Мне нравилось сидеть с мистером Шенком у камина и слушать его рассуждения о любви и сексе. Он был знатоком в этих вопросах, словно великий первооткрыватель. Мне также нравилось смотреть на его лицо. Это было в равной мере и лицо Голливуда, и лицо конкретного человека. Вся история Голливуда читалась на нем.
Но, наверное, главной причиной моей дружбы с мистером Шенком было то, что эта дружба давала мне несравненное чувство безопасности. Я была подругой и протеже одного из руководителей студии, что плохого могло со мной случиться?
Ответ на этот вопрос я получила в одно „прекрасное“ утро. Меня пригласили в актерский отдел и сообщили, что больше в моих услугах не нуждаются. Я лишилась речи. Я сидела, слушала, как в тумане, и не могла пошевелиться.
Сотрудник отдела объяснил, что мне было дано несколько шансов, и хотя я показала себя достаточно хорошо, студия считает, что я не фотогенична. По этой причине, сказал он, мистер Занук приказал вырезать меня из картины, где я снялась в эпизодической роли.
„Мистер Занук считает, что, возможно, вы когда-нибудь станете актрисой, — сказал сотрудник, — но совершенно очевидно, что ваша внешность работает против вас“.
Я вернулась домой, легла на кровать и разревелась. Я плакала целую неделю. Я не ела и не причесывалась. Я рыдала так, словно присутствовала на собственных похоронах.
Дело было не только в том, что меня уволили. Если бы они выгнали меня потому, что я не умела играть, это было бы достаточно скверно. Но не смертельно. Я могла бы учиться, совершенствоваться и, в конце концов, стать актрисой. Но как я могла изменить свою внешность? Я-то считала ее своим достоинством, которое нельзя не заметить.
И представьте, как ужасна была моя внешность, если даже мистер Шенк согласился с моим увольнением. Я лежала и плакала день за днем. Я ненавидела себя за то, что была такой дурой и воображала себя привлекательной. Я встала с постели и посмотрела в зеркало. Случилось самое страшное. Я некрасива! На меня смотрела непривлекательная, неотесанная блондинка. Я видела себя глазами мистера Занука. И я видела то, что видел он: девушку с внешностью, совершенно не подходящей для кинокарьеры.
Зазвонил телефон. Секретарша мистера Шенка пригласила меня на обед. Я пошла. Я сидела весь вечер, стыдясь смотреть людям в глаза. Так ведут себя люди, глубоко травмированные. Ты даже не чувствуешь злости на тех, кто тебя травмировал. Ты просто умираешь от стыда. Я испытывала такие чувства в детстве — когда очередная семья отвергала меня и возвращала в приют.
Когда после обеда мы перешли в гостиную, мистер Шенк спросил: „Ну, как дела на студии?“
Я улыбнулась, поняв, что он непричастен к моему увольнению.
„На прошлой неделе меня выгнали“.
Мистер Шенк взглянул на меня, и я прочитала на его лице тысячи похожих историй, историй девушек, которых он знал и которые потеряли работу; всех начинающих актрис, безмерно гордящихся успехом и рыдающих после увольнения. Мистер Шенк не пытался утешить меня. Он не взял мою руку и не стал ничего обещать. История Голливуда смотрела на меня из его усталых глаз. И он сказал: „Не сдавайся, продолжай“.
„Я буду“, — сказала я.
„Попробуй позвонить на студию X., — сказал мистер Шенк. — Может быть, там найдется что-нибудь для тебя“.
Уходя из дома мистера Шенка, я спросила его: „Могу я задать вам личный вопрос? Я выгляжу так же, как всегда или как-то иначе?“
„Ты выглядишь как всегда, — сказал мистер Шенк, — тебе только нужно прекратить плакать и выспаться“.
„Спасибо“, — сказала я.
Через два дня я позвонила на студию X. Сотрудник актерского отдела был отменно вежлив. Да, у них есть для меня место. Меня возьмут в штат и позаботятся, чтобы я получала роли. Улыбаясь и пожимая мою руку, начальник актерского отдела мистер А. добавил: „У вас большое будущее на нашей студии. Я подыщу для вас хорошие роли“.
Я вернулась в свое жилище, чувствуя себя воскресшей. И дневные мечты вновь стали посещать меня — украдкой. Ведь мистер А. еженедельно просматривает тысячи девушек, которых он отвергает, а также настоящих актрис и просто красавиц. Должно быть, есть во мне что-то особенное, почему он немедленно взял меня на работу.
Действительно, что-то особенное мерцало в глазах начальника актерского отдела, но узнала я об этом несколько позже. Мистер Шенк позвонил президенту студии X. и попросил того в качестве личного одолжения дать мне работу.
Я работала в нескольких массовках и в ряде картин снялась для фона. И вот однажды мистер А. позвонил мне. Он пригласил меня явиться к нему в отдел в 4 часа. Весь день я прихорашивалась, мылась в ванной, придумывала прическу, декламировала различные заученные монологи и продумывала, как себя вести. Ведь это был неповторимый шанс. Мистер А. никогда не позвонил бы мне лично, если бы речь не шла о настоящей большой роли. Но я не должна реагировать слишком восторженно, лепетать слова благодарности или расплываться в глупой улыбке. Нет, я должна сохранять спокойствие и достоинство.
Мистер А. куда-то вышел, но его секретарша улыбнулась и попросила зайти в кабинет и подождать там.
