Получается, что уже тогда я была симбиозом наглой Блондинки с умопомрачительной внешностью и неглупой скромной Нормой Джин внутри? Тогда мне этот симбиоз весьма нравился. Блондинка являлась на церемонию в вызывающе декольтированном платье, а в ответ на укоры пользовалась острым язычком Нормы Джин.
– Вас не смущает, что все смотрят на более чем откровенное декольте?
Блондинка делает круглые глаза и отвечает голосом Нормы Джин:
– А я-то думала, что все любуются моим значком сержанта-вербовщика!..
Зал хохочет.
– В чем Вы ложитесь спать?
– Несколько капель «Шанель № 5».
Скандал, потому что продажи знаменитых духов взлетают до небес, а вот изящные пижамы покупать почти прекращают.
Не знаю, повысилась ли после этого рождаемость или количество абортов, но производители ночных пижам обратились к руководству студии с требованием опровергнуть слова Блондинки. И Блондинка, хлопая наклеенными ресницами, вещала, что пижама или ночная сорочка это очень-очень хорошо… особенно с оборочками, каждый вечер чистая и почаще новая. Мужчины, дарите своим возлюбленным не только бриллианты, но и ночные сорочки, которые так приятно снимать с женского тела.
Производители сорочек были очень довольны, теперь к духам «Шанель № 5» добавились и пижамы (которые «так приятно снимать»).
Док, представляете сумасшествие нации, на потребление и поведение по ночам которой влияет задастая Блондинка с вихляющей походкой?! От моего неосторожного или продуманного слова теперь зависели продажи и производство. Я испугалась, потому что приходилось следить за каждым словом, нельзя хвалить какую-то марку автомобиля или ресторан, сорт сыра или напиток, район города, штат, чью-то роль, фильм, косметику…
Если то, что нравилось Блондинке, было доступно, оно немедленно сметалось с прилавков магазинов, тысячи девушек и женщин перекрасились в платиновый цвет, укоротили и страшно заузили платья, Америка откровенно пахла «Шанель № 5» и говорила с придыханием!
Мне было очень и очень трудно, приходилось следить за каждым словом, каждым взглядом. Никого не интересовали пристрастия Нормы Джин, книги, которые она любит читать, ее актерские занятия, существовала только Блондинка, а ей не стоило говорить о желании сыграть какую-то там Грушеньку из «Братьев Карамазовых». Когда однажды я обмолвилась, что прочитала трехтомную биографию Авраама Линкольна, это так и восприняли – как обмолвку:
– Вы хотели сказать, что подкладывали под ножку дивана, чтобы он не качался?
Идиот, он хотя бы видел толстенный том Карла Сэндберга? Явно нет, но я улыбнулась:
– Скорее уж под угол дома, потому что биография очень толстая.
Знаете, что вытащил тот репортер из моего ответа? Конечно, слово «толстая», мол, я сказала, что книга слишком толстая.
Появились откровенные подделки, фотографы нашли похожую на меня девушку и сняли ее в очень откровенных позах голышом для новых календарей. Это была серьезная угроза, и впервые за столько лет (наверное, в последний раз) мы с Зануком выступили вместе, по совету студии я подала в суд и его выиграла. Ах, как Америке понравилась защита Блондинкой своей чести!
Док, разве это не сумасшествие? Те, кто только вчера плевал в мою сторону из-за обнаженки, теперь с пеной у рта заступались за меня и с восторгом аплодировали поражению самозванцев, напрочь забыв, что заступаются за такие же снимки. Закон толпы вступал в силу, и помешать этому я уже не могла.
Это восторг и ужас одновременно. Восторг оттого, что Блондинке, моему созданию, подвластны тысячи, если не миллионы, достаточно простого появления, чтобы вызвать восторженное замирание толпы, одного слова, чтобы изменить вкусы, одного жалостливого вздоха, чтобы вчерашние ненавистники бросились на защиту. Ужас потому, что, во-первых, Блондинка становилась собственностью этой же толпы и должна угождать ей даже вопреки собственным желаниям. Во-вторых, я уже чувствовала, что выпустила джинна из бутылки и попросту не справлюсь с ним. Мое создание явно становилось успешнее меня самой.
Я считала, что смогу снимать эту маску, когда захочу, но начала понимать, что, сделав так, становлюсь не интересной никому! Блондинке отказывали в уме и способности быть на что-то годной, кроме виляния бедрами, Норме Джин отказывали во всем. Без маски я не была нужна вообще.
Такое продолжается уже десять лет, десять лет эта маска со мной, все это время я то борюсь с ней, то пытаюсь доказать всем, что я – это не она, то свыкаюсь и перестаю сопротивляться. Меня перестали радовать ЕЕ успехи, потому что успех Блондинки означает мое поражение.
Док, я устала, слишком многое наплыло и вспомнилось. Дальше расскажу завтра, а сегодня мне не уснуть без новой дозы снотворного. Количество таблеток с каждым днем становится все больше. Знаете, во время съемок «Неприкаянных», чтобы не травить поджелудочную, которая страшно болела, таблетками, мне делали уколы снотворного. Врач поражался, потому что я не засыпала даже после огромной дозы наркоза, вполне достаточной для проведения целой операции. Думая, что я не слышу, тихонько сказал Поле Страсберг:
– В случае если ее придется оперировать, будет ужас, она слишком привыкла к наркотикам…
Это так и есть, меня уже не берут даже огромные дозы, от которых свалился бы и Ди Маджио.
