— Конечно, конечно, — легко согласилась леди Кларенс. — Но чтобы стать мисс Лейси из Вайдекра, ей еще нужны платья, шляпки, перчатки и много-много всякой всячины.
Джеймс раздраженно помешивал чай. Бекки поставила передо мной чашку, затем вышла. Мне на минутку стало интересно, подслушивает ли она за дверью. Я бы на ее месте обязательно подслушивала.
— Вайдекр не совсем обычное имение, — мягко возразил мистер Фортескью. — А мисс Лейси не совсем обычная молодая леди. Ей следует много времени уделять изучению поместья и участию в его жизни. А для модных пустяков у нее еще будет масса времени.
Леди Кларенс изумленно подняла брови.
— Масса времени? — воскликнула она. — Но наше дитя уже достигло шестнадцати лет! Когда же, вы полагаете, она будет представлена ко двору?
Джеймс даже привстал со своего места.
— Ко двору? — с неподдельным изумлением переспросил он. — А кто сказал, что ее представят ко двору?
Леди Кларенс поставила чашку на стол и принялась обмахиваться веером.
— Я, разумеется, — рассудительно сказала она. — Во время ее лондонского сезона. Должна же она провести сезон в Лондоне?
— Я действительно не думал об этом, — признался Джеймс, запуская пальцы в волосы. — Но разве это так важно? Гораздо важнее, на мой взгляд, посвятить жизнь земле, понять, что значит работать на ней, и отдавать этому труду все свои силы.
Леди Кларенс ехидно рассмеялась.
— Это, по-вашему, самое важное? Копаться всю жизнь на какой-то маленькой ферме! — Тут она оборвала себя: — О, простите меня. Я не хотела обидеть вас. Но кто же проводит свою жизнь среди крестьян? Я не думаю, что вы настолько не любите Сару, чтобы обречь ее на никчемную жизнь здесь, в то время как она могла бы беззаботно веселиться в Лондоне!
— Почему обречь? — горячо воскликнул Джеймс. — Она могла бы полюбить это место! Жить здесь очень приятно!
— Но вы-то сами тем не менее предпочитаете жить в Лондоне, — вмешалась я.
Леди Кларенс раскрыла веер и под его прикрытием лукаво подмигнула мне.
Джеймс вскочил на ноги и принялся нетерпеливо ходить по комнате.
— Сара! — обратился он ко мне. — Я уверен, что такая жизнь не для вас. Это не то, что вы знали до сих пор, вы просто не можете желать этого!
Я задумчиво рассматривала его. Все эти долгие годы он управлял моим имением, преследуя только выгоду крестьян. Он не заботился о моей доле так, как следовало. Он даже не искал меня, и это не он привел меня сюда. А когда мне удалось отыскать свою мечту, Данди со мной уже не было и все великолепие этой жизни не могло спасти ее.
— Я хочу всего самого лучшего, — заговорила я, и в моем голосе не было ни капли тепла. — Я скиталась так долго и работала так тяжело не для того, чтобы иметь что-то второсортное. Я хочу только всего самого лучшего. Если провести сезон в Лондоне приятно, значит, я хочу этого.
Элегантную розовую гостиную заполнило гнетущее молчание. Джеймс смотрел на меня так, будто я только что вдребезги разбила его самую сокровенную мечту.
— Не этого я хотел для вас, — тихо проговорил он. — Не этого хотела для вас ваша матушка.
Леди Кларенс с легким треском захлопнула веер и, поднявшись, стала расправлять свои юбки.
— Прекрасно, — сказала она. — Я вынуждена оставить вас, но мы, я вижу, обо всем уже договорились. Сара может навещать меня, не бросая заботу по управлению поместьем, я стану опекать ее, давая советы, как одеваться, как вести себя за столом и все такое. Когда же вы, мистер Фортескью, вернетесь в Лондон, Сара может пожить у меня до начала сезона. Вопросы ее содержания вы можете обсудить с моими адвокатами.
Она двинулась к дверям, но мистер Фортескью не сделал движения открыть их перед нею.
— Неужели таково ваше желание, Сара? — спросил он опять.
Я вскипела.
— Господи! Разве я только что не сказала об этом?
Опять послышался чуть слышный треск веера, и я повернулась к леди Кларенс.
— Никогда не божитесь, — сухо заметила она. — Никогда не повышайте голос. Никогда не отвечайте вопросом на вопрос. А теперь попытайтесь снова.
Я смотрела на них, и в моей груди закипал гнев на леди Кларенс, на Джеймса Фортескью и на весь мир пустых условностей, в котором не было ни одного человека, которому я могла бы доверять.
Леди Кларенс не отводила от меня глаз, и взгляд их был прозрачным. Своей холодной требовательностью она напомнила мне Роберта Гауэра, когда он учил меня скакать на неоседланной лошади. Однако я заметила, как она сумела добиться своего от Джеймса, не повышая голоса даже на одну нотку. Да, манеры знати могут быть холодны и остры, как лезвие ножа. Она продолжала смотреть на меня, давая понять, что ожидает моего ответа.
Я обернулась к мистеру Фортескью и улыбнулась ему, впрочем, без всякого тепла.
— Джеймс, если вы не возражаете, я хотела бы провести этот сезон в Лондоне, — вежливо проговорила я. — Таково мое желание.
Леди Кларенс взяла меня под руку, и мы вместе вышли из комнаты.
