От ужасного шума Фредди проснулся и разразился тирадой. Мы принесли свои извинения, но он пропустил их мимо ушей. Когда я вошел в спальню, он хрипло произнес:
— Мне нездоровится. Вы там развлекаетесь, а мне плохо. Ты хотя бы из приличия мог остаться!
— Так я же предлагал! — ответил я. Но он не желал слушать моих оправданий.
Он был расстроен, и, оглядываясь назад, я понимаю, что всему виной его болезнь, постоянно прогрессировавшая. Свое отчаяние он пытался вымещать на мне, но тогда я этого не осознавал и принимал все на свой счет. Последовала кошмарная ссора.
Во время таких ссор мы сгоряча оскорбляли друг друга. Говорили то, что на самом деле не думали, будто соревнуясь, кто кого ранит больнее. На этот раз Фредди взял верх.
Потом мы помирились и легли в постель. Я плакал. Впервые с тех пор, как Фредди сообщил мне о своем состоянии, он заговорил о своей смерти. Он задал мне очень витиеватый вопрос, суть которого сводилась к следующему: «Что ты будешь делать, когда я умру?»
— Не знаю, — говорил я сквозь слезы. — Я не смогу этого вынести.
— А каково мне, как ты думаешь?
Я взглянул на него: он тоже плакал.
Он прижался ко мне, и мы тихо плакали вместе, обнимая друг друга все крепче. Через несколько минут я встал, пошел в ванную и совершил необъяснимый поступок — сбрил свои усы.
Фредди был изумлен. Он никогда не видел меня без усов и знал, что я бы ни за что с ними не расстался. Но сейчас… Наверное, я сделал так из солидарности. Хотел показать ему, как мне жаль, что он так страдает.
Мы лежали в обнимку, и он вскоре уснул. Но я не сомкнул глаз и проплакал почти всю ночь. Меня одолевали навязчивые мысли о болезни Фредди и его неизбежной смерти. Что я буду делать, когда его не станет? Я не имел представления.
В тиши Гарден Лодж я часто рыдал в одиночестве, размышляя о Фредди и его болезни, но старался, чтобы он ничего не заметил. Ложился спать и тихо лил слезы, пока не проваливался в сон. Днем мне удавалось занимать голову чем-то другим, но в ночи эти мысли снова терзали меня.
Мы вернулись в Лондон, но Фредди не мог долго сидеть на одном месте, и вскоре мы решили снова ненадолго слетать в Монтрё. Фредди в той поездке обошел много магазинов, но в основном только разглядывал витрины. Во время одной из таких прогулок он был совершенно очарован простым белым фарфором. «Почему фарфор не раскрашен?» — спрашивал он меня. Я понятия не имел и на следующий день вернулся в магазин, чтобы разузнать. Продавец объяснил, что это незаконченная работа — узоры нанесут только после того, как какой-нибудь клиент оформит заказ на фарфор.
Продавцом оказался известный художник по фарфору по имени Джордж Мизере Шрира, и мы пришли к нему снова. Изучив ассортимент, мы обнаружили несколько совершенно невероятных изделий из фарфора, в том числе лиможского, произведенного во Франции. Мы купили несколько пепельниц, еще какие-то мелочи, а затем Фредди спросил, сможет ли художник как-нибудь замысловато их разукрасить. Тот согласился.
Фредди заказал у него еще две большие настольные лампы, расписанные в стиле ампир. Когда их доставили в Гарден Лодж, он был в полном восторге. Вскоре газета «Сан» с присущей ей дотошностью сообщила, что Фредди купил сервиз из тридцати шести предметов.
Вернувшись в Лондон, мы с корабля на бал отправились на день рождения Питера Стрейкера, который он отмечал в ночном клубе «Ксенон» на Пиккадилли. Там были Тим Райс и Элейн Пейдж, и Фредди также повстречал там Тредвелла, продюсера группы «Дрифтерс».
Мы начали готовиться к Рождеству и развешивать украшения, а сад я превратил в настоящую зимнюю сказку. На магнолию у ворот повесил гирлянды из белых крошечных огоньков. Они очень понравились Фредди, и мы больше их не снимали. Фредди даже попросил меня повесить такие же на вторую магнолию, которая видна из окна спальни. В который раз я отказался.
— Это уже чересчур, — сказал я. — Не сад, а какой-то сказочный грот.
В том, что касается декора, я разделял концепцию мебельной компании Habitat: во всем нужна мера. Лучше меньше, да лучше.
А вот с елкой возникли большие проблемы. Ее нам доставили по специальному заказу, но, как только мы установили ее и украсили, иголки начали осыпаться. Через несколько дней у нас было совершенно лысое дерево.
Фредди это очень позабавило, но я не разделял его веселья. Рождество еще не наступило, а елка уже в плачевном состоянии. Я заставил поставщика обменять ее на свежую, и Фредди начал меня поддразнивать: мол, ему больше по вкусу жалкое лысое деревце.
За несколько дней до Рождества Голиаф начал находить необычные места для сна. Он всегда шарахался от посетителей, и однажды вечером, когда к нам приехали гости, он исчез как будто по команде. Прошло несколько часов, кот не появился, и Фредди начал волноваться. Неужели Голиаф снова пропал, как в ту ночь, когда Фредди объявил за него вознаграждение в тысячу фунтов? Мы искали его повсюду. Я поднялся наверх, но ни в одной из спален не обнаружил Голиафа. В конце концов я его нашел: он спал в ванной с джакузи. Это было такое умильное зрелище, что я не стал его будить и побежал вниз за Фредди.
