Гудман, редактор «Импэкт».
Эллен с благоговейным ужасом услышала название известного ежемесячника, который несколько дней назад приобрел три стихотворения Джейкоба. Стесняясь запачканной морковным пюре блузки и несвежего фартука, Эллен невнятно пробормотала, что Джейкоба нет дома.
– Вы взяли его стихи, – робко добавила она. – Мы были очень рады.
Карл Гудман улыбнулся.
– Позвольте объяснить, с какой целью я пришел. Я живу неподалеку, а так как обедал дома, то решил зайти лично…
Оказывается, этим утром Дениз Кей позвонила в журнал узнать, не могут ли они частично или полностью напечатать пьесу Джейкоба, приурочив это к премьере.
– Я просто хотел убедиться, что ваш муж не связан обязательствами с другим журналом, – закончил Карл Гудман.
– Нет, не думаю. – Эллен старалась казаться спокойной. – Более того, я знаю, что это не так. И, уверена, ему будет приятно ваше предложение. У нас наверху есть лишний экземпляр. Принести?..
– Очень любезно с вашей стороны.
Джил встретила ее возмущенными воплями.
– Еще всего минутку, милая, – пообещала Эллен и, схватив толстую рукопись, которую под диктовку мужа печатала во время стольких полных надежд чаепитий, поспешила вниз по лестнице.
– Благодарю вас, миссис Росс.
Эллен смутилась, заметив, что Карл Гудман окинул ее оценивающим взглядом – от уложенных короной каштановых кос до кончиков потертых, хоть и до блеска начищенных туфель на плоской подошве.
– Если она нам понравится, а я в этом почти уверен, мы сразу вышлем аванс.
Эллен вспыхнула, подумав: «Все не так уж плохо. Во всяком случае, пока». А вслух произнесла:
– Замечательно.
Она медленно поднималась наверх, где Джил уже исходила криком. «Я ни на что не гожусь. Домашняя клуша, устаревшая, как прошлогодняя юбка. Будь я Нэнси, схватила бы чек, как только его опустят в почтовый ящик, и мигом к модному парикмахеру и в салон красоты. Разъезжала бы по Риджент-стрит в такси, полном покупок. Но ведь я не Нэнси», – сказала она себе твердо и с полной материнской любви улыбкой вошла в комнату, чтобы докормить Джил.
Днем, явившись с Джил на регулярный осмотр к врачу, Эллен уселась в приемной и, просматривая журналы мод, мрачно прикидывала, насколько велика пропасть, отделяющая ее от самоуверенных моделей в мехах, перьях и драгоценностях, глядящих на нее со страниц невероятно большими, бездонными глазами.