— Очень мило, — заговорила она, когда мы были уже в холле. — Вы способная ученица. Я пришлю к вам сегодня Пери, и вы сможете покататься в карете по окрестностям. Завтра приезжайте к нам верхом, у меня вас будет ждать портниха из Чичестера. — Она немного помолчала. — Думаю, Пери будет для вас хорошим спутником.
Затем она уселась в карету, расправила свои многочисленные юбки и уехала.
ГЛАВА 24
Леди Кларенс оказалась права. В Пери я нашла легкого, нетребовательного товарища, и та мгновенная симпатия, которую я ощутила к нему, когда впервые увидела его, теперь укрепилась даже помимо моей воли. Он был самым приятным молодым человеком, какого я когда-либо видела. Он никогда не бывал в плохом настроении. Я всегда видела его неизменно улыбающимся и счастливым.
Его мать поощряла нашу дружбу. Когда она хотела видеть меня в Хаверинг-холле, она посылала за мной Пери, а не своего лакея. Если мне случалось задержаться у них, то она отпускала меня только в сопровождении Пери. Когда она учила меня делать реверанс в ответ на поклон мужчины, именно Пери стоял передо мной с рукой, прижатой к сердцу.
Дома я никогда не видела его таким пьяным, как в тот первый день. А если он имел неосторожность выпить слишком много портвейна после обеда, то, сосредоточившись, шел к нам через гостиную твердой походкой и предусмотрительно усаживался рядом со мной, а не с матерью.
Я не могла понять, замечает ли она это. В ней непостижимым образом уживались искренность и манерность. Иногда Пери удавалось сказать что-нибудь забавное, и она весело смеялась, запрокинув голову. А иной раз ее голубые глаза заволакивались дымкой, и она из-под ресниц взглядывала на меня, будто проверяя мою реакцию. И я никогда не слышала, чтобы она бранила Пери.
Это была знать — знать, с которой я прежде никогда не общалась. Они жили по совершенно особым правилам, в своем собственном мире. Читая письма из Лондона, леди Кларенс часто смеялась над похождениями богатых аристократов и светских дам. Знатные господа вели себя так, как мы бы никогда не осмелились. Они никого не боялись. Для них не существовало ни приходского старосты, ни суда, ни викария. Весь мир принадлежал им.
Но леди Кларенс была очень умной женщиной. Дочь ирландского пэра, она молодой и прекрасной вышла замуж за старого подагрика, лорда Хаверинга. Я получила некоторое представление об этом браке из рассказов Пери о долгих годах, проведенных матерью в деревне, пока его милость пил и играл в карты в столице. Она знала, что он купил ее, и выполняла свой долг с каменным лицом. У них родились дети. Когда лорд Хаверинг позволял ей выезжать в город, она тратила его деньги как хотела. Я подозреваю, что она выжидала, когда он умрет и она, пока еще молодая и прекрасная, станет наконец богатой и свободной. Но едва лорд Хаверинг умер, как ее постигло разочарование. Она получила наследство, но не такое, на которое надеялась.
Но леди Кларенс сумела поправить дела. Она наняла управляющего и объяснила ему, что земля должна давать прибыль. Она обложила арендаторов огромным налогом: они должны были платить ей за рождение детей, за свадьбы и даже за похороны. Она все поля засеяла пшеницей, а крестьян держала на ячменном хлебе. Для работы она нанимала нищих, и даже им она платила меньше, чем в других поместьях. Она была жестоким, неумолимым хозяином и стала наконец получать прибыли, о которых мечтала. Они не могли компенсировать ей прошлые лишения, но, по крайней мере, теперь она имела богатое поместье, роскошный особняк в Лондоне, гардероб, полный платьев, и конюшню с превосходными лошадьми.
Наблюдая за леди Кларенс, я многому училась у нее. Я не любила ее, да я думаю, ее никто не любил. Но я понимала эту женщину. Мне было прекрасно известно, что такое нужда и бедность. И мне нравилось, как она победила их. Большего контраста моему спокойному, обязательному опекуну я не нашла бы, даже если бы обыскала всю Англию. Мы оба это знали. Боюсь, это обижало его.
Однажды в конце второй недели, когда я почти каждый день проводила в Хаверинг-холле, мистер Фортескью попросил меня задержаться в гостиной. Я уселась на стул, расправив на коленях мое новое шелковое платье.
— Дела вызывают меня в Бристоль, Сара, — начал он. — Я дал вам время узнать поближе семью Хаверингов и понять их. Леди Хаверинг — очаровательная женщина, а лорд Перегрин — весьма привлекательный молодой человек. И теперь я хотел бы узнать, как вы относитесь и как вы смотрите на то, чтобы леди Кларенс стала вашим спутником в обществе.
— Вам же она не нравится, — резко сказала я.
Он заколебался на мгновение, затем улыбнулся мне.
— Пожалуй, лучше мне быть откровенным, — сказал он. — Вы правы, я не люблю ее. Ее репутация как жены и затем как вдовы несколько подмочена. Но что, на мой взгляд, более важно, она слишком жестока к людям. Арендаторы живут на ее земле, отчаянно нуждаясь. Она засеяла все поля пшеницей, а несчастным людям негде пасти скот или посадить овощи. Каждый раз, когда она повышает цену на хлеб, целые семьи умирают с голоду, умирают прямо на ее глазах. Некоторые винят во всем ее бейлифа, но она сама рассказала мне, что он только выполняет ее приказы. Она очаровательная собеседница, Сара, но если бы вы посмотрели на нее глазами ее слуг, вы бы ужаснулись.