Док, в прошлый раз я Вам рассказывала, как Блондинка стала сверхпопулярной. Очень мало кто видел, как я надеваю эту маску, очень мало кто вообще понимал, что надеваю, наиболее проницательные только поражались тому, что я преображаюсь. И все больше людей ставили знак равенства не только между мной и Блондинкой, но и между мной и моими ролями. Хотя мои роли, особенно удачные, были ЕЕ ролями.
Яркий пример – Лорелей в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок».
Давайте я Вам расскажу об этом фильме? Он того стоит.
Рассказать о сюжете? Вдруг Вы не видели фильм? Вы ведь серьезный и не смотрите всякие глупости с глупыми блондинками в главной роли. Сейчас, только нарисую картинку и расскажу.
Во-о-от… это мы с Джейн Рассел выплясываем на сцене. Нет, не канкан, мы же приличные девушки. Хорошо получилось, точь-в-точь как на фотографии из рекламы этого фильма. Док, может, мне бросить чертовы съемки и заняться изготовлением Пинапа по собственным фотографиям? Был бы неплохой заработок. Знаете, его так и рисуют – прямо по фотографиям, я однажды видела, правда, не свои.
Но мы действительно были красотками, и вообще съемки «Джентльменов…», а еще съемки «Зуда седьмого года» стали для меня праздником, в них Блондинка полностью подчинила себе Норму Джин. Немного позже, когда снимали «В джазе только девушки», я просто отдыхала от перипетий собственной судьбы, а в этих фильмах работала с восторгом. И со страхом, я всегда боялась съемочную площадку, наезжающую камеру и команду «Мотор!». Если я умру, достаточно будет кому-то гаркнуть в рупор «Мотор!», и Мэрилин вскочит из гроба и помчится сниматься.
Сюжет страшно запутанный, в нем столько всего, что и пересказать сложно. Две девушки – брюнетка Дороти (ее играла Джейн Рассел) и блондинка Лорелей – отправляются на пароходе «Иль-де-Франс», естественно, во Францию, чтобы там встретиться с женихом Лорелеи сыном богача Гансом. Ганс увалень, по уши влюбленный в Лорелею, открывший ей большой кредит и почему-то отбывший в Европу отдельно. Никто не обратил внимания на такую нелепость, как и на многое другое.
Но богатенькому папаше вовсе не нравится идея сына жениться на блондинке (правильно, молодец!), и он нанимает частного детектива, чтобы разоблачить белокурую дрянь, которая наверняка изменяет его сыну и желает выйти замуж за увальня только ради миллиардов. Знаете, там есть великолепный диалог между Лорелей и папашей ее жениха. Он требует признать, что она выходит замуж за Ганса только ради его денег!
Лорелей честно отвечает:
– Не ради его, ради Ваших!
Зрительные залы от такой откровенности были в полном восторге, словно им вместе с моей героиней удалось обвести вокруг пальца богатого папашу.
Кстати, в фильме моя героиня зовет «папиком» самого Ганса, так я потом называла своих мужей.
Но это потом, на экране, а на съемках мне было трудно. Я боялась выйти на съемочную площадку, сказать не то слово, сделать не тот жест. Этот страх остался со мной навсегда, не верьте экранному залихватскому поведению, каждый раз даже желудок сводило при одной мысли, что сейчас придется играть перед множеством глаз.
Я боялась и потому оттягивала и оттягивала выход на площадку, без конца опаздывая и приводя в бешенство остальных актеров. Понимаете, я не могу, как другие, болтать о чем-то в стороне, пока ставят свет или меняют декорации, а потом выйти и легко сыграть эпизод. Не могу легко входить в роль или выходить из нее, в этом отношении для меня предпочтительнее театр, где в роль входят один раз – в начале спектакля. Все перебивки в виде необходимости немного подождать или снимать окончание сцены перед ее началом, потому что там крупный план, а там общий, для меня неприемлемы. Наверное, я просто не актриса.
Опоздания бесили съемочную группу, все считали, что таким образом я набиваю себе цену. Мне очень помогала Джейн Рассел. Знаете, как поступала Джейн, не желая ждать меня и минуты? Она просто заходила в мою гримерку и брала меня за руку со словами:
– Пойдем, нам пора быть на площадке.
И я подчинялась, шла и даже играла. Как это легко было делать рядом с Джейн! Мы стали настоящими подругами. Но когда ее не было, я опаздывала, потому что никто другой не догадывался взять меня за руку…
Я была благодарна Джейн за ее поддержку, потому что от других таковой не видела. Она понимала, как мне страшно, до одури плохо, как дрожат колени и спазм перехватывает горло при попытке выдавить из себя хоть слово.
Но как бы я ни тряслась, фильм был снят и очень понравился зрителям, а меня из-за него ждало признание и разочарование одновременно.
В фильме много что намешано, есть влюбленность всех во всех, немыслимо закрученные перипетии сюжета, переодевания брюнетки в блондинку, даже с