В тот же миг я узнал в охотнице девушку с волосами, как вороново крыло, которую видел в пламени.
Еще через мгновение я усомнился, видел ли ее вообще, потому что конь вспорхнувшей птицей перелетел ручей. Вместе со своей ношей он опустился на другом берегу и пропал в зарослях вслед за кабаном.
Если б не звук продолжающейся погони, я бы счел, что все это мне померещилось. Треск и топот удалялись, поэтому я быстро натянул одежду, перевел пони через ручей и поскакал вдогонку.
След был виден отчетливо, но настигнуть их не удавалось, и я не видел ни вепря, ни охотницы, пока едва не наехал на них посреди зеленой поляны в самой чащобе.
Огромный вепрь лежал на брюхе, подобрав ноги, тонкое копье уходило через могучую лопатку вглубь, где острый наконечник пронзил сердце, громадные клыки были желтые и загнутые, хитрые маленькие глазки сверкали жаждой крови. Девушка еще не спешилась, ее скакун победно фыркал и рыл копытом землю.
Она не обернулась, хотя я с треском ломился сквозь тисовый лес — все ее внимание было приковано к вепрю. И впрямь, добыча досталась редкостная. Уж я-то всяких вепрей повидал и сам изведал охотничий трепет при виде мчащегося навстречу кабана. Однако такого великана я еще не видел, как и таких хладнокровных охотниц.
Была то отвага или надменность?
Победный блеск глаз, твердый подбородок, царственная осанка... во всех ее прекрасных чертах сквозила привычка повелевать. Передо мной была девушка, которая при всей своей юности — вряд ли она перешагнула пятнадцатую весну — ничего не страшилась, ни перед чем не отступала и никогда не признавала поражения.
Только насытившись созерцанием убитого вепря, она снизошла до того, чтобы заметить меня.
— Тебя не звали, чужак.
После певучей речи Подземных жителей ее выговор показался мне странным, но слова я разобрал — почти так же говорили в Ллионессе.
Я покаянно склонил голову.
— Прости меня, я и впрямь чужак.
— Вина твоя не в этом, — заметила она.
Она перебросила ногу через седло, спрыгнула на землю, подошла к вепрю и остановилась, с удовлетворением глядя на него.
— Он славно постоял за себя.
— Не диво. Судя по шкуре, многие пытались его завалить, да все тщетно.
Это ей польстило.
— А я вот преуспела. — Она издала радостный военный клич. По лесу прокатилось и затихло эхо. Девушка обернулась ко мне. — Что ты здесь делаешь? — Она спросила так, словно весь лес принадлежит ей.
— Как видишь, я путник.
— Я вижу грязного мальчишку в вонючей волчьей шкуре. — Она высокомерно наморщила нос. –И на путника ты ничуть не похож.
— Но я и впрямь держу путь в далекие края.
— Верю. — Она внезапно повернулась, уперлась сапожком в лопатку поверженного зверя и рывком вытянула копье. С серебряного древка закапала темно-алая кровь. Заметив это, она вытерла древко о бок зверя.
— Эта шкура будет знатным трофеем, — заметил я, подходя ближе.
Она направила на меня копье.
— Как и твоя, волчонок.
— У вас в округе все такие невежи?
Она рассмеялась — словно легкий звон рассыпался в воздухе.
— Мне упрек. — В тоне не было и капли раскаяния. Она повесила копье в ременную петлю на седле. — Будешь стоять, как пень, или поможешь довезти добычу?
Сказать по правде, я не знал, как везти это чудище без телеги, да и на телегу его было бы не взвалить без помощи трех-четырех дюжих мужчин. Разумеется, лошадям эта ноша была не по силам. Однако девушка не растерялась. Вытащив из-за седла топорик, она велела мне срубить по соседству от поляны несколько тонких березок.
Я сделал, как она сказала, мы быстро обрубили ветки и ремнями связали из жердей что-то вроде волокуши. Работа продвигалась быстро и доставляла мне радость, так как позволяла любоваться ловкими движениями охотницы.
Покуда я рубил березки, она сняла нагрудный доспех и теперь работала рядом со мной в голубой рубахе и короткой клетчатой юбке, какие носят горцы. Сапожки на ней были из мягкой оленьей кожи, запястья и горло украшали тонкие серебряные обручи с синими самоцветными камешками. Кто бы мог подумать, что столь изящно сло- женная, тонкорукая девушка с молочно-гладкой кожей возьмется за нелегкую работу с такой страстью? Впрочем, я подумал, что, когда ей интересно, она во все кидается с головой.
Мы почти не разговаривали, но нам обоим нравилось, как ловко спорится дело; у нас отлично получалось работать в лад. Когда волокуша была готова, встал вопрос, как втащить на нее огромную тушу. Я подвел к убитому вепрю свою лошадку, мы обвязали ему передние ноги ремнем и, используя одну из оставшихся жердей в качестве рычага, принялись взваливать тушу на место.
Сопя, обливаясь потом и налегая что есть силы, мы перекатили зверя на волокушу, где он немедленно завалился мне на ногу. Девушка со смехом прыгнула помочь; когда она нагнулась ко мне, я различил теплый аромат женственности и благовонных масел. От прикосновения ее рук по коже пробежал огонь.
