Он просиял.
– Я тебе пообещаю, – предложил он. – Я больше не буду у тебя воровать, и у мамы не буду воровать, и не буду ничего вашего закладывать. Все это было ужасно, Сара, я думал, что не смогу их вернуть и она узнает!
Я кивнула. Я могла себе представить, как страшно ему было.
– Хорошо, – сказала я. – Я возьму с тебя обещание. Ты больше не будешь воровать ни у меня, ни у мамы. И я никогда не буду у тебя воровать или обманывать тебя.
Он протянул мне мягкую ладонь с длинными пальцами, и мы крепко пожали друг другу руки.
– Договорились, – сказала я. – Теперь собери свой выигрыш с моей постели, мне надо поспать, у меня горло горит огнем.
Перегрин собрал бумаги и снова распихал их по карманам. Он тщательно пересчитал мои векселя и положил их на туалетный столик, потом прибавил к ним гинеи, которые брал у меня взаймы.
Затем он снова подошел к кровати и склонился надо мной. Я чувствовала на своем лице его теплое, сладкое от бренди дыхание.
– Доброй ночи, Сара, – тихо сказал он и поцеловал меня в щеку. – Доброй ночи, мой лучший друг.
Я неглубоко уснула, когда он ушел; в какой-то момент я повернулась, проснулась и обнаружила, что хихикаю, думая о Перри, о том, как он зашел ко мне в комнату с битком набитыми карманами, словно всю ночь передергивал карты. Потом я услышала, как часы пробили семь, встала, плеснула себе в лицо холодной воды и надела амазонку.
Только тут я вспомнила, что сегодня четверг и со мной приедет кататься Уилл.
Я наскоро причесалась, заколола волосы, надела шляпку и поспешила к двери. Сбежала по лестнице, натягивая перчатки, и у двери столкнулась со служанкой с кухни. Лицо у нее было грязное, руки черные от каминной сажи.
– Прошу прощения, мэм, – сказала она, сделав книксен.
Я кивнула ей, сама открыла дверь и выскользнула на улицу. Напротив, на другой стороне улицы стоял человек, державший в поводу двух лошадей. Но это был не грум Джерри, дожидающийся меня и держащий свою лошадь и Море.
Это был Уилл, стоявший с поводом своего гнедого в одной руке и поводом Моря в другой.
– Уилл! – воскликнула я, улыбаясь ему.
– Я замерз, – сердито ответил он. – Жду тебя уже полчаса, Сара, а твоя полоумная горничная не хочет тебя отыскать и сказать, что я здесь.
Я засмеялась, сбежала по ступеням и взяла у него повод.
– Ты слабак, – сказала я. – Всего-то свежо.
– Свежо! – вполголоса произнес Уилл.
Он подставил ладони и бережно подсадил меня в седло. Море прянул в сторону, и я похлопала его по шее.
– Да, – поддразнивая Уилла, сказала я. – Если бы ты жил в фургоне, как я, ты бы счел, что погода отличная. Но ты – изнеженный гаджо, Уилл Тайяк.
Уилл нахмурился и прыгнул в седло, потом его смуглое лицо сморщилось, и он расхохотался.
– Чего это ты, черт возьми, сегодня так щебечешь? Чему тебе так радоваться?
– Да так, – сказала я.
Лошади пошли в ногу бок о бок, я повернулась к Уиллу и улыбнулась ему.
– У меня были неприятности, я не спала всю ночь. Но теперь все наладилось, и я рада, что еду на этом коне, с тобой рядом. Я так рада тебя видеть.
Он тепло на меня взглянул:
– Я бы всю ночь ждал, в метель и мороз, чтобы тебя увидеть. И считал бы, что мне повезло. Я ехал в темноте прошлой ночью, чтобы успеть ко времени. Сара, ты первое, что стоило увидеть за эту неделю.
Я протянула к нему руку, быстрым неосознанным движением, и он не поцеловал ее, как любовник, но крепко и бережно сжал, словно мы заключали сделку. Потом его лошадь прянула в сторону, и мы отпустили друг друга.
– Что за неприятности? – спросил он.
– Сперва расскажи мне о Широком Доле, – отозвалась я. – Как прошло ваше собрание корпораций?
– В Широком Доле все хорошо, – сказал Уилл. – Овес и ячмень сжали, занялись изгородями и канавами. Корнеплоды созрели. Все в порядке. И мне велено передать тебе привет от всех и сказать, что все хотят, чтобы ты вернулась домой.
Он выпрямился в седле, когда мы выехали на дорогу к парку.
– Меня выбрали председателем национальной гильдии корпораций, – сказал он. – Я горд. Это честь для меня, и я рад, что меня попросили послужить.
– Молодец! – воскликнула я.
Потом замолчала.
– Что это значит? – спросила я.
Уилл улыбнулся.
– Да так, кое-что, – сказал он. – Будем встречаться каждые два месяца, или около того, обсуждать разное, решать, но пока у нас слишком много проблем со шпионами и правительством, чтобы заняться чем-то большим.
– Шпионами? – не понимая, спросила я.
Уилл кивнул:
– Народ думает, что кругом предатели и агенты Бони под каждым кустом. Так себя ведет это правительство – да и любое другое! Не могут вынести даже мысли о том, что ошибаются. Не могут и подумать, что другой англичанин с ними не согласится. Поэтому думают, что, если ты с ними не согласен, – ты или шпион на жалованье, или иностранец.
Он помолчал.
