– Подожди меня! – крикнула я и снова подхватила Перри, потому что его колени подогнулись.
Мы вошли в холл.
Перегрин рухнул на нижнюю ступеньку лестницы и поднял глаза на меня и служанку.
– Смешно, – произнес он. – Сара? Тебя теперь две.
– Ох, Перри, ну давай же! – сказала я. – Нам нужно дойти до твоей комнаты. Скоро все начнут вставать, нельзя, чтобы тебя в таком виде застали.
Совершенные губы Перри снова мучительно искривились.
– Мне все равно, – сказал он. – Всем все равно. Все знают, что я не так хорош, как Джордж. Никто не ждет, что я буду таким, как Джордж. Никто меня не любит, как его любили.
Я кивнула служанке, мы ухватили его каждая со своей стороны за руки и развернули лицом к лестнице.
– Все любили Джорджа, – мрачно произнес Перри.
Мы со служанкой поднялись на две ступеньки, а потом, увлекаемые назад мертвым грузом в лице Перри, попятились и шагнули на одну вниз.
– Он был вылитый папа, – сказал Перри. – И папа любил его как сына.
Пока Перри размышлял над этим, мы преодолели некоторое расстояние, почти дойдя до первой площадки. Но Перри ухватился за перила и повернулся ко мне, чтобы объяснить.
– Он и был его сыном, понимаешь, – сказал он.
– Знаю, Перри, – успокаивающим голосом произнесла я.
Мы снова подхватили его и начали подниматься к следующей площадке.
– Я тоже его сын, – грустно сказал Перри. – Но это было неважно.
Я смотрела на его ноги в дорогих сапогах. Он отчасти шагал сам, отчасти позволял себя тащить.
– Папа всегда говорил, что я похож на маму. Не на него, – сказал Перри. – Говорил, что я похож на девочку. Звал меня «маленькая мисс Перегрин».
На этот раз остановилась я, и это стоило нам нескольких ступенек.
– Что? – спросила я.
– Звал меня «хорошенькой мисс Перегрин», – ответил Перри. – Я никогда не чувствовал, что я ему нравлюсь. Меня отослали в школу, когда мне было шесть. Домой на каникулы никогда не брали. Где я только не был! В Шотландии, в Лондоне, даже как-то раз во Франции. А дома с ним и Джорджем – никогда.
Из глаз у него лились слезы, лицо было мокрым.
– Когда Джордж и папа умерли, я думал, все будет по-другому, – сказал он. – Но, наверное, я просто не похож на лорда.
– Похож! – яростно выговорила я. – Похож ты на лорда. Ты на ангела похож, Перри. Ты самый красивый мужчина из всех, кого я знаю. И если сможешь не пить, будешь хорошим человеком.
– Ты думаешь? – лицо Перри немножко прояснилось. – Да, думаю, смогу.
Он на мгновение задумался и тут же отрекся:
– Но лучше я буду пьяницей.
Мы добрались до двери его спальни и теперь вдвоем со служанкой заталкивали его в комнату.
– Надо, наверное, снять с него сапоги? – спросила я.
Она присела.
– Мэм, прошу вас, мне не позволено входить в спальни.
– Ладно, – сказала я.
Я устала от условностей этого дома, от этой жизни, в которой шестилетнего мальчика могли отослать в школу и больше не пускать домой.
– Можешь идти.
Я сунула руку в карман и нашла шестипенсовик.
– Вот, – сказала я. – Спасибо, что помогла.
Глаза служанки расширились, и я вдруг вспомнила, что мог значить шестипенсовик для молоденькой девчонки, вроде этой.
Вроде нас двоих, тогдашних.
Служанка вышла и закрыла за собой дверь, а я принялась возиться с сапогами Перри. К тому моменту, когда я их сняла, Перри лежал на спине, и из-под его опущенных век текли слезы. Когда я села рядом с ним на кровать, он повернулся и зарылся лицом мне в колени.
– Я никогда никого не полюблю, как Джорджа, – печально произнес он. – Если бы только он был жив и мне больше не надо было быть лордом! Не надо жениться, заводить наследника, ничего не надо.
Я погладила его светлые кудри, закрутив одно колечко вокруг указательного пальца.
– Я знаю, – нежно сказала я. – Мне тоже кое-кого не хватает.
Он крепче обнял меня за талию, и я почувствовала, как вздрагивают его плечи, когда он всхлипывает.
– Сара, – глухо сказал он. – Господи, Сара, вытащи меня из этого всего. Я словно с каждым днем все несчастнее и несчастнее, и ничего не помогает.
– Ну-ну, – беспомощно сказала я.
Похлопала его по плечу и погладила по спине, как маленького мальчика, который плачет из-за тайной печали.
– Я должен занять папино место, а все знают, что я не гожусь, – сказал Перри.
Он поднял голову и посмотрел на меня. Глаза у него были красные от слез и выпитого.
– Я должен занять место Джорджа, а никто не будет меня любить так, как любили Джорджа, – сказал он.
Я подняла руку и прижала ладонь к его щеке.
– Я буду, – промолвила я.
Я едва понимала, что говорю. Моя скорбь о ней, моя печаль и одиночество от пустоты той жизни, которой мы все жили, поднялись во мне половодьем и сказали, что между нами должна быть любовь. Что, по крайней мере, мы с Перри можем быть добры друг к другу. Что передо мной человек, страдающий, как ребенок, впавший в такое отчаяние, что даже я, со всей своей болью и неудачами, могла ему помочь.