Я села в кресло в кабинете мистера А., ожидая его и практикуясь в достойном поведении. Тут боковая дверь кабинета открылась — и на пороге появился человек. Я никогда его не встречала, но немедленно узнала в нем одного из боссов студии X. Он был так же знаменит, как и мистер Шенк или мистер Занук.
„Здравствуйте, мисс Монро“, — приветствовал он меня.
Он подошел, положил руку мне на плечо и продолжил: „Давайте пройдем в мой кабинет и поговорим“.
„Но я не могу уйти, — сказала я, — я жду мистера А. Он позвонил мне насчет роли“.
„К черту мистера А., — разозлился великий человек. — Он знает, где вас найти“.
Я колебалась, и он спросил: „В чем дело? Вы что, на наркотиках или еще что-то? Вы же знаете — я здесь хозяин“.
Я последовала за ним через боковую дверь в его кабинет, который был в три раза больше, чем кабинет мистера А.
„Повернись“, — сказал великий человек.
Я повернулась как модель.
„Ты отлично выглядишь, — усмехнулся он. — Превосходно все скроено“.
„Спасибо“, — проговорила я.
„Садись, — пригласил он. — Я хочу тебе кое-что показать“.
Пока он копался на своем необъятном столе, я осмотрела кабинет. На столах громоздились бронзовые статуэтки „Оскаров“, серебряные чаши и множество других полученных им призов и наград. Я никогда прежде не бывала в кабинете, где работал глава крупной студии. Сюда приходили кинозвезды, продюсеры и режиссеры, здесь обсуждались новые проекты, здесь, за этим столом размером с палубу теплохода, принимались все судьбоносные для кино решения.
„Никаких телефонных звонков, — приказал великий человек в какой-то ящик на столе и, сияя улыбкой, повернулся ко мне: — Вот, что я хотел тебе показать“.
В руках у него была фотография яхты.
„Как тебе это нравится?“
„Очень красивая“, — ответила я.
„Ты приглашена“, — сказал босс и положил руку мне на спину.
„Спасибо, — сказала я. — Я еще не бывала на приемах на яхте“.
„А кто сказал, что это будет прием? — Великий человек метнул на меня сердитый взгляд. — Я пригласил тебя, и никого больше. Так ты согласна или нет?“
„Я буду рада присоединиться к вам и вашей жене на яхте, мистер X.“, — проговорила я.
Великий человек пришел в бешенство.
„Оставь в покое мою жену, — сказал он. — Там не будет никого, кроме тебя и меня. И матросов, конечно. Мы отплываем через час. И мы будем в океане всю ночь. Я должен вернуться домой завтра к вечеру, моя жена устраивает обед, и от этого не отвертишься“.
Он замолчал, но продолжал грозно смотреть на меня.
„Ну, что ты так стоишь, уставившись на меня, словно я тебя чем-то обидел. Я знаю, кто ты. Ты подруга Джо Шенка. Он позвонил и попросил в порядке одолжения тебя пристроить. Разве это причина для обиды?“
Я улыбнулась великому человеку.
„Никакой обиды, мистер X.“, — сказала я.
„Вот и отлично, — прокричал он и снова пришел в хорошее настроение. — Мы прекрасно проведем время, и я могу тебя уверить, ты об этом не пожалеешь“. Он снова обнял меня. Я не шевельнулась.
„Я страшно признательна за ваше приглашение, но я очень занята на этой неделе, так что вынуждена отказаться“.
Он отпустил меня, я направилась к двери. Он стоял неподвижно, и я чувствовала, что должна что-то еще сказать на прощание. Ведь он — великий человек, и соблазнение сотрудниц для него — обычное дело. Поэтому я не должна считать его каким-то монстром, или он никогда…
Я обернулась на пороге. Мистер X. стоял и смотрел на меня, не мигая. Я никогда прежде не видела мужчину в состоянии такого бешенства.
„Я надеюсь, вы пригласите меня как-нибудь в другой раз, когда я смогу принять ваше приглашение“, — проговорила я самым вежливым и дружеским тоном.
Великий человек указал пальцем на дверь и злобно прокричал: „Это твой последний шанс“.
Я ушла из кабинета и со студии, где выпекались кинозвезды.
Я приехала в свою комнату. Да, было во мне что-то особенное, и я знала, что это такое. Я была из тех девушек, которых находят мертвыми в постели с пустой бутылочкой из-под снотворного в руке».
Два руководителя студии «XX век — Фокс» были для Мэрилин воплощением добра и зла. Джозеф Шенк (1876–1961) родился в Рыбинске на Волге в семье торговца. Когда его родители эмигрировали в Америку, он некоторое время работал в аптеках Нью-Йорка, а потом организовал «парк развлечений». Отсюда был прямой путь в кино. К тридцати годам Джо Шенк руководил производством немых лент в Нью-Йорке. В деле участвовали его брат Ник, его невеста, известная актриса немого кино Норма Толмедж, и ее сестры — Констанс и Натали. Джо Шенк был известен как большой поклонник прекрасного пола и сексуальный гигант.
С 1933 года вместе с Д. Зануком он основал компанию «XX век — Фокс» и стал ее президентом.
Однажды, выезжая со студии, Шенк увидел в окно машины Мэрилин Монро, которая одарила его многообещающей улыбкой. Шенк приказал остановить лимузин, подозвал молодую актрису и, дав ей свою визитную карточку