Мне удалось высвободить ногу, и мы вернулись к нашему нелегкому занятию. Наконец мы привязали тушу к жердям, выпрямились и переглянулись. Лица наши раскраснелись от гордости и усилий, со лба бежал пот.
— После охоты, — начала она, и в ее васильковых глазах блеснуло лукавство, — я имею обыкновение купаться. — Она помолчала и смерила меня взглядом. — Тебе это тоже не помешало бы, но... — она уклончиво подняла ладонь, — час уже поздний.
По правде сказать, при мысли искупаться с такой красавицей у меня по чреслам пробежала волна наслаждения. Я вовсе не думал, что время позднее, но она, не дожидаясь ответа, вскочила в седло и проехала несколько шагов, прежде чем обернуться.
— Ладно, ты заработал корочку хлеба у огня и охапку соломы на конюшне. Так что давай за мной, волчонок.
Не дожидаясь второго приглашения (которое вряд ли последовало бы), я взял поводья и пошел вслед за ней. Тащить вепря оказалось нелегко, особенно через ручей. Однако, когда солнце коснулось западных холмов, мы увидели большой поселок — не меньше двадцати просторных бревенчатых домов на берегу глубокого горного озера. Чуть поодаль на холме высился замок, состоящий из башни, конюшни, кухни, житницы и храма. Все это было деревянное.
Мы выехали из леса в поселок, и жители выбежали нас приветствовать. При виде вепря они разразились криками. Девушка принимала их восторги со скромным спокойствием, по которому я заключил, что она знатного рода. Ее отец — здешний правитель, а люди на улицах — его подданные. По их лицам я понимал, что ее здесь обожают.
Надо сказать, меня принимали куда прохладнее. Те, кто меня замечал, хмурились, некоторые грубо указывали на меня пальцами. Им не нравился грязный приблудный мальчишка рядом с госпожой. Только скажи, и они прогнали бы меня камнями.
Виню я их? Да ничуть. Я сам понимал, что недостоин ехать с ней рядом. А глядя на себя их глазами... Да, рядом с их прекрасной повелительницей трусил на лохматом пони еще более лохматый мальчишка в коже и волчьей шкуре, явно из диких северных краев — сомнительный и опасный чужестранец.
Однако девушка словно не замечала их недовольства и моего смущения. Я озирался по сторонам, думая, что зря поехал за ней и надо было оставаться в лесу. Мы проехали через поселок, по прибрежной гальке и поднялись на холм. Сельчане не последовали за нами, но остались на почтительном отдалении.
— Что это за место? — спросил я, когда мы спешились. К нам бежали слуги.
— Дом моего отца, — объяснила девушка.
— Кто же твой отец?
— Скоро увидишь. А вот и он!
Я повернулся туда, куда она глядела, и увидел великана, который семимильными шагами приближался к нам. Он был ростом с двух Подземных жителей, выше даже Аваллаха, и при этом широк в плечах, в груди, с руками, как ствол тиса. Его длинные каштановые волосы были зачесаны назад, на голове — золотой обруч. Мягкие сапожки доходили до колен, юбка-килт была в красную и зеленую клетку. Следом за ним бежали два огромных волкодава.
— Мой отец. — С этими словами девушка кинулась к нему. Он подхватил ее, обнял, оторвав от земли. Я сморгнул, ожидая услышать, как хрустнут ребра. Однако великан осторожно поставил дочку на место и подошел ко мне.
Он взглянул на вепря, глаза его округлились, он открыл рот и захохотал, так что затряслась бревенчатая башня и эхо раскатилось по лесистым холмам.
— Молодец, дочурка! — Он хлопнул в ладоши размером с большие плошки. — Молодец, моя славная!
Он поцеловал ее и круто повернулся ко мне.
— А ты откуда, приятель?
— Он помог мне довезти вепря, — объяснила девушка. — Я сказала, что за труды он может поесть и переночевать.
— Мне это было не в труд, — с трудом выговорил я.
— Вот значит что, — промолвил великан. Видимо, он еще не решил, как ко мне отнестись. — Имя-то у тебя есть?
— Мерлин, — отвечал я. Для меня самого это прозвучало странно. — Мирддин ап Талиесин среди моих родичей.
— Так у тебя и родичи есть? Не шутишь? Чего ж ты не с ними?
— Меня похитили Обитатели холмов, я только сейчас выбрался, — отвечал я, надеясь, что от меня не потребуют новых объяснений. — Мои родичи живут на юге. Я направляюсь к ним.
— Где на юге?
— В Летнем краю и в Ллионнессе.
Он нахмурился.
— Так ты говоришь. Не помню, чтобы слышал такие названия. Может, их и на свете нет. Как же зовется твой народ?
— Кимры.
— Это слово я по крайней мере слышал. — Он кивнул, глядя на мою серебряную гривну и золотые браслеты — подарок Врисы. — Это родичи твоего отца?
— Да. Мой дед — Эльфин ап Гвиддно Гаранхир. Он был королем Гвинедда.
— Что значит «был»?
— Когда пикты с саксами напали на наши земли, ему пришлось перебраться на юг.
Великан сочувственно вздохнул.
— Тяжелые времена. И все же ему повезло — мог и голову сложить. — Его голос громыхал, как колеса телеги на дощатом мосту.
— Так твой отец — королевский сын?
— Мой отец умер вскоре после моего рождения.