— Скорей, — позвал я его, — ты должен это увидеть.
Фредди поднялся, взглянул на Голиафа, свернувшегося клубочком в мраморной раковине, и разразился хохотом. Эта раковина, наравне с корзинами для белья, стала излюбленным спальным местом кота.
Праздновать Рождество 1988 года в Гарден Лодж пришла Мэри. Взглянув на кучу подарков под деревом, она, будто в шутку, выбрала самый красивый сверток.
— Это, должно быть, мне! — воскликнула она.
— Конечно, тебе, дорогуша! — подтвердил Фредди. Распаковав его, она застыла в изумлении: Фредди купил ей красивый портфель-папку от «Картье».
Фредди всегда хотел, чтобы подарок для меня был сюрпризом, и в тот год пошел на все, чтобы сбить меня со следа. Поручил Терри купить мне подарочный набор для садовода: белую робу, пару огромных резиновых сапог и лопату из нержавеющей стали. Все красочно и аккуратно упаковано — даже лопата завернута так, что нипочем не догадаешься, что за предмет скрывается за слоями бумаги. Фредди, хихикая, наблюдал, как я разворачиваю один сверток за другим. Ему нравилась моя реакция на такие необычные подарки, и он громко смеялся. Но потом сказал: «Это ненастоящий подарок. Настоящий под елкой».
Я развернул сверток и обнаружил сказочную хрустальную кошку от «Лалик».
Затем я вручил Фредди свой подарок — большую икорницу из свинцового хрусталя и серебра. Фредди обожал икру и всегда щедро угощал ею гостей.
День подарков всегда был в Гарден Лодж днем открытых дверей для гостей Фредди, но в этом году дом просто трещал по швам. Питер Стрейкер выступил в мюзикле Blues in the Night в Театре Пиккадилли, и, похоже, на вечеринку за ним увязалась половина театрального бомонда: Кэрол Вудс[51], Дебби Бишоп[52] и ее тогдашний бойфренд, актер Ник «Хазелл» Болл, Стефани Бичем[53] со своими двумя дочерьми. Одну из дочерей звали Фиби, прямо как нашего Питера. Ник подарил мне радиоприемник в форме шара и детскую игрушку на батарейках — маленьких пингвинов, двигающихся вразвалочку по лыжной трассе. Эта игрушка часами гипнотизировала меня и кошек. Они дожидались, когда пингвинчики заберутся на самую верхушку лыжного склона, а потом лапами отвешивали им оплеухи.
Убежище
В январе 1989 года близилось мое сорокалетие. Я с удовольствием бы забыл об этом дне — грустно осознавать, что стареешь. Но Фредди радостно пригласил меня в ресторан «Меридиан» в Челси: «Вечером гуляем! Сорок — это же юбилей!»
С нами в машине поехала Мэри. Прибыв на место, мы увидели, что нас уже ждут Джо, Фиби, Питер Стрейкер, Дейв Кларк, Грэм Гамильтон и его партнер Гордон, тоже водитель, и певец Джон Кристи. Наш стол растянулся вдоль всей витрины ресторана. И по счастливой случайности за соседним столиком сидела Эрта Китт[54] с двумя молодыми накачанными красавчиками.
— Что будешь пить? — спросил Фредди. — Выбирай. Сегодня — все для тебя!
Он предложил шампанское, но до конца ужина я пил только вино, пока не откинулся в кресле, раздувшись, как бочка. Остаток вечера я потягивал бренди. В какой-то момент Фредди многозначительно посмотрел на меня, и в ресторане приглушили свет. Официанты выкатили праздничный торт — плод буйного воображения Фредди: объемную глазированную модель оранжереи Гарден Лодж. В изумлении я оглянулся на Фредди и гостей и выпалил: «Ах вы засранцы!»
Взглянув на довольного Фредди, я поцеловал его.
День рождения Фиби наступил через четыре дня после моего, и мы отметили его в «Бомбей-Брассери», невероятно шикарном индийском ресторане в западном Лондоне. Торт просто шокировал Фиби — на нем была изображена драматическая сцена из «Отелло». В том же месяце Фредди выпустил свой сингл How Can I Go On? из альбома Barcelona, записанного с Монтсеррат Кабалье.
На День святого Валентина я купил Фредди две дюжины роз необычного черного цвета. Я поставил вазу в коридоре, чтобы Фредди увидел цветы, как только спустится вниз. Потом он нашел меня в саду, поцеловал и поблагодарил за них. Чуть позже прибыли его розы для меня.
В следующее воскресенье, когда я работал в саду, Фредди вышел из дома в нелепом виде — выряженный в безразмерный белый комбинезон и огромные резиновые сапоги, которые в шутку дарил мне на Рождество.
— Ну-ка, чем ты тут занимаешься? — спросил он меня.
Я расхохотался. Он хотел помочь мне с прополкой, но с трудом различал сорняки. В результате он только путался у меня под ногами, и я спровадил его в дом, чтобы он вмешивался в дела Джо или Фиби.
Некоторое время спустя я отправился в Ирландию навестить свою семью. Соседка моей мамы из бунгало напротив выставила на продажу свой дом за 32 500 ирландских фунтов (около 25 000 фунтов стерлингов). Она попросила меня на обратном пути прихватить с собой описание дома, составленное агентом по недвижимости, и развесить объявления в ирландских пабах и клубах Лондона.