– Не печалься, Перри, – нежно сказала я. – Я могу о тебе заботиться. Мы здесь пробудем еще недолго, а потом вернемся домой и будем вместе жить в Широком Доле. О Джордже забудут, о твоем папе тоже забудут. Мы будем хорошо управлять поместьем, вместе, и все увидят, что ты хороший человек. Даже твоя мама будет довольна, когда увидит, как хорошо ты можешь управлять поместьем.
– Правда? – спросил он, доверчиво, как дитя.
– Еще бы, – ответила я. – Мы будем вместе учиться. Увидишь. В конце концов мы будем счастливы.
Он позволил мне ласково уложить его на подушку и накрыть покрывалом. Закрыл глаза, но продолжал крепко сжимать мою руку.
– Не бросай меня, – сказал он.
– Не брошу, – ответила я.
– Никогда не бросай меня, Сара, – жалобно сказал он.
Вскоре его рука отпустила мою, и через пару минут он уснул и засопел. Я вспомнила про приятеля па, который захлебнулся рвотой во сне, и перевернула голову Перри на тонкой льняной подушке набок, чтобы он не лежал на спине. Потом на цыпочках вышла из комнаты, тихо спустилась в холл и отворила парадную дверь, за которой меня ждал Море. Увидев меня, он выставил уши.
Грум подсадил меня в седло, и мы направились в парк в молчании. Я по привычке двигалась вместе с Морем и, удержав его, когда мимо нас, слишком близко, пронесся доверху груженный фургон, подумала о Перри. Я думала о нем с нежностью и жалостью. С любовью и сочувствием. Но какая-то крохотная часть меня заговорила голосом цыганки с жестким лицом, цыганки, которая всегда была неподалеку, в глубине моей головы.
«Он слабак и дурак», – произнес этот голос.
Он еще спал, когда я вернулась, но горничная леди Клары поднималась по лестнице с горячим шоколадом для ее милости.
– Я отнесу, – повинуясь порыву, сказала я и забрала поднос.
Леди Клара уже проснулась, она улыбнулась, увидев меня.
– Сара! Доброе утро! Как приятно видеть тебя в столь ранний час! Как от тебя пахнет конем! Дорогая, прошу, пойди к окну и немного проветрись!
– Простите, – сказала я, смутившись. – Наверное, это от сапог.
– Разумеется, – приветливо сказала она. – Но не будем об этом. Уверена, ковры отстираются.
Я покраснела.
– Не дразните меня, леди Клара, – сказала я. – Вы хотите сказать, мне не следовало приходить?
Она улыбнулась.
– Нет, – ответила она. – Я всегда рада тебя видеть, даже если от тебя пахнет гунтером. Позвони, пусть принесут еще одну чашку, и расскажи, зачем ты так рано пришла со мной повидаться.
Я дождалась, пока служанка принесет еще одну чашку, разольет шоколад, вручит леди Кларе утреннюю почту и удалится, а потом глубоко вдохнула и начала:
– Я хотела поговорить о Перри.
Леди Клара подняла на меня ясные невинные голубые глаза.
– Он не вернулся домой прошлой ночью? – холодно поинтересовалась она. – Он пьян? Проигрался?
– Нет! – воскликнула я. – Я сегодня нашла его на крыльце. Он добрался домой, но пьян вусмерть.
Она кивнула и жестом велела налить ей еще чашку шоколада.
– Он пьет все больше и больше, – сказала я. – И, кажется, он очень несчастлив. Я не могу не думать, что жизнь в городе ему крайне вредит. Ему нужно чем-то заняться. Все, что он делает за день, это ездит со мной кататься днем и потом уходит вечером. Больше ему делать нечего.
– Так больше ничего и нет, – заметила леди Клара. – Он ведет жизнь молодого джентльмена, живущего в свое удовольствие. Что он, по-твоему, должен делать, Сара? Ходить за плугом? Заняться шелкоткачеством?
Я пожала плечами.
– Не знаю, – сказала я. – Но он меньше пил, пока мы были в Хейверинге. Он так заболеет, леди Клара. Он с каждым днем бледнеет и худеет. Я видела тех, кому было очень плохо от пьянства. И не хочу, чтобы такое случилось с Перри.
Она внезапно встревожилась.
– Нет, пока он не обзаведется наследником – безусловно, – сказала она.
Я вгляделась в ее лицо. Она не шутила. Она говорила всерьез.
– Что? – растерянно спросила я.
– Не «что», – немедленно отозвалась она.
– Простите, – сказала я. – Я хотела сказать, прошу прощения?
Она кивнула.
– Если Перри умрет, не оставив наследника, поместье отойдет брату моего покойного мужа, флотскому офицеру, – сказала леди Клара. – Мне останется только вдовий дом Хейверингов, а он сейчас почти в руинах, и тебе придется искать другого мужа, который позволит тебе управлять твоей землей, как ты пожелаешь.
Я смотрела на нее, открыв рот.
– Вы так говорите, как будто Перри вам совсем безразличен, – сказала я.
Леди Клара опустила взгляд на вышитое покрывало постели.
– Это едва ли имеет значение, – холодно уронила она.
– Он ваш сын! – воскликнула я.
Она подняла на меня глаза, и на ее лице появилась улыбка – но не в глазах.
– Это значит крайне мало, или вовсе ничего, – сказала она. – Когда он станет совершеннолетним, в его руках окажется мое состояние. Разумеется, я хочу, чтобы он устроился так, как мне подходит, разумеется, я хочу, чтобы он был жив и удачно женат. Разумеется, я его не люблю. Он беспечный самовлюбленный ребенок, но через четыре года он станет моим повелителем. Разумеется, я не могу его любить.