– Они считают, что это их мир, – просто сказал он. – Землевладельцы и те, кто у власти. Думают, что им принадлежит то, что называется англичанином. Если ты думаешь иначе, они тебя заставляют ощутить, что тебе не место в этой стране. Это не их страна, но они ни слова несогласия не хотят слышать.
Лицо его было мрачно.
– Докука, – сказал он. – Все мои письма вскрывают и читают, прежде чем я их увижу, и из-за этого они опаздывают. После прошлого собрания уже двое рыскали вокруг Широкого Дола и спрашивали деревенских, не поджигатель ли я!
Уилл фыркнул.
– Чертово дурачье, – добавил он.
– Я не знала, – сказала я.
Врагами моего детства были ловцы воров и егеря. Я не знала, что в мире идей тоже есть егеря.
– Они ничего не меняют, – сказал Уилл. – Сидят под дверью и записывают все, что скажешь, в свои книжечки, а потом бегут и переписывают это красивым почерком для своих хозяев. Все стараются говорить прилично, не дай бог проронить слово против правительства и короля. И я никогда не пишу писем, если могу передать что-то на словах.
– Вот как, – растерянно сказала я.
– Но собрание прошло хорошо, – заметил Уилл. – Приехали джентльмены с севера, которые затевают в тех краях опытную ферму. Один из них после повел меня обедать. Мы проговорили до ночи. Он хочет обустроить опытную ферму возле своей гончарной мастерской, для рабочих. Я ему рассказывал о школе Широкого Дола, о том, как мы обрабатываем землю. Он приедет сам посмотреть, когда в следующий раз будет на юге. Кажется, хороший человек.
Я кивнула. Я смутно осознавала наличие мира за пределами моего знания и понимания, мира, где ни цыганское отродье, ни хорошенькая молодая леди особенно не принимались во внимание, и на мгновение я позавидовала Уиллу и его связям с настоящим миром.
– Хватит обо мне, – внезапно сказал Уилл. – Что у тебя? Ты бледновата, Сара. И что у тебя за неприятности?
– Не у меня, – сказала я. – У Перри. Ты был прав по поводу его пьянства, он слишком много пьет. Но этот дурачок думает, что он еще и играть может. Украл у меня векселя и, словно этого было мало, много с ними выиграл. Прошлой ночью пришел ко мне в спальню, рассыпал по постели золото, словно я принцесса. Теперь все в порядке, он вернул деньги и выиграл столько, что ему на месяцы хватит. Но я никогда не смогу отучить его играть, если ему будет везти!
Уилл так резко остановил лошадь, что она слегка привстала на дыбы.
– Он – что? – спросил он, с белым от потрясения лицом.
Его карие глаза горели.
Улыбка слетела с моего лица.
– Взял у меня кое-какие деньги, а потом выиграл с ними, – легко произнесла я.
Мгновение мы молчали, потом Уилл распустил повод и дал лошади пойти дальше.
– Ты не была против? – спросил он.
Я слышала в его голосе гнев, но он старался говорить ровно, пока я не рассказала ему больше.
Я рассмеялась.
– Бога ради, Уилл, не забывай, откуда я родом! – сказала я. – Я жила среди игроков и воров всю свою жизнь. Я разозлилась, что он у меня украл, но деньги мне вернули в тот же день… и я не могу не думать, что это смешно – что ему так повезло! Тысячи, тысячи, Уилл! Он горстями рассыпал деньги по всему моему одеялу!
– Ты была в постели? – резко спросил Уилл.
– Да, – ответила я. – Все случилось прошлой ночью, когда он вернулся домой после игры.
– И он просто зашел к тебе в комнату? – осведомился Уилл.
Я придержала Море и взглянула Уиллу в лицо.
– Мы поженимся, – рассудительно произнесла я. – Он пришел не ко мне, он пришел вернуть деньги. Я случайно проснулась.
Я вспомнила, как Перри врезался в стул и велел себе не шуметь, и улыбнулась.
Уилл заметил эту улыбку, и она воспламенила его ярость.
– Черт возьми, Сара, ты с ума сошла! – выкрикнул он. – Ты по-прежнему говоришь об этом проклятом браке, словно в самом деле собираешься замуж! Если пойдешь по этой дорожке, окажешься замужем на самом деле и выбраться уже не сможешь. Бога ради, Сара, скажи, что ты все понимаешь про тех, кто тебя окружает. Лорд Перегрин – пьяница и игрок, да к тому же еще и вор. Его маменька ничего с ним поделать не может, поэтому позволяет ему спиваться до смерти так быстро, как он сможет, и еще эти потаскухи, его сестры, которые недостойны даже ботинки тебе шнуровать! Он обманул тебя, он взял твои деньги, чтобы играть, а вы еще даже не обвенчаны!
Уилл сорвался на крик и потряс головой, словно желая, чтобы в ней прояснилось, а потом напряженно произнес:
– Ты будешь полной дурой, если не остановишься, Сара, и ты это знаешь. Пообещай мне, что вернешься домой и скажешь леди Кларе, что он тебя обокрал и ты расторгаешь помолвку. Напиши мистеру Фортескью, дай распоряжения, что делать, а потом прикажи заложить экипаж и поезжай домой. Я тебя дождусь и провожу. Не оставайся дольше в Лондоне, не то тебя оберут до нитки.
Я покачала головой.
– Ты не понимаешь, – сказала я. – Ты меня никогда не понимал.
– Не понимаю! – воскликнул Уилл, сотрясаясь от ярости. – Ты что, думаешь, я слепой или такой же недоумок, как твой хорошенький лордик? Я видел квартальные отчеты, я знаю, какое содержание ты получаешь!